Ворон на снегу. Мальчишка с большим сердцем - Анатолий Ефимович Зябрев

между бочками на четвереньках. В сырьевом мы пробыли не более десяти минут. Дольше нельзя. В бригаду могут нагрянуть оперативники для пересчёта нашего поголовья.

Раздутому, нагруженному добычей, нырнуть в лаз под стеной сложновато. К тому же камни, выступающие с боков по всей дыре, заострены как раз во внутреннюю сторону, встречно.

Едва мы возвращаемся – бегом, бегом – в свой тарный сарай, вот и они нагрянули – оперативники. Разумеется, с овчаркой. Куц отдаёт бригаде команду на построение. Оперативники считают. Все на месте. Сбежавших нет. И уходят удовлетворённые – можно им теперь завалиться на топчан и поспать. Верно, овчарка при уходе сделала потяжку поводка назад, оглядываясь, но на неё прикрикнул собаковод, она смирно опустила хвост и покорно пошла, теснее прижимаясь боком своим к пиму хозяина.

Если вы думаете, что Куц тут же позволил нам сесть у очага и заняться тем, без чего так истомились наши голодные желудки, то глубоко ошибаетесь. Куц заставил нас без передыху вкалывать. На его взгляд мы сегодня хуже работаем, чем в предыдущую смену, и вообще мы несусветные лентяи, паскудники, хмыри и прочий низкий элемент и потому нас надо проучить, посадив на самую низкую пайку, чтобы мы знали, что такое жизнь. Цивилизация требует.

Вот такой он – Куц.

Ну, а жаркое уж делай как хочешь, твои личные проблемы, выкраивай минуту-другую, подбегай к огню, суй туда заострённую палку с нанизанными кусками, да так, чтобы бугор не заметил, чем ты в рабочее время занимаешься. Куц делал вид, что и в самом деле он не замечает наших проделок.

В эту смену куцовского пинкаря получили толстяк Туф, Генка Сорокин и ещё с десяток пацанов…

Вот такие-то, значит, были дела.

Я, кажется, забыл сказать читателям в моей скорбной повести, что наша Томская колония соревновалась за звание образцовой колонии Советского Союза. Соревновалась с Уральской колонией, какая в Челябинске. Теперь уж не ходячие слухи, а точные сведения были объявлены нам, что сам Сталин отдал распоряжение: подбирать из несовершеннолетних зэков-колонистов, кто старше, и формировать отряды для отправки в военные училища, а как наступит совершеннолетие, так отправлять на фронт в звании младших командиров. Разумеется, зачисленные в сформированный отряд будут расконвоированы. В Челябинской колонии уже такое есть. Ура-а!!!

Такая весть очень, очень воодушевила пацанву.

– О, ништяк! Пораньше обретём свободу, – закатывал мечтательно под лоб глаза Генка Сорока, у него срок больше, чем у других бригадников.

– Обретёшь ногами к шее, как же, раскрывай рот. Отпускать станут тех, кому гражданин судья срок меньший накрутил, – остужал Сороку вяловатый Туф.

– Не вякай, – заводился Сорока. – Не тебя же в командирское училище направят. Пацаны, представляете, Туф – наш командир. Ой, умора! Ой, не могу! Туф, между прочим, был очень сильный, при разгрузке брёвен с железнодорожной платформы брал бревно с комля, он мог бы скрутить Сороку, но робел и в спорах всегда отступал. Туф почему-то тянулся ко мне. Впрочем, и Генка Сорока числил меня в своих корешах.

ЛОВИ ВЕТРА В ПОЛЕ

Истекала суровая зима 1943 года. Из писем мамы я узнавал, как живут дома. Очень плохо живут. Мама пробовала разыскать отца, не смогла. Отца как арестовали в 1937-м году, так ни слуху, ни духу. От Василия с фронта тоже никаких вестей. Как увезли эшелоном в Сталинград, так и крышка. Маме совсем худо, на военный завод работать не берут даже уборщицей, потому что муж взят по 58-й, она может навредить предприятию. А кроме таких заводов работы в городе больше нет. И она торгует на центральном городском рынке извёсткой, за которой ходит с двумя вёдрами на коромысле за тридцать пять километров в карьер в Колыванский район, тем самым кормит себя и младшую мою сестрёнку Раю.

От Эры – письмо, но холодное, или так мне показалось, что холодное, я ожидал получить от неё не такое письмо, а какое именно, я и не знаю какое. Она написала о наших общих девчонках и пацанах, кто бросил школу и работает на военном заводе, а кто школу не бросил и учится. Сама она тоже не хотела бросать школу, но пришли с завода комсомольцы и уговорили работать сверловщицей в дневную смену. После работы ходит в госпиталь, размещённый в клубе имени «1 Мая», мы его называли «Маятка», перевязывает раненых, будет медсестрой. Об этом вот всё её письмо. И ничего о наших с ней отношениях. Я понял, что там, у города, своя жизнь, никак не пересекающаяся с моей здешней жизнью. В конце письма нарисован цветок на склонившейся ножке, копия того, что на обложке учебника «Биология», уроки по которому мы когда-то с ней готовили вместе. Только этот рисунок и напоминал о наших светлых днях.

Перемены в колонии шли к лучшему, отряд старших колонистов для отправки в военное училище, действительно, начали формировать. И сформировали. А чтобы все поверили, что отправляют его не куда-то, не в соседний лагерь взрослых зэков продолжать тянуть неоконченный срок, а как раз в военное училище, их тут же, в колонии, обмундировали в новенькое военное. Военная форма на ком обвисала, на ком топырилась на спинах и на коленях, однако выглядели парни бодро, празднично, браво, можно сказать. Построили их на главной аллее, чтобы вся колония могла проводить счастливчиков.

Строй новобранцев принимал приезжий майор. Очень высокий, худой и совсем не по-военному сутулый. Признаться, своим видом майор разочаровал нас, но когда услышали его звонкие команды, подаваемые строго и властно, то переменили отношение. Команды рассекали воздух будто выстрелы.

В колонии по такому случаю отменили все работы. Построили нас на главной аллее, чтобы мы могли проводить товарищей. Военная форма, повторяю, на ком обвисала, на ком топырилась и на спинах, и на коленках, однако, снова повторяю, выглядели парни бодро, празднично, очень браво.

Пацаны из оркестра дули в трубы, колотили в барабаны. Инспектор из КВЧ, носивший популярное прозвище Жмуд Жмудович, остроносый, похожий на скворца, прыгал на дощатом помосте, махал руками и делал призывы. К новобранцам обращался, чтобы обучение хорошо прошли и лютого врага на фронте беспощадно били, честь колонистов держали, а всем остальным он говорил опять о соревновании, о необходимости крепить режимную дисциплину, и о всякой такой мутоте. «На фронтах Отечественной войны Красная Армия гонит фрицев, и что задача первостепенная колонистов – крепить тыл трудом на производстве и своим примерным поведением в быту». Про это Жмуд Жмудович долдонил на каждом разводе. Но вот странно: прежде