Мико - Эрик Ластбадер

Лю сцепил пальцы за спиной.

— Даже вы, мистер Нанги, должны признать, что наш последний пятилетний план великолепен. Единственный способ достичь нашей цели — это взять под свой контроль необъятный поток денежных средств, идущих в Гонконг и из Гонконга.

Нанги протянул руку к сложенным бумагам и принялся внимательно читать, чтобы успокоиться.

“Силы небесные, — думал он, — если британские власти пронюхают об этом, всех чиновников разом хватит удар, и это еще в самом лучшем случае. Главе колониальной полиции и службы внутренней безопасности, разумеется, прикажут взяться за топор. Но как можно было провернуть такую махинацию под самым их носом? Ведь ее масштабы, должно быть, огромны! О Мадонна, да тут одни болваны! И всех моих людей обвели вокруг пальца. А я-то был уверен, что они хорошо осведомлены. Так с чего бы здешним официальным властям тоже не впасть в заблуждение?”

Однако ломать голову над вопросами, не имеющими ответов, — пустая трата времени, и Нанги поспешно переключился на другие вопросы. Первое и самое главное — контракт. При первом знакомстве он показался жестким, но по сути справедливым. В нем не было никаких завуалированных условий, никаких уклончивых пунктов, о которых промолчал бы Лю.

На какое-то мгновение Нанги приподнял голову, чтобы перевести дух.

— Я вижу вот здесь, на странице третьей, что первый приток капитала начнется не раньше, чем через три месяца после подписания контракта.

Лю кивнул, радуясь, что они добрались хотя бы до этого пункта.

— Это верно. Сбор и перемещение таких больших средств сопряжены с рядом технических сложностей.

— Золото.

— Если вы так пожелаете. Оно будет передано через торговую компанию “Сунь-Ва”.

— Но, разумеется, ваша... м-м-м... фирма достаточно крупна, чтобы начать выплаты сразу по подписании контракта.

Длинная физиономия Лю болезненно исказилась. Он выпростал из-за спины руки, похожие на цепкие крючки.

— Увы, ужать график выплат невозможно. У моей фирмы есть ряд более важных обязательств, которые она должна выполнить в первую очередь. В течение трех месяцев или около того мы просто не соберем достаточных средств.

Нанги выпрямился, крепко сжав белую нефритовую голову дракона, служившую рукоятью его прогулочной трости. “Теперь мы подошли к самой сути дела, — подумал он. — Я должен перехитрить его либо сейчас, либо никогда”.

— Мистер Лю, как вы сами сказали, мое положение по милости Паназиатского банка стало критическим. Если мне придется три месяца дожидаться ваших денег, то я потеряю эту часть моего “кэйрэцу”. А это было бы не в наших с вами интересах.

“Ах, как я хотел бы, чтобы мы уже объединились с этой американской компанией, тогда я мог бы запросить их капитал”, — в отчаянии подумал Нанги.

Но он понимал, что такое невозможно. Даже если бы “кобун” Сато слился со “Сфинксом”, вряд ли компания смогла бы собрать достаточную сумму до истечения срока. Как бы это не бесило его, но Лю был прав. Нанги должен добиться отсрочки выплат по требованиям вкладчиков, пока их наплыв не стал неуправляемым. Иначе, сколько капитала не вливай, банк не спасешь.

Лю молча похлопывал подушечками пальцев одной руки по пальцам другой, отбивая ритм какой-то мелодии.

— Время для меня так же важно, как и для вас, — сказал Нанги, потихоньку сдабривая свой голос эмоциями. — Если уж я решусь подписать это — а это, как вы говорите, надо сделать до моего отъезда из Гонконга, — то следовало бы внести дополнение, в котором специально оговаривалась бы передача достаточной для покрытия требований вкладчиков суммы в ближайшие, скажем, полгода, и денег на оплату краткосрочных обязательств, которые банк должен погасить тоже.

Нанги мысленно перевел дух и заставил свое лицо — выглядеть, а голос — звучать совершенно бесстрастно. Он понимал, что сейчас либо выплывет, либо пойдет ко дну.

— Тридцать пять миллионов американских долларов должны быть выплачены не позднее чем через двенадцать часов после подписания контракта.

Лю помолчал несколько секунд. На фоне ровного шума прибоя до них донесся тихий уютный звон посуды — это женщины трудились на кухне. Лю требовал от всех своих женщин, чтобы те умели стряпать, и стряпать хорошо. Он легонько постучал ногтем по своим поджатым губам.

— Вы запрашиваете слишком много. Такую сумму не назовешь незначительной.

— Уж вам ли не знать, — сказал Нанги, блефуя. — Вы же сами втянули меня в это дело.

Лю выдавил улыбку. Нанги воспринял это как признак того, что китаец не может усмирить свою гордыню, и подумал: “Я веду его, куда нужно”.

— Вообще-то, наверное, это или нечто похожее можно будет устроить. — Лю кивнул, приняв окончательное решение. — Да, полагаю, мы изыщем возможность вычесть эту сумму из первого взноса за “кэйрэцу”.

