Город лестниц - Роберт Беннетт

– Что ты имеешь в виду?

– Я хочу сказать… я хочу сказать, ты только посмотри на этих людей! Я ведь вырос с ними! – Реставрационисты тем временем опускаются на колени в Колкановом зале и начинают молиться. – Ты только посмотри на них! Они же молятся о боли, о наказании! Они считают, что ненависть – священна, что все человеческое – это греховно! Естественно, со мной что-то не то! С таким-то воспитанием!

Шара слышит далекий удар колокола.

– Что это было? – вскидывается Во.

– Нам надо спешить, – говорит Шара.

Первому колоколу отвечает другой.

– Почему?

Звонит еще один колокол. И еще один. И еще один. И все они звонят по-разному, одни – большие, другие поменьше, но самое главное, каждый звон на свой лад отзывается в ее разуме, и в ответ на каждый удар приливает свой поток образов: вот звонит один колокол, и ее затопляют видения жарких, затянутых туманом болот, над которыми переплетаются лианы и расцветают гроздья орхидей; звонит другой – и в ноздри врывается запах растопленной смолы, опилок и извести; звонит другой – и она слышит звон мечей, карканье ворон и боевые кличи; со следующим звоном на губах у нее остается вкус вина, мяса с кровью, сахара, крови и, похоже, семени; удар – и она слышит натужный скрип огромных камней, придавленных тяжестью друг друга; и с последним звоном руки ее замерзают, как на морозе, а ноги и сердце согреваются мерцающим пламенем.

«У каждого Божества свой колокол, – думает Шара. – Я не знаю, как он это сделал, я даже не очень понимаю, что он делает, но каким-то образом Волька сумел прозвонить во все колокола Престола мира.

– Что происходит, Шара? – спрашивает Воханнес.

– Посмотри в окно, – отвечает она, – и увидишь.

С каждым ударом сердца все светлее становится за оконным стеклом. Но это не божественный свет, а солнечный. Золотой солнечный свет, словно бы солнце светит так ярко, что лучи его проникают сквозь все слои почвы, чтобы озарить это темное мрачное место.

«Это не солнце светит сквозь землю, – догадывается Шара. – Это мы поднимаемся из земли».

– Он его двигает, – выдыхает она. – Поднимает! Он поднимает Престол мира на поверхность!

Солдаты Мулагеш возятся во дворе посольства, явно не понимая, зачем им здесь строить оборонительные сооружения. И тут что-то происходит с солнечным светом.

Сама Мулагеш наблюдает за работой от ворот: высокие белые стены посольства с металлической решеткой поверху очень красивы, но совершенно беззащитны с военной точки зрения. Да и само посольство уязвимо: оно стоит на перекрестке двух оживленных улиц – одна идет вдоль стен, а вторая пересекает Мирград из конца в конец и упирается прямо в ворота посольства. Выглянешь из-за кованой решетки – и все просматривается насквозь, до самого центра города. «Если Шара права насчет шестидюймовых пушек, – думает губернатор, – нас можно расстрелять в упор, с какого угла ни зайди».

Несмотря на это, Мулагеш не особо подгоняет солдат – ибо втайне она надеется, что Шара жестоко ошиблась. Но, когда издалека до нее доносится колокольный звон, а тени от ограждения на стене начинают выплясывать на булыжнике двора, рот ее сам собой открывается – да так широко, что из него выпадает сигарилла.

Она оборачивается. Движется само солнце: и хотя из-за стен Мирграда светило видится словно бы заволоченным дымкой, оно все равно похоже на каплю жидкого золота, которая вдруг взяла и потекла, извиваясь и приплясывая, через все небо, увеличиваясь и дрыгаясь, – а потом остановилась с противоположной стороны, явно готовясь садиться за горизонт.

«Это что же, на наших глазах целый день украли, что ли?» – удивляется Мулагеш.

Настырный, ни на что не похожий колокольный звон действует на нервы, словно бы каждый удар бьет по невидимым защитам, разнося их в прах и тут же восстанавливая.

А потом желто-оранжевый солнечный свет разливается над крышами Мирграда. Один луч бьет вниз, словно бы пронизывая покрывало облаков – только облаков нигде не видно! – и отражается от ярко сияющей колокольни в центре города.

Сияние настолько ярко, что Мулагеш с солдатами вынуждены отвести глаза. А когда те привыкают к свету, они обнаруживают, что солнечный свет – причем закатный! – отражается от широкой полированной крыши. Мулагеш все еще прикрывает глаза ладонью от нестерпимого блеска.

В центре города возвышается гигантский, богато украшенный молочно-белый собор с колокольней почти в полмили высотой.

– Это что такое? – ахает один из лейтенантов. – Откуда оно взялось?

