Гадание при свечах - Анна Берсенева

И тут все неудержимое, не смиряющееся с обстоятельствами мгновенно взметнулось в нем!

«Не может этого быть, не должно этого быть! – подумал Алексей. – Это какая-то страшная несправедливость! Чем я так уж провинился перед жизнью, чтобы она оторвала меня от нее, не дав даже последнего свидания?»

Он зачем-то пошел к пруду, но остановился рядом с задумчивым Крыловым и сел на скамейку, разглядывая забытое каким-то ребенком разноцветное ведерко. Потом мгновенно поднялся и стремительно пошел назад, к дому.

Он никогда не позволил бы себе открыть дверь своим ключом, зная, что Марина дома и что с ней все в порядке. Но сейчас и это было все равно. Алексей повернул ключ в замке и бесшумно вошел в квартиру.

Она открыла глаза сразу, как только он остановился в двух шагах от нее; он даже не успел вглядеться в ее лицо. Да у него и не было сил на то, чтобы вглядеться. Все чувства смешались в нем, и каждая минута промедления разрывала его изнутри.

Наверное, Марина почувствовала, какой пожар полыхает в нем, как мало он владеет собою сейчас. Она села на диване, посмотрела на него испуганно, и голос у нее был взволнованный. И тогда он шагнул к ней, чувствуя разрывающую силу каждого своего движения. Пустота в его груди заполнялась, переполнялась, и он начал задыхаться от избытка происходящего.

После разлуки с Дашей – когда это было? сто лет назад! – он привык к повторяющимся движениям, которыми сопровождалось каждое его соединение с женщиной. Женщины были разные, а движения – одинаковые, как, впрочем, и чувства.

И вот сейчас, когда с ним происходило что-то совершенно другое, никогда прежде не происходившее, Алексей все равно не мог вырваться из плена привычных движений. Он прижимал к себе Марину, целовал ее, зная, что делает ей больно даже поцелуями, – но не в силах был сдержать себя.

Вот они когда вернулись – торопливые, грубые соития с Наташей, еще какие-то встречи, которые были ему не нужны и которые все-таки случались у него снова и снова! Как он противен был себе сейчас – своей жадной торопливостью, слепой безудержностью, тем, что не обращал внимания на Маринины беспомощные попытки вырваться из его объятий…

Все это было напрасно, встреча эта была напрасна. И она должна была скоро кончиться наконец, вызвав у Марины одно лишь отвращение, которого он только и заслуживал.

Он почувствовал, что Марина затихла, перестала сопротивляться – наверное, поняв безнадежность своих попыток справиться с его грубой силой. И вдруг она обняла его так нежно и доверчиво, что он замер, прислушиваясь к ее объятиям. Он уже был в ней в это мгновение, и все должно было скоро кончиться, но вдруг все переменилось для него.

Алексей не знал, почувствовала ли Марина эту перемену. Но сам он был счастлив в эти последние несколько мгновений, когда она принадлежала ему совсем иначе: без испуга, без отвращения, с этой на секунду мелькнувшей лаской… И он весь отдался своему нежданному счастью – зная, что оно вот-вот кончится.

Ничего нельзя было ни удержать, ни изменить. Он положил на стол ключи и, не помня себя, снова наполняясь болью, пошел по лестнице вниз.

Наверное, Толя обладал каким-то особенным чутьем ко всему, что касалось Шеметова. Все это время он ждал у подъезда, отпустив водителя и сам сидя за рулем. Без него Алексей не одолел бы нескольких кварталов до Никитских Ворот.

Глава 14

Придя домой, Марина развернула свое неожиданное приобретение. И, поставив подсвечники у зеркала, с удивлением поняла, что смотрит на них с полным равнодушием.

Как будто это были совершенно чужие, никакого отношения к ней не имеющие предметы! Нет, подсвечники были те самые, бабушкины, она не ошиблась. Вот и вмятинка на медном пальце, словно след от кольца… Но что же тогда?

«Ведь я считала их утраченными, – думала Марина. – Я не чаяла их когда-нибудь найти, а они нашлись чудом – что же это со мною?»

Она смотрела на подсвечники и вспоминала, как уезжала из Калевалы – зная, что больше сюда не вернется. Даже не потому, что ей не хотелось возвращаться туда, где она была счастлива и где теперь оставалась только пустота.

Ей бы и не дали вернуться. Она была просто лишней для тех людей, что поселились в отцовском доме. Марине даже казалось, что они и были причиной смерти ее отца. Словно поторопили его освободить помещение…

Леонид Андреевич любил охотиться, поражая Марину этой, казавшейся ей необъяснимой страстью.

– Папа, это уму непостижимо! – говорила она, глядя, как он в очередной раз чистит и смазывает ружье, собираясь на охоту. – Откуда в тебе это желание убивать, эта безжалостность? Это так не вяжется с тобою…

– Мариночка, милая, – посмеивался отец, – да ты меня каким-то божьим одуванчиком считаешь. Ну почему мне не любить охоту, что в этом дурного? «Записки охотника» написаны по следам этой чудесной страсти, да и другие прекрасные книги. А у нас ведь охота на лесных озерах прекрасная. Право, странно было бы отказывать себе в таком удовольствии.

Но Марина все-таки волновалась каждый раз, когда отец отправлялся на свои лесные озера. Он пытался брать ее с собой, даже стрелять научил, но вскоре понял, что дочь с трудом выдерживает эти походы, принуждает себя к ним, только чтобы его не обидеть.

Марина видеть не могла, как со смертной тяжестью падает в воду застреленная влет птица. Ее передергивало от звука взводимых курков, от запаха свежей крови и пороха – хотя вообще-то, с детства привыкнув помогать отцу в больнице, она совершенно не была брезглива.

И, быстро заметив это, Леонид Андреевич оставил попытки приобщить дочь к своему увлечению.

Но один он на охоту все же не ходил. Не будучи чрезмерно общительным, доктор Стенич любил и ценил «охотничье общество» – пожалуй, единственное общество, в котором он чувствовал себя хорошо.

Состав его не менялся вот уже много лет, и Марина, посмеиваясь, называла охотничью компанию закрытым клубом для избранных. Избранные или не избранные, но входили в «клуб» учитель из поселковой школы, ветеринар и коллега отца – врач Петр Иванович из районной больницы.

К тому, что они появляются в доме – всегда по-особенному взволнованные, предвкушающие приятное времяпрепровождение, – Марина относилась как к смене времен года. И только привычно вздыхала, замечая, как загораются отцовские глаза.

Но появление нового человека в привычной компании она почему-то встретила настороженно. Хотя – что настораживающего было в том, что Петр Иванович пригласил на охоту молодого врача, только что получившего распределение в районную больницу?

Звали нового врача Виктор Николаевич, впервые он появился в их доме всего на несколько минут, перед самой охотой. Но, едва увидев его, Марина почувствовала необъяснимую тревогу.