Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв. - Георгий Миронов

Потом, работая в мастерской, он будет сверять эти наблюдения с воспоминаниями о старинных гобеленах, французских и фламандских шпалерах XVII века.

В 1903 г. – своего рода заготовка к этому холсту, – «Дама у гобелена» – портрет Н. Ю. Станюкович на фоне одного из гобеленов Радищевского музея.

Интерес к гобеленам проявился и в цветовой гамме «Изумрудного ожерелья».

Эта изумительная по красоте работа мастера практически не поддаётся описанию. Мы знаем, с кого писались персонажи, но тщетно было бы искать портретное сходство. Между персонажами есть своя драматургия взаимоотношений. Но передано лишь состояние этих отношений, их напряжение. Есть настроение, нет сюжета.

Как талантливый художник становится гениальным, и когда это происходит? Кто ответит? Не было бы загадки Борисова-Мусатова, не было бы мусатовского феномена в русской живописи.

Интересно, что это знаменитое полотно всегда считалось самым жизнеутверждающим полотном мастера. Точное наблюдение О. Кочик, заметивший, исследуя прежде всего живописную составляющую феномена Мусатова, что подлинное содержание сложнее и противоречивее. Уже само изысканно-тревожно сочетание изумрудного с оливковым и тревожным сине-зелёным рождает «смутное беспокойство».

Гармония найдена. Но оказалось, что гармония – далеко не всегда покой. По меткому наблюдению искусствоведа в этой картине «спокойствие светлого образа как бы растревожено, нарушено».

Это ведь не случайность. Установка самого художника, который соглашался с другом своим Петровым-Водкиным: живопись должна «бередить чувства зрителей».

По ещё одному наблюдению О. Кочик, Мусатов в «Изумрудное ожерелье» выстраивает чисто живописными средствами «постепенно нарастающую эмоциональную волну», он словно бы показывает нам сказочно-торжественный сон наяву. Сказка? Сказка о поисках Гармонии? Или о бессмысленности этого поиска?

Сегодня мы знаем поименно всех «русалок с черемшанского пруда», позировавших Мусатову. С точки зрения истории эпохи – это небезынтересно. Но само по себе не важно. Зная все эти исторические подробности, можно точнее понять историю жизни художника. Чтобы понять историю его живописи, важно уловить, что собственно хотел передать миру мастер, – какую эмоциональную информацию, какую тревогу его мятущийся души?

Сам Мусатов был крайне огорчён и обескуражен непонимаем, неприятием, ошибочными трактовками этой картины со стороны. Публику и даже критику волновали какие-то второстепенные пустяки, – например, – не от украшения ли на шее одной из девушек идёт название? Ожерелье на шее – жемчужное. Чтобы отвлечь зрителей от второстепенного, автор даёт картине второе название – «Изумрудное ожерелье». Тогда стали спрашивать: почему на шее ожерелье жемчужное, а в названии – изумрудное? Он огорчён непониманием и неприятием. Но в письме другу уверенно заявляет: «После полюбят». Как в воду глядел.

Однако ж парадокс русской художественной жизни начала века (да только ли той поры?): нет понимания, есть признание.

Он приобретает репутацию одного из реформаторов искусства рубежа столетий. Московскому импрессионизму суждено было быть, по определению Д. Сарабьянова, оплодотворённым «мусатовской живописной духовностью». Мусатов становится фактически руководителем Московского товарищества художников. Его уже называют метром. Его авторитет признают молодые и модные живописцы – М. Сарьян, С. Судейкин, Н. Сапунов.

В декабре 1903 г. он решает поселиться в подмосковном Подольске.

Дело не столько в том, что роль неформального лидера нового русского искусства требует его присутствия в Белокаменной.

Ему самому мучительно не хватает среды. Саратовский «Английский клуб» – уже тесен, как и сам Саратов.

Голова полна грандиозных замыслов, в том числе и связанных с монументальной живописью, росписями особняков миллионщиков московских.

У физически слабого живописца масса нерастраченных сил духовных – отсюда планы по активизации деятельности Московского товарищества художников.

Однако прежде всего – он станковист. Дивная подмосковная природа, душевно тёплые люди, окружающие его, будят фантазию. Друзья рекомендуют пожить и пописать в сельце Введенском Звенигородского уезда.

Соседи – близкие по духу литераторы и художники. Есть среда общения, есть изумительная природа этой «русской Швейцарии», голова полна замыслов.

