Оливер Твист - Чарльз Диккенс

— Теперь она согласится! — вскричала молодая леди. — Я увѣрена, что она колеблется уже.

— Боюсь что нѣтъ, дорогая леди, — сказалъ джентльменъ.

— Нѣтъ, сэръ, я не колеблюсь, — сказала женщина, поборовъ себя. — Я цѣпью прикована къ прежней жизни. Я задыхаюсь въ ней, ненавижу ее теперь, но не могу ее бросить. Я, видно, слишкомъ далеко зашла, чтобы вернуться назадъ. И все таки я не знаю, такъ ли бы я поступила, если бы вы сказали мнѣ то же нѣсколько раньше. Но, — тутъ она поспѣшно осмотрѣлась:- опять на меня находитъ этотъ страхъ. Мнѣ надо домой.

— Домой! — повторила молодая леди съ удареніемъ на этомъ словѣ.

— Да, леди, домой, — отвѣтила Нанси. — Къ тому домашнему очагу, который я устроила себѣ работой всей своей жизни. Пора намъ разстаться. Меня могутъ подстеречь или увидѣть. Идите, идите! Если я оказала вамъ какую либо услугу, то все, о чемъ я прошу васъ, это — предоставьте мнѣ идти своей дорогой.

— Напрасно убѣждать ее, — произнесъ джентльменъ со вздохомъ. — Быть можетъ, мы, оставаясь здѣсь дольше, подвергаемъ съ опасности. Возможно, что мы уже задержали ее дольше, чѣмъ она ожидала.

— Да, да, — подтвердила молодая женщина. — Задержали.

— Каковъ можетъ былъ конецъ жизни этого несчастнаго существа! — вскричала молодая леди.

— Каковъ? Посмотрите передъ собою, леди. Взгляните на эту черную воду. Нерѣдко вамъ приходится читать о такихъ, какъ я, которыя бросаются въ рѣку и не оставляютъ послѣ себя никого, кто о нихъ взгрустнулъ бы или пролилъ бы слезу. Пройдутъ, можетъ быть, годы, можетъ быть, мѣсяцы, но и мнѣ не миновать этого.

— Не говорите этого, прошу васъ, — рыдая, сказала ей молодая леди.

— Вы никогда не услышите объ этомъ, дорогая барышня, и не дай Богъ вамъ знать объ этихъ ужасахъ, — отвѣтила Нанси. — Доброй ночи, доброй ночи!

Джентльменъ отвернулся.

— Вотъ, возьмите ради меня этотъ кошелекъ, — вскричала Роза, — чтобы имѣть что нибудь на случай невзгоды!

— Нѣтъ! — отвѣтила молодая женщина. — Я не для денегъ рѣшилась на это. Не лишайте меня сознанія этого. И все таки… дайте мнѣ что нибудь изъ вашихъ вещей… Нѣтъ, нѣтъ, только не кольцо!.. Вашу перчатку или носовой платокъ… что нибудь, что я могла бы хранить на память о васъ, ласковая леди. Вотъ это! Будьте счастливый Благослови васъ Богъ. Доброй ночи, доброй ночи!

Крайнее волненіе молодой женщины и опасеніе, что что нибудь ее выдастъ и навлечетъ на нее месть и побои, повидимому, заставили джентльмена отпустить ее, согласно ея просьбѣ. Слышны были удаляющіеся шаги, и голоса умолкли.

Молодая леди и ея спутникъ скоро были уже на самомъ мосту. Они пріостановились на верхней ступени.

— Тише! — воскликнула Роза, прислушиваясь. — Не окликнула ли она насъ? Мнѣ послышался ея голосъ.

— Нѣтъ, моя дорогая, — отвѣтилъ мистеръ Броунлоу, кинувъ грустный взглядъ назадъ. — Она стоитъ на томъ же мѣстѣ и не двинется, пока мы не уйдемъ.