“О нет, это у вас не пройдет”, — подумал Нанги и сказал:

— Тридцать пять миллионов американских долларов — вовсе не часть стоимости этой покупки. Это, так сказать, надбавка, совершенно независимая и не подлежащая возмещению. Я не хочу, чтобы банковские операции были как-то привязаны к “кэйрэцу”. В конечном счете, это стеснило бы потенциал наших прибылей здесь, о чем вам хорошо известно.

Сердце Нанги бешено стучало, пока Лю обдумывал это заявление. По прикрытым глазам китайца ничего нельзя было определить. Нанги понимал, что это его шанс: немедленный залог, разовое вливание отчаянно необходимого капитала в обмен на третью часть ожидаемых прибылей от “кэйрэцу”. Это тяжело, но не смертельно. Они с Сато могли наложить вето на все, чего хотели коммунисты, но чего не хотели они. Кроме того, действовать заодно с коммунистами, а не против них, в их собственной стране было разумно, ибо это могло принести свои плоды.

Ну, а Лю раздумывал. По мнению Нанги, несколько дольше, чем нужно было для принятия решения. Он был неподвижен, как истукан, его пергаментная кожа лоснилась на солнце. Наконец он зашевелился, будто удав, очнувшийся от спячки, чтобы снова перекусить.

— Это возможно, — сказал Лю. — Но в таком случае нам придется потребовать, чтобы вы отказались в нашу пользу от несколько большей части вашего “кэйрэцу”. Пятьдесят один процент.

Нанги ничем не выдал ужаса, охватившего его сердце в этот миг страшного оцепенения. Пятьдесят один процент! “Иисус, Иосиф и Дева Мария! — подумал он. — Мы с Сато потеряем контроль над собственной компанией!”

— Видите ли, я вообще не должен был выдвигать такое предложение, — сказал Лю, и в голосе его прозвучали доброжелательные нотки. — Мое правительство не очень охотно бросает такие суммы в... хм... воды мирового рынка. — Он подался вперед. — Но я понимаю, что вы во многом схожи со своей компанией, и это мне нравится. Вместе мы сможем сколотить состояние и здесь, и в вашей стране. — Он встал. — У нас обоих был трудный день. Полагаю, вы проголодались не меньше моего! — Лю улыбнулся Нанги, глядя на него сверху вниз. — Это предложение несколько своеобразно. Мне следует предупредить вас об этом. Срок истекает завтра в шесть вечера. И это окончательно. — Он поднял руку жестом безупречного хозяина. — А теперь — к трапезе.

За обедом Нанги обратил куда больше внимания на подруг Лю, чем на самого хозяина, и Лю счел, что это добрый знак. По его мнению, это означало, что Нанги был первостатейным распутником, и Лю украдкой посмеивался, чувствуя уверенность в успехе.

— Войдем?

Она покачала головой, ее длинные темные волосы упали на щеку и плечо.

— Я бы осталась тут, на улице. Теперь мы — стихия, и здесь наше место.

Николас почувствовал, как она мягко и покорно льнет к нему. Разум его оцепенел, охваченный недоверием. Она была чужой женой, женой его друга. Они вместе бражничали, делились самым сокровенным, дали клятву, что будут неразлучны. Сознание его коробило, когда нагая плоть Акико ласково прижималась к нему. А как быть с Жюстин? Не бесчестно ли это по отношению к ней?

Николас знал, что любит ее по-прежнему, что любовь не исчезла даже сейчас, в этот миг, наполненный ощущениями. Какая-то душевная оторопь терзала его. Надо остановиться, встать и уйти, укрыться в доме Сато. Но он этого не сделал. Жюстин представлялась ему далеким язычком пламени, колеблемым бурей его сиюминутных чувств. Он обратил к ней безмолвную мольбу, все крепче прижимая к себе Акико.

Он был бессилен что-либо сделать. Его тело жаждало Акико, словно та была пищей, питьем, кислородом, наполняющим легкие. Вырваться из ее объятий было все равно, что остановить свое сердце. Желто-зеленое кимоно Акико складками и холмами лежало у ее ног, и в этих складках залегли глубокие тени, словно там была обитель тайн. И Акико, и Николас кутались в одно кимоно. Его кимоно. Вернее, кимоно Сато.

Ее тело было горячим и влажным. Ее ногти царапали его, маленькие белые зубы кусали его твердую плоть, словно это тоже было своего рода совокуплением. Он желал, чтобы это продолжалось вечно и поэтому управлял своим возбуждением, иногда с трудом сдерживая себя, отчего Акико хныкала и постанывала. Он чувствовал рядом ее маленькое трепещущее тело, которым она больше не могла управлять. Когда его рука впервые коснулась ее увлажненного лобка, бедра Акико судорожно сжались, и потом еще раз, и еще; она зажмурилась и вцепилась в Николаса побелевшими пальцами.