Долина костей - Майкл Грубер

— Ловкая особа. Ухитрилась обойтись без явной лжи и при этом не выдать никакой полезной информации.

— Вот-вот. Она «была бы удивлена». Уверен, она и была удивлена, но это не значит, что все не происходило именно так, как рассказала об этом Эммилу.

— Но ведь она могла и выдумать всю эту историю.

Паз хмыкнул.

— Так или иначе, мы съездили сюда не напрасно. Я боялся, что все прошлое Эммилу, изложенное в тетрадях, всего лишь плод ее фантазии, но теперь мы точно знаем, что в нее действительно стреляли в Бейлис Ноб и что она была здесь. Эта женщина, с которой мы только что встречались, устроилась так, чтобы солнце светило нам в лицо, а мы ее глаз не видели. И это, опять же, наводит меня на мысль о том, что Эммилу говорит правду. Что такое?

Лорна пошатнулась, чтобы не упасть, схватилась за машину, но потом открыла дверцу и села.

— Ты вся взмокла, — сказал Паз.

— Жарко.

— Не жарко, прохладно. Сентябрь в горах. Почему ты не хочешь сказать мне, что с тобой происходит?

Лорна молчала. К своему удивлению, она почувствовала, что больше не может лгать.

— Если поделишься, я расскажу тебе, что произошло со мной в бембе.

Последовала долгая пауза. До них доносились выкрики играющих в волейбол сестер да шелест ветра в ветвях старых деревьев — дубов, сосен и конских каштанов.

— Хорошо, — вымолвила наконец Лорна. — Но ты первый.

— Они помыли мне голову, — сказал он. — Как в парикмахерской: наклонили мою голову и шею над раковиной — и давай мыть, не только волосы, а всю голову. Чем-то пахнувшим кокосом. И одновременно жгли что-то такое, отчего шел ароматный дым, из-за него там почти ничего не было видно, глаза слезились. Джемайя, Марта и Исабель нараспев декламировали…

— Джемайя? Ты хочешь сказать, твоя мать?

— Я хочу сказать: Джемайя. Не думаю, чтобы в моей матушке было семь футов росту, голос у нее не как динамик в двести ватт, и поднять меня она могла, только когда я был ребенком. В общем, это продолжалось некоторое время, а потом они умастили мою голову каким-то маслом, пение зазвучало громче, и… я понял, что нас в комнате не четверо, а больше.

Он умолк и сглотнул. Лорна увидела, как пот бусинками выступил у него на лбу, хотя, по его же словам, было прохладно.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Они проступили сквозь дым. Я не мог рассмотреть их лица, но понял, что это Додо Кортес и тот, другой, Мур. Убийца вуду.

Теория такова: когда ты убиваешь кого-то, твой дух привязывается к его духу, и ты вроде как принимаешь на себя то зло, которое он сотворил в жизни, и несешь его. Я имею в виду, в духовном смысле. И прежде чем освободиться, ты должен прочувствовать, каково убить кого-то, и после этого они смогут очистить тебя от этого. Ну вот, я отдался им в руки, и они меня очистили. Правда, самое-то главное: ко мне явился еще и демон, который, как они сказали, не имеет к пантеону сантерии никакого отношения. Не по их, так сказать, ведомству, так что мне нужно быть настороже. За это, надо думать, особая благодарность Эммилу Дидерофф. Вот и все. Ну а что приключилось с тобой?

Лорна сделала вид, что не расслышала последнего вопроса.

— Я не поняла. Ты ведь уже чувствовал, как убиваешь, когда застрелил их.

— Значит, это не то слово. Я убил двух человек. Не важно, что они были парой отъявленных сукиных сынов, или что они заслужили это, или что это была самооборона, или еще что-то из того дерьма, которое считается оправдывающими обстоятельствами с точки зрения закона. Из теории следует, что каждый человек есть частица Олодумаре, Создателя, и, совершая любое убийство, ты нарушаешь небесный миропорядок, а потому непременно должен подвергнуться очищению. Ты должен на себе испытать печаль Бога. Я плакал как дитя, и меня выворачивало наизнанку.

— Но другие убивают сотни, даже тысячи людей, и их ничего не беспокоит. Почему же именно тебе пришлось через все это пройти? Не слишком-то справедливо.

— Задача сантерии не справедливость, а контакты с сантос и поддержание равновесия. Господи, Лорна! Неужели ты думаешь, что я и вправду понимаю, что вся эта хрень означает? Что вообще проделывает моя матушка? Я просто опускаю голову и делаю, как велят. И знаешь, срабатывает. После той церемонии я почувствовал облегчение и сейчас продолжаю чувствовать себя чистым. Дерьмо всякое в башку не лезет, если не считать случайных атак демона. Предметы стали ярче, я о предметах окружающего мира, как эти цветы, — он указал на куст гортензии, — или твои глаза.