Роза Мэйли медлила, но старый джентльменъ заставилъ ее взять себя подъ руку и съ деликатной настойчивостью увлекъ ее. Когдъ они исчезли, молодая женщина упала на одну изъ каменныхъ ступеней и излила скорбь своего сердца въ горькихъ слезахъ.

Спустя немного времени она встала и слабой, шатающейся походкой поднялась наверхъ. Изумленный шпіонъ нѣсколько минутъ оставался, недвижимый, на своемъ посту и, убѣдившись, посредствомъ осторожныхъ выглядываній, что онъ снова остался одинъ, медленно вылѣзъ изъ своего убѣжища и прокрался наверхъ, держась въ тѣни, какъ и тогда, когда спускался.

Дойдя до верха лѣстницы, Ноэ Клейполь нѣсколько разъ выглянулъ, чтобы удостовѣриться, что его никто не можетъ замѣтить, и побѣжалъ прочь устремляясь въ жилищу еврея со всего скоростью, на которую были способны его длинныя ноги.

XLVII. Роковыя послѣдствія

До разсвѣта оставалось часа два; кто было то время, которое осенью по справедливости можетъ быть названо самой глухой порой ночи, когда улицы молчаливы и пустынны, когда даже звуки кажутся уснувшими, а развратники и кутилы разбрелись по домамъ, чтобы вздремнуть. Въ этотъ то тихій и безгласный часъ Феджинъ сидѣлъ, безсонный, въ своемъ старомъ логовищѣ. Лицо его было такъ искажено и блѣдно, глаза такъ красны и налиты кровью, что онъ походилъ не столько на человѣка, сколько на какое-то ужасное привидѣніе, только что вставшее изъ могилы и гонимое злымъ духомъ.

Онъ сидѣлъ сгорбившись надъ холоднымъ очагомъ и закутавшись старымъ изорваннымъ одѣяломъ; его лицо было обращено къ горѣвшей свѣчѣ, которая стояла близъ него на столѣ. Правую руку онъ держалъ около рта, и когда, погруженный въ мысли, онъ кусалъ свои длинные черные ногти, то на его беззубыхъ деснахъ можно было видѣть остатки такихъ клыковъ, которые могли бы принадлежать собакѣ или крысѣ.

Нa лежавшемъ на полу матрацѣ крѣпко спалъ Ноэ Клейполь. Старикъ иногда на мгновеніе останавливалъ на немъ взглядъ и снова затѣмъ устремлялъ его на свѣчу, давно нагорѣвшій фитиль которой свѣсился книзу, а растопившееся сало капало на столъ. Видно было, что его мысли блуждаютъ гдѣ то далеко.

Да, онѣ блуждали далеко. Досада на разрушеніе заботливо построеннаго замысла, ненависть къ женщинѣ, которая осмѣлилась завести сношенія съ чужими, полное недовѣріе къ искренности ея отказа выдать его, горькое разочарованіе въ виду неудавшейся мести Сайксу, страхъ быть открытымъ, боязнь разоренія, смерти, дикая, безумная ярость, — вотъ тѣ страстныя мысли, которыя, слѣдуя одна за другой быстрой и непрестанной чередой, пронизывали мозгъ Феджина, и всевозможные черные замыслы и злыя рѣшенія копошились въ его сердцѣ.

Онъ сидѣлъ, совершенно не мѣняя своего положенія и, повидимому, не обращая ни малѣйшаго вниманія на время, пока его острый слухъ не уловилъ звука шаговъ на улицѣ.

— Наконецъ, — пробормоталъ онъ, проводя рукой по сухимъ, воспаленнымъ губамъ. — Наконецъ!

Его слова совпали съ легкимъ звономъ колокольчика. Онъ потащился вверхъ по лѣстницѣ къ входной двери и вскорѣ вернулся съ человѣкомъ, закутаннымъ до подбородка и несшимъ подъ мышкою узелъ. Сѣвъ на стулъ и сбросивъ пальто, человѣкъ этотъ оказался Сайксомъ.

— Вотъ! — сказалъ онъ, кладя узелъ на столъ. — Спрячь это и используй, какъ сумѣешь лучше. Не мало пришлось мнѣ надъ этимъ похлопотать; я думалъ, что буду здѣсь тремя часами раньше.

