Каждый час ранит, последний убивает - Карин Жибель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я грязная, я разбита. Я безостановочно думаю об Изри в идиотской надежде, что он может меня услышать.
Но я должна держаться. Ради него, ради нас.
Должна найти способ выбраться отсюда, поговорить с Изри. Он должен узнать правду, потому что ложь может его убить.
Идет время, и я все больше погружаюсь в пропасть.
Изри, любовь моя, я знаю, что обязана бороться. Знаю, что не имею права умирать. Но я не знаю, сколько еще продержусь…
Когда я открываю глаза, начинается день.
Я не спала, просто была без сознания. Я удивляюсь тому, что еще могу дышать, что еще могу жить.
Из-за боли я не могу подняться на ноги и продолжаю стучать зубами от холода.
Думается, именно холод и спас меня из ночной бездонной пропасти. Когда я пытаюсь встать, все мое тело начинает сотрясаться от ледяного озноба. Этим серым утром у меня болит каждое сухожилие, каждый мускул, каждое движение превращается в ад. Каждый сантиметр кожи горит, каждый вдох дается мне с невероятным усилием.
Но я давно поняла: жизнь и есть невероятное усилие.
Мне кажется, что я снова и снова проживаю один и тот же кошмар. Что это никогда не прекратится. Какое божество я обидела, чтобы заслужить такое наказание?
Я смотрю на свои расцарапанные руки и спрашиваю себя, сколько еще сможет вынести мое тело.
Я смотрю на засохшую на бедрах кровь и спрашиваю себя, сколько еще сможет выдержать мой мозг, пока я не сошла с ума.
А еще этим утром я спрашиваю себя, не будет ли смерть лучше жизни.
Жизни вдали от Изри.
91
Она привыкла к Гайе, та была послушной, как и говорил Габриэль.
С того момента, как они выехали со двора, он не произнес и двух дюжин слов, но ее это не беспокоило. Тишина, величественные пейзажи, дикая, подчас волнующая природа – все это придавало ей желание жить.
Желание вспомнить, храбро взглянуть в прошлое, каким бы ужасным оно ни было.
Они выехали из лесу, проскакав недалеко от ее могилы.
Это просто передышка? Закончит ли она свое существование в этой жуткой яме?
Надо приручить едущего рядом мужчину. Убедить его в том, что она должна жить, что она не представляет для него опасности.
Они пересекли продуваемое ветрами плато и спустились вниз по узкой дороге, протянувшейся вдоль глубокой до головокружения расщелины.
Здесь все пронизывала мятежная красота.
Настоящая красота.
Ей бы так хотелось, чтобы эти великолепные пейзажи пробудили в ней воспоминания о прошлом, вызвали какое-нибудь чувство. Она не знала, от чего бежала, кто ее мучил или держал в плену, но оказаться здесь случайно она не могла. Она не просто так искала это богом забытое место.
– Вы ведь говорили, что я попала в аварию? – неожиданно спросила она.
– Верно.
– А что вы сделали с машиной?
– Оставил у себя в одном из гаражей, – ответил Габриэль.
– Можно будет посмотреть? Вдруг я что-нибудь вспомню… Что это за марка?
– «Ауди», мощная машина. Уж всяко не девчачья!
– Понятно… А по номерам…
– Думаешь, я сам не догадался? – отрезал Габриэль. – Номера нигде не фигурируют.
– Странно.
– Да уж. На них нет цифр региона. Ты появилась из ниоткуда!
– Откуда – не знаю, куда – не знаю, кто – не знаю… Я даже не знаю, кто вы.
– Жизнь – одни сплошные вопросы… Будем надеяться, что смерть даст на них ответы.
Странная философия.
– Хочешь, поедем быстрее? – вдруг предложил он.
– Ну… Нет, не очень! – пробормотала она.
– Когда водишь такую машину, скакать на лошади – детские игрушки!
– Но…
– Держись крепче. Вперед!
Он что-то шепнул на ухо Майе, и та перешла на галоп. Гайя последовала за ней, и девушка попыталась сдержать нахлынувший страх.
Три минуты спустя лошади снова перешли на шаг, и Габриэль обернулся, чтобы проверить, не выпала ли его гостья из седла.
– Ну как?
– Страшно, но здорово! – призналась она.
– Я был уверен, что тебе понравится! – улыбнулся Габриэль.
92
– Привет, дорогуша! – говорит Грег, открывая шкаф.
Десять утра, он только что проснулся.
– Чего ждешь? Быстро готовить завтрак!
Тама идет впереди, высоко подняв голову. Он следует за ней в кухню, садится на стул и смотрит, как она хозяйничает.
Грег уже три дня как снял свою маску милого паренька. Уже три дня, как Тама не смыкает глаз. Уже три ночи он ее насилует. Следы есть у каждого. У него все лицо расцарапано, новый укус на руке и даже синяк под глазом.
Но в игре «кто больше пострадает» Тама заранее проигрывает.
– А классно иметь рабыню! – говорит он, потягиваясь. – Жаль, что раньше не додумался.
Лучше бы Тама оглохла. Или умерла. Она готовит своему мучителю кофе, мюсли, греет молоко. Хоть бы он подавился…
Она уже три дня ничего не ела. Ее силы убывают.
Тама машинально готовит, как будто бездушный робот.
– Я спал, как младенец! А ты?
Она ставит перед ним чашку так, что половина выплескивается на стол.
– Ай, кажется, служанка сегодня не в духе!
Он завтракает, а она моет посуду.
– Включи радио, – приказывает он.
Она подчиняется, и Грег начинает фальшиво подпевать. Конечно, все в нем фальшиво. Пока он издевается над песней «I’m Going Slightly Mad»[10], Тама берет нож, который «забыла» положить в посудомойку.
Она это уже делала. Она уже убила человека таким же оружием. Почему бы не совершить это снова.
Она оборачивается и молча бросается на Грега. Тот откидывается назад, лезвие встречает поднятую для защиты руку. Он кричит и валится со стула. Тогда Тама пытается ударить его ножом в живот, но он защищается ногами. Она теряет равновесие и падает на своего врага.
Но ее рука не дрогнула.
За Изри, за себя. За них.
Грег откатывается в сторону, и нож втыкается ему в плечо, Грег снова орет. Они одновременно встают на ноги и смотрят друг на друга.
В глазах Тамы пылает жажда крови.
Она уже не ребенок, не девушка. Но еще и не женщина.
Она чувствует себя преступницей, сильной, воинственной, она – само отмщение.
Грег отступает на шаг, Тама делает два шага вперед. Он хватает стул и кидает его в Таму, потом переходит в атаку.
Тама падает. На этот раз нож вываливается из ее слабеющей руки.
Ее мучитель отрывает ее от пола и бросает об стену. Тама сильно ударяется лбом и теряет
