Меч и перо - Мамед Ордубади

Тайиба развязала третий сверток, в котором был китайсккй халат.

- Ах какая прелесть! - вырвалось у Дюррэтюльбагдад.- Я давно мечтала о таком красивом халате.

Взяв его, она удалилась в свою комнату. Через несколько минут она вернулась на балкон уже в халате и, подойдя к Фахреддину, положила руку на его плечо.

- Посмотрите, мой ага, он словно сшит специально на меня. Не думала, что вы столь высоко цените дружбу вашей покорной слуги. День вашего отъезда из Багдада будет для меня печальным днем.

- Я еще долго буду здесь. Но даю вам слово, где бы и ни был, я всегда явлюсь к уважаемой ханум по ее первому зову,

Дюррэтюльбагдад печально вздохнула, однако сейчас же губы ее тронула легкая игривая улыбка.

- Мне очень не нравится в мужчинах одна черта: расставаясь с женщиной, они никогда не оставляют ей своем сердца, а забирают с собой, - это затем, чтобы вновь подарить его на время какой-нибудь другой женщине.

Фахреддин тоже улыбнулся,

-- А как вы посмотрите на то, если мужчина вместе со своим сердцем будет забирать и пленившую его женщину?

- О, тогда мужчине придется завести гарем, и котором будут томиться десятки женщин!.. -Разве мало таких мужчин?..

Дюррэтюльбагдад задумалась на минуту, затем сказала:

- Не это ли и послужило одной из причин заката халифата? Не гаремная ли жизнь развратила халифов? Издавна в Багдад свозились красивейшие девушки со всего мира, сюда широкой рекой текло золото всех народов земли. На женщин, на гаремы, на роскошь и пиры тратились несметные богатства. Багдад потряз в разврате, началось гниение халифата. Сейчас ни один халиф не может долго продержаться у власти. Их жены не успевают даже разродиться... Например, после низвержения халифа Мустакфибиллаха его двадцать восемь жен разрешились бременем в один год. Впрочем, оставим этот невеселый разговор, забудем на время о горестях жизни! - Она обернулась к служанке: - Тайиба, накройте стол, несите вино, развлеките с Муаллей нашего дорогого гостя. Я вижу, мой разговор навеял на него грусть.

Трапеза продолжалась до самого заката. На город легло легкое, невесомое покрывало вечерних сумерек,

Дюррэтюльбагдад откинула со лба темные, как ночное небо, пряди волос и пристально посмотрела в глаза Фахреддина. Перед ней сидел двадцатипятилетний молодой человек, мужественный и красивый, образованный и благородный. Мог ли он не понравиться женщине, выросшей в аристократической багдадской среде, женщине, обладающей чувствительным, поэтическим сердцем и воспитанной на лучших образцах искусства своей эпохи? Ее симпатия и расположение к нему еще больше усиливались оттого, что в присутствий красивейшей женщины Багдада он держал себя сдержанно и строго.

Что касается Фахреддина, он не решался рассказать прекрасной собеседнице о своем горе, о любви к Дильшад. Молодой человек опасался, - как бы его рассказ не породил в сердце Дюррэтюльбагдад ревности, ведь он хорошо знал, на что способна женщина, если она ревнует. Дюррэтюльбагдад сказала служанкам:

- Мы с уважаемым агой совершим прогулку по вечернему Тигру. Ты, Тайиба, ты, Муалля, и ты, Башарат, будете сопровождать нас. Собирайтесь!

Когда Фахреддин, Дюррэтюльбагдад и три рабыни вышли на улицу, багдадская ночь уже полностью вступила в свои права.

- Вот и берег Тигра.

Фахреддин окликнул владельца большого парусника. Тот причалил лодку к мосткам.

- Ты не возьмешь никого, кроме нас, - поставила условие Дюррэтюльбагдад.

- Слушаюсь и повинуюсь, - ответил лодочник, протягивая на берег доску, по которой все перебрались на парусник.

Рабыни принялись расставлять на маленьком столике, захваченную из дома закуску и сосуды с вином.

Дюррэтюльбагдад, сняш с головы чаршаф, передала его Тайибе.

- Клянусь Аллахом, мой ага, - сказала она Фахреддину, - за пятнадцать лет я впервые села в лодку специально, чтобы совершить прогулку по реке. Да, мой уважаемый ага, вот уже пятнадцать лет как я несчастна! Сегодня я не буду ничего рассказывать вам, так как грустная история моей жизни способна опечалить даже человека с каменным сердцем. Если наша дружба будет продолжаться, вы все узнаете, когда-нибудь я поведаю вам о том, что со мной случилось. Сегодня же я постараюсь сделать нашу прогулку по возможности, приятной и веселой. Ровно пятнадцать лет этот город не слышал голоса Дюррэтюльбагдад. Сегодня вечером он опять услышит его. Я буду петь в честь нашего дорогого гостя!

Из окон особняков и дворцов на берегу лились потоки света, от которого вода искрилась серебряными блестками. Река походила на бок гигантской причудливой рыбы. Плывущие вниз и в верх по реке парусные лодки казались большими белокрылыми мотыльками. С парусников доносились звуки музыки и пения.

Дюррэтюльбагдад наполнила бокалы вином и с улыбкой сказала Фахреддину:

- Мой уд настроен, осталось настроить сердце, - пока оно не захочет, пальцы не смогут заставить струны говорить человеческим голосом. Меня много лет обучали музыке. Не знаю, как считают другие музыканты, а я думаю так: один конец струны уда привязан к сердцу исполнителя. Стоит этой струне оборваться, как уд становится немым, а если даже и говорит, слушатели не получают наслаждения. Мои учителя не объясняли мне этого, но я верю, что иначе не может быть.