Феджинъ прибралъ узелъ и, спрятавъ его въ шкафъ, снова сѣлъ на прежнее мѣсто, не произнося ни слова. Но все это время онъ ни на мгновеніе не спускалъ глазъ съ разбойника, и теперь, когда они сидѣли другъ противъ друга, лицомъ къ лицу, онъ продолжалъ пристально смотрѣть на него, при чемъ его губы такъ тряслись и его лицо такъ измѣнилось подъ вліяніемъ владѣвшихъ имъ чувствъ, что громила невольно отодвинулъ свой стулъ и уставился на него съ неподдѣльнымъ испугомъ.

— Что такое? — вскричалъ Сайксъ, — Чего ты такъ на меня смотришь?

Феджинъ поднялъ правую руку и трясущимся движеніемъ погрозилъ пальцемъ въ воздухѣ, но его возбужденіе было такъ сильно, что даръ рѣчи въ эту минуту покинулъ его.

— Чортъ возьми! — сказалъ Сайксъ, тревожно шаря у себя за пазухой. Онъ сошелъ съ ума, мнѣ надо быть насторожѣ.

— Нѣтъ, нѣтъ, — возразилъ Феджинъ, къ которому наконецъ вернулся голосъ. — Не это… Ты не тотъ человѣкъ, Билль. Я ничего… ничего противъ тебя не имѣю.

— Ничего, вотъ какъ? — произнесъ Сайксъ, строго глядя на него и внушительно перекладывая пистолетъ въ болѣе удобное мѣсто. Тѣмъ лучше — для одного изъ насъ. Для кого именно — это все равно.

— Я кое что скажу тебѣ, Вилль, — продолжалъ Феджинъ, придвигая свой стулъ:- и тогда ты еще больше перемѣнишься, нежели я.

— Да ну? — отвѣтилъ разбойникъ недовѣрчиво. — Говори! Да торопись, а не то Нанси подумаетъ, что я пропалъ.

— Пропалъ! — вскричалъ Феджинъ. — Она уже отлично свыклась съ этой мыслью.

Сайксъ съ видомъ крайняго недоумѣнія посмотрѣлъ еврею въ лицо и, не прочтя удовлетворительнаго отвѣта на загадку, схватилъ его могучей рукой за шиворотъ и далъ ему хорошую встряску.

— Говори же, слышишь! — сказалъ онъ. — Или, если ты будешь продолжать молчать, то ужъ отъ недостатка воздуха. Разѣвай ротъ скорѣе и говори понятными словами! Говори же, проклятая старая собака, говори!

— Ну, представь, что вотъ этотъ малый, который тутъ лежитъ… — началъ Феджинъ.

Сайксъ обернулся къ тому мѣсту, гдѣ спалъ Поэ, какъ будто не замѣтилъ его раньше и, произнеся «Ладно!» принялъ прежнюю позу.

— Представь, что онъ вздумалъ бы донести… выдать всѣхъ насъ… сначала подыскавъ для этого подходящихъ людей, а затѣмъ сойдясь съ ними на улицѣ, чтобы описать наши примѣты, перечислить имъ всѣ признаки, по которымъ они могли бы насъ узнать, и указать имъ наше убѣжище, гдѣ насъ легче всего захватить? Представь, что онъ сдѣлалъ бы все это и при томъ предалъ бы наше дѣло, въ которомъ мы всѣ такъ или иначе принимаемъ участіе, — изъ за своей причуды? Не потому, чтобы его поймали въ ловушку, одурачили, перехитрили на слѣдствіи, посадили на хлѣбъ и воду, но такъ себѣ, для своей причуды для утоленія прихоти? Представь, что онъ вздумалъ бы украдкою уходить ночью къ людямъ, которые намъ враги, и наушничать имъ? Слышишь? — закричалъ еврей, въ глазахъ котораго вспыхнула ярость. — Представь, что онъ сдѣлалъ бы все это, что тогда?