Не загоняйте в угол прокурора. Сборник - Сергей Высоцкий

— Да.

— А где же мне лечь?

— Да вот же, диван.

— А ты?

— У меня есть раскладушка.

Лариса как-то совсем по-бабьи, по-взрослому усмехнулась и вздохнула:

— Покажи, где ванна…— Она упорно не называла его по имени.

Алексей Иванович провел девушку в ванну, показал, где взять мыло, шампунь. Когда он принес из комнаты большую махровую простыню, Лариса была уже без платья и снимала колготки.

— Прости,— сказал Рукавишников хрипловатым голосом.— Вот тебе вытираться.— Лариса протянула руку за простыней, и он заметил у нее на руке, на груди ссадины и кровоподтеки.

Алексей Иванович осторожно притворил дверь ванны и прошел в комнату. «Вот так штука! — опять прошептал он и улыбнулся.— Неужели она… нет. Кажется, скромная девчонка. Наверное, попала в переплет. Может быть, поссорилась с мужем? А хороша…»

И снова у него заныло в груди.

Он собрал со стола грязную посуду, унес в кухню. В ванной лилась сильная струя воды, и Алексей Иванович представил, как стоит под душем его стройная молодая гостья. И тут же отогнал эту мысль. «Ну-ну, старый конь, без иллюзий. Решил быть добрым христианином, так уж и будь им до конца». Но мысль эта не ушла совсем, а только отодвинулась куда-то глубоко-глубоко. Он чувствовал ее присутствие, как чувствует роговица глаза недавнее присутствие уже вынутой песчинки.

Расстелив постель на диване, Рукавишников достал с антресолей раскладушку, расставил ее у книжных шкафов, подальше от дивана. Потом пошел на кухню, заварил чай и стал мыть посуду.

«Долго же Лариса отогревается,— подумал он, прислушиваясь к мерному шуму воды в ванной.— Намерзлась». Что-то насторожило его в шуме воды. Шум был слишком равномерный и жесткий, совсем не такой, как если бы вода лилась на человеческое тело. И не слышалось плеска, звуков моющегося человека. «Может быть, она уже одевается?» Но шли минуты, а вода лилась так же ровно и монотонно.

Обеспокоенный, Рукавишников подошел к двери, позвал:

— Лариса? Ты скоро? Чай заварен…

Может быть, она там заснула?

— Лариса!

Никакого ответа. Алексей Иванович постучал громче. Еще громче.

Монотонный шелест дождя, падающего на озеро…

Дверь была не заперта. Вода, заполнившая ванну до краев, тоненькой струйкой бежала по черному кафелю на пол. Черные волосы, словно водоросли, колыхались на поверхности воды, скрывая лицо девушки. На какую-то долю секунды Алексей Иванович замер, как будто его разбил внезапный паралич. И в эту долю секунды — не подумал, нет, просто не успел бы подумать, а сразу осознал и умом, и сердцем, каждой клеточкой своего существа: случилось непоправимое. Это было как падение с огромной высоты, когда времени хватает лишь на то, чтобы понять: обратной дороги нет.

…Он кинулся к ванне, выхватил ее тело из воды. «Искусственное дыхание, искусственное дыхание»,— шептал он, словно хотел успокоить и себя, и Ларису, но уже понимал, что все это бесполезно: и по тому, как повисли ее руки, и по тому, каким неподатливым было ее горячее тело. Бегом он принес девушку в комнату, положил на постель. «Искусственное дыхание…— снова пробормотал он, еще не представляя, как его нужно делать.— Кажется, сначала положить на живот, чтобы вылилась вода…» Ничего не помогало. Рукавишников начал щупать ее пульс и от волнения хватал то за одну, то за другую руку. Наконец он сообразил, что надо вызвать «скорую помощь»…

Позвонив, он пошел в ванную комнату, закрыл душ. На полу плескалось море воды, но Алексей Иванович не обратил на это внимания. Он и сам промок насквозь, пока вытаскивал Ларису.

Рукавишников накрыл девушку одеялом, подложил под голову подушку. Ему вдруг показалось, что она жива, приходит в себя. Он начал трясти ее, повторяя, как в бреду:

— Лариса, Ларисочка, ну очнись же, очнись!

…«Скорая» приехала минут через десять. Врачиха и сестра, обе молоденькие, усталые, медленно, как показалось Рукавишникову, очень медленно разделись.

— Где можно помыть руки?

— Руки? — переспросил он и вспомнил, что ванна залита водой.

Он провел их в кухню, дал полотенце. На плите свистел чайник. Алексей Иванович выключил его.

— Что случилось? — спросила врачиха, входя в комнату. Она поеживалась, зябко потирала руки.

— Вот…— Рукавишников протянул руку к дивану, на котором лежала Лариса. Мокрые черные волосы разметались по подушке.