Мулагеш вздыхает. «Как же я не люблю, – думает она, – когда правы оказываются паникеры…»

– Ну ладно! – свирепо орет она. – Покорнейше прошу оторвать глазики от горизонта и двигать тазом в сторону оборонительных сооружений! Быстро укрепляем стены, на батареи выносим огнестрел! Быстро, я сказала!

– Огнестрел? – переспрашивает одна из ее капралов – девушка чуть за двадцать. Она озабоченно хмурится и обтирает потный лоб. – Губернатор, вы уверены?

– Абсолютно. А ну за работу, а то я придам вашим элегантным задницам ускорение с помощью мощного пенделя! Что смотрите – сапогом по жопе хотите получить?! А ну за работу, уроды, мать вашу!

Я потерялся в океанах судьбы и времени,

Но, по крайней мере, у меня есть любовь.

Граффити на стене гостиной в Фадури

То и пожнешь

Волька спускается вниз по ступеням с довольным видом.

– Я совершил много благих дел, – громко заявляет он. – И я думаю, что Отец Колкан будет доволен!

Воханнес зло фыркает в ответ.

– А сейчас, – Волька завершает свой триумфальный спуск по лестнице, – время вернуть его домой.

И он косится в ту сторону, где стоят под колпаком Шара с Воханнесом.

– Возможно, после этого мы обнимемся как настоящие братья. Возможно, он очистит тебя. Возможно, он смилуется.

– Если он сотворил тебя по своему образу и подобию, Волька, – бросает Воханнес, – я бы, сука, на это сильно не надеялся.

Волька презрительно кривится и идет в зал Колкана. Реставрационисты выстроились перед прозрачным оконным стеклом – коленопреклоненная паства в ожидании пророка. Волька невесомо и уверенно скользит меж ними – прямо как дебютантка на балу, почему-то думает Шара, – и останавливается перед каким-то человеком.

Путы на запястьях Шары начинают подаваться.

– Давай, Во, – отчаянно шепчет она, – давай, получается!

Воханнес с ворчанием дергает за веревки.

– Молот, – тихо приказывает Волька.

Человек протягивает ему длинный серебряный молот. Волька осторожно принимает его, подходит к лестнице и медленно взбирается к окну.

Шара дергает большой палец из петли – но лишь туже затягивает веревку на запястье.

Волька прикладывает серебряный молот к губам и шепчет, а потом нараспев читает что-то.

«Я не хочу его видеть, – думает Шара. – Я не могу. Только не он, только не Колкан…»

Шара извивается в веревках. Что-то горячее стекает в ладонь. И тут она чувствует, как одна веревка соскальзывает с ободранных костяшек пальцев, потом другая – с большого.

Серебряный молот дрожит, его очертания размываются, словно бы сам металл содрогается от силы, которую уже не может удержать в себе.

Воханнес берется за веревки, Шара делает рывок – вдруг разорвутся, но нет, они выдерживают.

Волька заносит молот. Желто-оранжевый солнечный свет ослепительно отражается от его головки.

В ладонь Шары уже не капает, а течет, пальцам горячо и мокро.

«Кто-нибудь, сделайте же что-нибудь», – в ужасе думает Шара.

Волька кричит и бьет молотом.

Стекло лопается с тонким звоном.

Из окна льется солнечный свет, высвечивая белые плиты пола, те ярко вспыхивают. Это солнце, звезда, светоч чистый, страшный и нездешний.

Воханнес и Шара вскрикивают, ослепленные этим сиянием. Вспышка столь неожиданна и ярка, что они отворачиваются – и падают. Запястье дергает болью – похоже, она его вывихнула, и серьезно.

А потом наступает тишина. Шара ждет, потом решается поднять взгляд.

Люди в колкастанских робах смотрят на что-то, что стоит перед ними.

Точнее, на кого-то. У разбитого окна кто-то стоит, и плечи этого кого-то озаряет закатное солнце.

Этот кто-то похож на человека, только очень высокого – не менее девяти футов ростом. На нем – если это действительно мужчина – толстые серые одежды, плотно укутывающие его с головы до пят: лицо, руки, ноги – все скрыто. Голова удивленно поворачивается из стороны в сторону – существо оглядывается, рассматривая зал и коленопреклоненных людей, словно бы его только что разбудили после долгого и странного сна.

– Нет, – шепчет Шара.

– Он жив, – вскрикивает Волька. – Он жив!

Закутанная фигура поворачивает голову к нему.

– Отец Колкан! – кричит Волька. – Отец Колкан, ты снова с нами! Мы спасены! Мы спасены!

Волька быстренько слезает с лестницы и присоединяется к остальным – те все это время оставались в полной неподвижности. Волька падает на колени и простирается перед Божеством, протянув руки к его ногам.