Книга Теней (Повелитель Теней) - Петр Верещагин

То, что люди называют совпадением, является чаще всего тщательно подготовленной шуточкой Высших Сил – Богов Судьбы, Космического Равновесия, Лордов Сфер или им подобных. Это чародею пришлось усвоить едва ли не в первую очередь, когда он только начал общаться с Рэйденом. Также он узнал, что существует еще один фактор – Его Величество Случай, как называли его Безымянные. Самый непредсказуемый из всех, абсолютно неуправляемый и – насколько Инеррену было известно – лишенный реального воплощения. Но именно Случай подстраивает совпадения, которые задают кучу хлопот тем немногим, что стараются спасти Вселенную от развала.

Не иначе как подобное совпадение привело его как раз к подножию остроконечного обелиска из светло-розового мрамора, на поверхности которого были высечены строки на неизвестном наречии. Применив заклятие Ньоса, чародей смог прочесть:

Сошлись в смертельной схватке Силы,Добро и Свет, Порок и Тьма;И мир остался бы в трясинеВойны – но есть всему цена.Пришел однажды долгожданныйЧас, когда Боги вниз сошлиИ в бой невиданный и странныйАрмады за собой вели.

Названья не было и нетуИным из тех, кто им служил;Пылали огненной кометойГлаза их, когти и клыки:Не человек, не зверь, не птица —Но нечто, слитое в одно,Тот, кто пред ними не склонится,Жить в вечном мраке обречен.

Кто был за День, под знамя НочиПорой вставал наперекорСудьбе; однако средь всех прочихОна – последний приговор.Ночь битву ту не проиграла,День в той войне не победил —И все же руны Зла и МракаПокинули Знамена Сил.

Тысячелетия минулиС тех пор. Израненной земляОсталась. Но текли эпохи,И вскоре отступила мгла.Нет, не в войне ее осилилСвет – Тьма в тот день была сильней, —Она сама себя разбилаНа сотни, тысячи частей.

А по отдельности те частиВступили меж собой в грызнюИ лишь совместные напастиОбъединили б их. ВойнуНе проиграла Тьма – но СветомЕе ослеплены глаза,Единства в ней уж больше нету,А почему – сказать нельзя.

И крошат воины светлой ратиЗнамена Зла по одному,Добро придет – и мир однаждыВоспрянет. Но пока – во ТьмуУходят смельчаки, не зная,Вернутся ли опять домой…Но меч их острый, угрожая,Уж над змеиной головой.

Они разят и погибают,На место Тьмы приходит Свет,Зло потихоньку исчезает —Но неспокоен человек,Он ищет новых приключенийИ их находит. А тогда,Восстав из пустоты и тлена,Вновь Мрак вступает в города.

Начала этой нет легенде,Конец ее – туман и мгла,В ней все благие устремленьяСмешались с прахом. Несть числаВ тех битвах павшим. И запомнятЕе на сотни тысяч лет —Покуда существуют войны,Покуда торжествует Свет.

Инеррен молча поклонился творению неизвестного поэта. Не многие из смертных способны выразить в словах понятия, которыми оперируют Боги Судьбы, решая ИХ судьбы – и судьбы ИХ миров…

Все же что-то в этих стихах было довольно странным. Но что?

Вскоре чародей понял причину охватившего его предчувствия. Руны эти были ему незнакомы, а вот рука, что высекла их… Самый стиль этого произведения был таким же, как и у грубо рифмованных надписей-указателей Теневых Троп. Конечно, здесь все выглядело намного более осмысленным, подчинялось иной причине…

Иной ли?

Указатели преследовали совершенно четкую цель: заставить идущего по Теневой Тропе выбрать одну дорогу из нескольких возможных, в зависимости от чего тот подвергался различным испытаниям – различны были и призы. А здесь? Обелиск-то стоит не на перекрестке и даже не у начала дороги – просто аккуратно обработанный знак, непонятно зачем торчащий на границе холмистой равнины и предгорий.

Непонятно зачем?

Достав из-под накидки Кристалл Истины, Инеррен внимательно посмотрел на обелиск и окружающую местность сквозь искажающую цвета и размеры – но проясняющую сознание – рубиновую призму. И у него перехватило дыхание.

Обелиск на самом деле был не десятифутовым четырехгранным пилоном с тщательно заостренной вершиной, а исполинским, слишком тонким для своей высоты, пятиугольным столбом, уходившим в голубизну небосвода. Прищелкнув языком – подобное мастерство в обращении с Иллюзиями заслуживало восхищения, – чародей попытался было проникнуть сквозь оболочку заклятия без помощи камня, но тут же получил отпор.

Тогда он прошептал старое доброе заклятие Хождения в Облаках. И окутавший Инеррена плотный серый туман, послушный его воле, поднялся вверх вместе с ним. Чародей взлетал вначале довольно медленно, потом все быстрее и быстрее, так, что обогнал бы даже арбалетную стрелу, – но столб упорно лез все выше и выше.

Голубизна перешла в бледно-лиловый цвет, который вскоре сменился едва ли не чернотой Бездны. Воздух исчез. Дышать было нечем, а бледный призрак столба все так же маячил рядом.

Заполнив легкие вместо воздуха энергией, Инеррен прибавил скорость, рассекая пустоту, подобно комете.

Довольно фальшиво насвистывая основную мелодию песни Небесного Странника, Гэррок поднялся по тринадцати черным ступеням. Алебарды стражников скрестились перед исполинской фигурой, закованной в серые латы.

Свист прекратился.

– Уберите эти шпильки, – сказал он, – или я заставлю вас проглотить их.

– Ключ! – потребовали стражники.

Гэррок слегка приподнял правую руку, согнув указательный палец. Стражник слева схватился за горло и с посиневшим от удушья лицом сполз по стене. Пришелец чуть повернулся к другому, и того постигла та же участь.

Преспокойно переступив через бездыханные тела, Гэррок толкнул дверь. Заперто.

– Не слишком учтиво, – заметил он, прошептав приказ. Металлическая плита, способная выдержать атаку сотни разъяренных демонов, треснула и аккуратно распалась на четыре части.

Призрачный череп ринулся на наглого пришельца, стремясь проглотить его, – однако Гэррок только поднял забрало, чтобы было видно его лицо, и иронически усмехнулся. Страж с испуганным воплем отлетел в сторону.

– Передай Руэлу, чтобы немедленно спустился, – бросил Гэррок, с облегчением опуская забрало. Он терпеть не мог запаха, царившего внутри Башни Девяти Колец.

– А, это ты, – послышался знакомый голос сзади.

Гэррок повернулся. На сей раз Руэл избрал форму Солдата Хаоса с проложенными по багровой ткани одеяния золотистыми стрелками, не совсем гармонировавшими с физиономией отъявленного пьяницы и сластолюбца. Божественное могущество не могло изменить сути этой порочной души, отражавшейся на чертах любого лица спустя считанные секунды после его изменения.