— Что с ней? — Врачиха подошла к дивану, внимательно вглядевшись в лицо девушки. Сестра стала у нее за спиной, выглядывая из-за плеча.

— Она мылась в ванной,— он говорил с трудом, еле ворочая языком.— Довольно долго мылась. Я стал беспокоиться…

Врачиха откинула одеяло, взяла безжизненную руку, отыскала пульс. Ссадины на руке, на большой красивой груди Ларисы стали багровые.

— Когда я вошел, она была в воде. Я пытался сделать искусственное дыхание…

Врачиха отпустила Ларисину руку, вынула из халата стетоскоп и приложила под левой грудью. Сестра с жалостью посмотрела на Рукавишникова.

— Ваша дочь?

— Нет. И не дочь, и не жена,— сказал Алексей Иванович, чтобы сразу внести ясность.— Просто знакомая.

— Какая хорошенькая! — Сестра покачала головой и снова посмотрела на Рукавишникова. Теперь к жалости примешалось любопытство.

— Она умерла,— сказала врачиха. Алексея Ивановича поразило, как спокойно и деловито она это сказала.— Видимо, захлебнулась.

— А реанимация? Реанимация! Неужели ничего нельзя сделать? — Он почувствовал, как срывается у него голос, и никак не мог унять внутреннюю дрожь.

— Какая реанимация, гражданин,— врачиха отошла от дивана.— Девушка мертва. Где мне можно сесть? — Она посмотрела на обеденный стол, с которого Рукавишников еще не успел убрать бутылки. Несколько тарелок с колбасой и сыром выглядели нелепо.

— Вот сюда, пожалуйста, сюда,— пригласил он ее к письменному столу. Сдвинул какие-то рукописи, книги. Одна книга упала, и сестра подобрала ее.

— Скотт Фицджеральд,— пробормотала она.— В нашу библиотеку не дали ни одного экземпляра.

— Галина,— строго сказала врачиха.— Ты опять за книги! Подай, пожалуйста, портфель…

Рукавишников метнулся в прихожую. Принес маленький портфельчик. Наверное, врачиха заметила, как дрожат у него руки.

— Вам нехорошо? Галя, сделай укол.— Она назвала какие-то лекарства, но Алексей Иванович не расслышал.

Пока сестра готовила шприц, позванивая иглами в железном ящике, Рукавишников сидел на стуле, вцепившись руками в колени.

— Как зовут умершую? — спросила врачиха.

Алексей Иванович вздрогнул. Это слово никак не укладывалось у него в мозгу. Час назад он чувствовал себя чуть ли не спасителем замерзавшей на улице девчонки… Всего час назад.

— Ее зовут Лариса.

— Назовите фамилию, отчество. Год рождения.

Рукавишников покачал головой:

— Это все, что я знаю. Час назад я встретил се на улице. Совсем замерзшую, без денег, без паспорта. И привел сюда.— Он не сказал: «Привел к себе». Ему казалось, что все это происходит в каком-то чужом доме и сам он посторонний здесь. Случайный свидетель.

— Наверное, она поссорилась дома… Что-то случилось… Лариса не рассказала… Не успела рассказать. Может быть, ее побили. У нее было разорвано платье — и синяки.— Он говорил, не поднимая головы, не замечая, как напряженно, все больше и больше хмурясь, смотрит на него врачиха. Наконец он почувствовал се взгляд, поднял голову: — Это все, что я знаю…

— О Господи! Вот так история,— испуганно сказала сестра.

— Что же делать, Галина? — спросила врачиха.— Наверное, милицию надо вызвать?

— Да, наверное…

— Вы не вызывали?

Рукавишников мотнул головой. Он встал, подошел к телефону и, стиснув зубы, поднял трубку…

Все последующие события Алексей Иванович помнил плохо. Сестра сделала укол, и на него навалилась тупая, тягучая усталость. Он равнодушно отвечал на вопросы приехавших милиционеров, принес им из прихожей легонькое Ларисино пальто, равнодушно смотрел, как эксперт фотографировал труп, показывал, как лежала девушка в ванне. И делал с покорной обреченностью все остальное, о чем его просили. Только один раз он вспылил, закричал на сотрудника, составлявшего протокол. После каждого ответа Алексея Ивановича сотрудник кривил губы в усмешке и многозначительно приговаривал: «Понятно».

— Значит, познакомились с покойной у Московского вокзала? Понятно… Пригласили к себе? С какой целью? Понятно.

— Ничего вам не понятно! — крикнул Рукавишников.— И никому пока не понятно! А вы заладили, как попугай…

— Попрошу без оскорблений,— строго сказал сотрудник. Но от комментариев уже воздерживался. Писал свой протокол молча и сосредоточенно.

Врачиха и сестра сидели в сторонке, внимательно следя за всем происходящим. Только сестра время от времени вздыхала, качая головой, и, как показалось Рукавишникову, поглядывала на него с некоторым сочувствием.