Паз всмотрелся в лицо подруги.

— Теперь выкладывай, что с тобой?

— Я умираю от рака.

На его лице появилось совершенно идиотское выражение, с каким выслушивают дурную новость, в которую невозможно поверить.

— Умираешь? От рака? С чего ты взяла? Кто тебе поставил диагноз?

— Меня еще не диагностировали. Но у меня все классические симптомы лимфомы.

— Ох, уволь, ради бога! Что это за медицинская самодеятельность? На сей счет существуют приборы, анализы, микроскопы, да мало ли что…

— Но я знаю. Я знаю, Джимми. Моя бабушка умерла от рака, моя мать умерла от рака, и теперь пришел мой черед. У меня увеличенные лимфатические узлы, потоотделение, слабость, потеря веса, кожный зуд. Меня все время тошнит, а это значит, что болезнь уже распространилась на внутренние органы, может быть, на поджелудочную железу.

Паз тихонько чертыхнулся по-испански себе под нос и опустил голову, как боксер, пропустивший лишний удар. Время в машине слегка замедлилось, даже ветер словно затих.

— И долго это продолжается? — спросил он.

— Не знаю. Наверное, уже не один месяц, но я упорно старалась не думать об этом. А в последнее время все стало настолько очевидным, что я не справляюсь.

Паз запускает мотор, и машина срывается с места: из-под колес летит гравий приоратской дорожки. Он сам себе удивляется, всегда ведь был таким толковым, правильным парнем и очень этим гордился. Все в его жизни было разложено по местам, по полочкам, как снасти у хорошего рыбака или инструменты в ящике у аккуратного мастера. А что сейчас? Сейчас он на свой страх и риск, без поддержки, вопреки запрету начальства, расследовал безусловно самое трудное дело в его карьере, сталкиваясь с сопротивлением неизвестных противников, может быть, не всегда принадлежащих к материальному миру, но всегда сильных и злобных, и ничто другое уже не имело для него особого значения.

Точнее, не имело до недавнего времени, потому что сейчас, гоня машину по горным дорогам, он отчетливо осознал: Лорне плохо, и ему это вовсе не безразлично. Паз твердил себе, что почти не знает эту женщину; печально, конечно, если она умрет, но ведь люди смертны, и ведь на самом-то деле ему просто нужно было утешиться с кем-то после той истории с Уиллой. Жаль, очень жаль — и до свидания. Нет! Он ухватил эту мысль и задушил в самом зародыше. А потом гнал машину до Роанока, наплевав на все ограничения скорости, а по прибытии чуть ли не силком отволок ее в больницу, совершенно забросил расследование, отираясь в комнатах ожидания сначала Роанока, а потом Вашингтона, пока доктора осматривали ее. Выдавая себя за ее мужа, он присматривался к лицам врачей и сестер, стараясь убедиться, что они относятся к ней как к живому человеку, а не обреченному куску мяса.

Лорна недоумевает, и насчет Джимми, и насчет себя самой. Почему он делает все это? Почему она вдруг, полностью расслабившись, отдала себя в руки этого человека, куда вообще подевалась ее стальная воля? Она позволяет ему таскать ее с места на места, покорно соглашается на все процедуры, анализы и пробы, хотя раньше и на простой осмотр-то шла только к хорошо знакомому врачу. Это весьма непонятно, но в каком-то особом смысле ее устраивает.

Недавно она вообще стремилась не допускать в свою жизнь странности, зато теперь они повалили сплошняком. Этот странный человек воспламеняет ее тело (к сожалению, умирающее), как никто другой раньше, опровергая к чертям устоявшееся представление о том, каким должен быть подходящий спутник ее жизни. Оказывается, лучше всего на эту роль годится малый, участвующий в ритуалах вуду, то есть, пардон, сантерии, и попутно отстреливающий людей. Порой на ее лицо набегает дурацкая улыбка, удивляющая онкологических сестер. Анализы и пробы занимают долгое время, дни и дни, и на каком-то этапе Лорна ловит себя на том, что совершенно пассивно относится к тому, что проделывают с ее телом медики. Нечего дергаться, Паз позаботится обо всем. Сам он то здесь, то там, разъезжает по Вашингтону, встречается в офисах с нужными людьми и рассказывает, что удалось узнать. Например, структура под названием ГОСР действительно существует, она входит в состав департамента внутренней безопасности, но ни о Флойде Митчелле, ни о Дэвиде Паккере там никогда не слышали, а больше они ничего не могут ему сказать, поскольку у него нет допуска.