Выпив вино, Дюррэтюльбагдад заиграла на уде и запела:

Ночь на Тигре, ты прекрасна, дня светлее ты,

Блеск бокала оттенила радужность мечты.

Музыка и пение на других парусниках тотчас смолкли. Их лодку со всех сторон окружило множество других лодок.

В паузах, когда Дюррэтюльбагдад умолкала, слышно было, как плещется за бортом вода. Из окон особняков и дворцов на берегу выглядывали головы багдадцев. Дюррэтюльбагдад опять наполнила бокалы.

- Пейте, мой ага! - сказала она Фахреддину. - Сейчас я хочу спеть для арабов. Кто знает, возможно, мой голос последний раз звучит над Тигром.

Она снова тронула пальцами струны уда и запела по-арабски.

Когда она умолкла, старый лодочник воскликнул:

- Клянусь Аллахом и святым камнем Каабы, очарование вашего голоса сравнимо лишь с очарованием голоса знаменитой Дюррэтюльбагдад! По вине злодеев мы лишились счастья наслаждаться ее пением.

Старик горестно вздохнул и закашлялся. - Как же это случилось? - спросил Фахреддин у лодочника. Передав руль сыну, старый араб подошел к столу и заговорил.

- Однажды халифу Муттакибиллаху прислали в подарок из Рейского государства несколько девушек. Среди них была одна по имени Дюррэ, которой едва исполнилось четырнадцать лет. Юная Дюррэ была красива, благонравна и жива умом, чем обратила на себя внимание халифа Муттакибиллаха. Призвав к себе сыновей знаменитого, но в то время уже покойного Фенхаса, торговца рабами и владельца заведения "Женский и девичий рай", в котором рабыни халифов и арабской знати воспитывались и обучались музыке, пению и танцам, он приказал им проверить способности молодой Дюррэ. Один из сыновей Фенхаса, которого звали Гарун, был большим мастером в подобных делах. Он начал заниматься с девушкой и через несколько дней сообщил халифу, что у Дюррэ редкий музыкальный дар и прекрасный голос. По его мнению, ни одна багдадская певица не обладала подобным редким, голосом. Услышав это, халиф Муттакибйллах отдал девушку в заведение Фенхаса, приказав обучить ее игре на музыкальных инструментах и искусству пения.

Через четыре года Дюррэ стала самой знаменитой певицей Багдада. Она еще больше похорошела и расцвела. Те, кто видел ее, не могли оторвать от нее глаз. В один из дней Гарун нарядил девушку в дорогие одежды, украсил ее всевозможными драгоценностями и повел во дворец халифа. Когда Дюррэ покидала заведение Фенхаса, рабыни перешептывались, жалея ее. "Несчастная!- говорили они. - Редкий по красоте цветок!.. Этой ночью она достанется старику-халифу. Разве он упустит случай насладиться такой красотой?!" Разумеется, Дюррэ слышала все это. Когда девушку вели по дворцу халифа, сердечко ее разрывалось от страха. Это было как раз в день праздника Фитр. Халиф Муттакибиллах созвал на праздничное пиршество всю багдадскую знать. Были приглашены во дворец многие знаменитые певицы и музыкантши. И вот шут халифа Абюддар возвестил о том, что ведут девушку, окончившую заведение Фенхаса. Халиф Муттакибиллах милостиво кивнул головой, и Дюррэ вошла в зал. Сразу смолкли музыка и пение рабынь. Все были поражены необыкновенной красотой девушки. Гости зашептались: "Багдад еще не видел такой красавицы!" "Аллах всемогущий, да ведь это истинное чудо! - воскликнул изумленный халиф и спросил девушку: - Скажи, как твое имя?" Девушка ответила: "Дюррэ". Повелитель правоверных подошел к ней. "Ты произнесла свое имя не полностью, тебя звать Дюррэтюльбагдад!"*. Он позволил девушке сесть, затем приказал ей сыграть и спеть так, как этому научили ее в заведении Фенхаса. Она взяла в руки уд и запела, а повелитель правоверных и все присутствующие замерли очарованные. Когда она умолкла, халиф встал, поцеловал ее в лоб и вымолвил: "Дарую тебе свободу! Ты должна обучать других своему искусству, а не быть рабыней во дворце! Так ты сможешь принести больше пользы". Халиф пожаловал ей красивый дворец и немалое состояние. Он часто призывал ее к себе и просил: "Дочь моя, прошу тебя, спой, услади мой слух". Благодаря щедрости халифа Дюррэ стала в Багдаде одной из богатейших девушек. Она обладала настолько редким даром пения, что находились безумцы, которые тратили тысячи динаров, лишь бы послушать ее голос. Но, увы, ее подстерегала беда. Дюррэ была обручена с одним молодым человеком, храбрым и знатным, что послужило причиной ненависти к нему многих юношей Багдада. Они поженились. Однажды по наущению племянника бывшего халифа Кахирубиллаха мужа Дюррэ заманили в путешествие к развалинам Медаина, где он был зверски задушен. Труп бедняги бросили в Тигр. Тело так и не нашли. С тех пор никто ни разу не слышал знаменитую Дюррэ. Когда уважаемая ханум запела, мне вспомнился голос той несчастной. Ах, услышит ли Багдад еще когда-нибудь такой голос!