Помимо красок и холста семья Мусатовых берёт с собой несколько дамских платьев в «старинном духе». И для придуманных картин нужны реалии.

Во Введенском он пишет в разных техниках – гуашь, акварель, темпера.

Темперой пишет и картину «Отблеск заката»: две женские фигуры у подножия холма глядят на белый дом и белые облака. Классический мусатовский сюжет. Эмоциональная иллюстрация к истории дворянской усадебной России, увиденной глазами разночинца, но не с отрицанием, без злобы и ненависти к другому сословию, другой культуре, а с сочувствием и симпатией. По точному наблюдению К. Шилова, мир старины, мир русской культуры и архитектуры XVIII–XIX вв. был увиден Мусатовым не со стороны, а как бы снизу и изнутри, в непарадном, «домашнем» варианте. Это был мир не сановников и вельмож, владельцев белоколонных усадеб и особняков, а мир управляющих этими имениями, дворецких, компаньонок, гувернанток, приезжающих на пленер художников-разночинцев.

Во Введенском написаны таинственная акварель «Весенняя сказка», музыкальная «Летняя мелодия». В работах этого периода много автоцитат, – зритель узнаёт архитектурный декор, колонны, вазы, мебель, платья с кринолинами. Узнаёт постоянных героинь мусатовских картин. Это не портреты.

В движении или статике, лицом к нам, или со спины, – они все узнаваемы, даже без индивидуальных черт. Он пишет не усадебный быт России XVIII – начала XIX века, и не своих современниц начала века XX, он воссоздаёт воспоминания о старой России. И не важно зрителю, что это – реалистическая драма, мистерия, таинственная легенда? Важно, что на холстах Мусатова на века застывает мелодия русской души, исполненная на клавесинах и кринолинах. Воспоминания о русской культуре без определения точного времени.

Толчок к серии работ, созданных в Звенигородском уезде, дал заказ и замысел монументальных росписей «Времена года».

Сегодня эскизы к четырём панно воспринимаются искусствоведами как вершины творчества Борисова-Мусатова. Отмечено, что Борисов-Мусатов в этих панно проявил себя одним из первых художников в новом русском искусстве, сумевшим придать произведениям живописи черты архитектурной построенности.

Если не зацикливаться на том, что в работах Мусатова архитектурная тема – не имеет точной привязки ко времени, его картины – замечательный дополнительный источник для изучения русской усадебной архитектуры двух веков, русского сословного костюма, истории женских украшений, причёсок и т. д. У Мусатова всё реально, и всё придумано Равновесие между реальностью и вымыслом зыбко. Его картины – скорее эмоциональный, нежели фактографический источник, источник для изучения не столько архитектуры или костюма, сколько умонастроений и духовных исканий русской просвещённой публики рубежа веков.

Время несбывшихся планов, неудовлетворённых желаний, поиска даже не смысла жизни, а оправдания ей.

Увы. Заказчица пожалеет денег на монументальные росписи. «Времена года» так и останутся в картоне, на бумаге, в акварелях.

Ещё одна несбывшаяся мечта. Может быть, одна из главных в его жизни. Если не главная.

Не получают развития грандиозные творческие планы. Зато, увы, прогрессируют болезни.

От славы, однако ж, не сбежишь в больничную палату. Осенью 1904 г. персональная мусатовская выставка в парижском салоне. В мае следующего года его избирают членом французского национального общества изящных искусств. Страницы французских газет полны комплиментов в адрес его работ, – «декоративных симфоний». Париж диктует моду. Слава догоняет Борисова-Мусатова. Комплименты французских эстетов лестны. Ещё приятнее читать в русской прессе, что он стал основоположником русского «высокопоэтического реализма». Не в дефинициях суть. Признали на родине. Это дорогого стоит.

Уже почти в конце своего творческого пути, в Тарусе, на Оке, он напишет свою «Осеннюю песню». Пронзительное воспоминание о крике журавлей, улетающих в бесконечность.

В эти же дни в письмах он размышляет о поиске в живописи «бесконечной мелодии», которая есть в музыке.

Уже потом «Осеннюю песню» назовут самым монументальным произведением Мусатова. А ведь эта пастель – совсем скромного размера.

Другу композитору Мусатов признавался: «сюжеты русской природы не играют для меня основной роли», «это только предлог».

Природа как бы задаёт мотив. В «Берёзах осенью» он, например, по его словам, хотел выразить именно музыку умирания природы.

Есть в письмах Мусатова и такая изящная формула: «поэзия уходящего».