Пелагий Британец - Игорь Маркович Ефимов

Вереница пленников тянется вдоль домов, время от времени к ней добавляют новых. Мы не знаем, куда нас гонят, не знаем — зачем. Наверное, на казнь. Босые ступни истерзаны острыми камнями, кровь на щеках быстро запекается под солнцем. А в воспаленном мозгу плывут и плывут вечные слова:

«Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня, доколе не дашь мне проглотить слюну мою?.. Что сделал я Тебе, страж человеков?.. Зачем ты поставил меня противником Себе? Вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет. Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны?.. Не дает мне перевести духа, но пресыщает меня горестями… Возгнушаются мною одежды мои… Взгляни на бедствие мое; Ты гонишься за мною, как лев, и снова нападаешь на меня… Он князей лишает достоинства, и низвергает храбрых, покрывает стыдом знаменитых, и силу могучих ослабляет.

Дыхание мое ослабело, дни мои угасают, гробы предо мною».

(Галла Пласидия умолкает)

МАРКУС ПАУЛИНУС О ВОЗВЫШЕНИИ ДЕВОЧКИ АВГУСТЫ

Когда известие о гибели короля визиготов и о последовавшем мятеже достигло Константинополя, двор пришел в большое волнение. Патриарх Аттикус служил в храме молебны о спасении Галлы Пласидии, но многие считали ее погибшей. Юный император Феодосий Второй вряд ли мог помнить свою тетку — она покинула Константинополь, когда он был пятилетним ребенком. Но в памяти его старшей сестры, Пульхерии, образ знаменитой Галлы сохранился очень ярко и был даже окружен ореолом восхищения, которое она не всегда умела объяснить.

Возможно, чувство особой близости вырастало из сходства их судеб: обе рано осиротели, обе росли в Константинопольском дворце, среди вечных интриг и скрытой борьбы, обе с детства чувствовали в жилах тяжелую кровь императорского рода, обе рано выучились верить только себе, полагаться только на себя. Сомнения, страхи, трепетные колебания чувств, отзывчивость, доверчивость — казалось, все эти девические черты были отброшены и выжжены Пульхерией очень рано. Когда я впервые встретился с ней, она выглядела совсем ребенком, но уже тогда ее слова падали бесповоротно, как молот на орех.

Рассказывали, что ее мать, императрица Эвдоксия, всегда несла вокруг себя невидимое облако бушующих страстей, через которое трудно было пробиться к ней. Пульхерия же, наоборот, несла облако холода, в котором никакая страсть не могла выжить. Только воля.

А встреча наша произошла так. В тот день она собрала в Порфировом зале полдюжины молодых придворных. Нам не было сказано, для чего нас зовут, но у всех сосало под сердцем, как перед трудным экзаменом. Пульхерия сидела в простом дубовом кресле. Два евнуха стояли по бокам, опустив глаза и старательно подняв уши, словно им было поручено запомнить каждое слово и передать его правящему опекуну Анфемию.

— Наш юный император Феодосий Второй, да продлит Господь его дни, через несколько лет взойдет на трон, — сказала Пульхерия. — Я вовсе не хочу, чтобы все эти годы он провел над свитками, погружаясь в пучину полезных и бесполезных знаний. Но в то же время невозможно допустить, чтобы правитель не знал того, что знает каждый из его подданных. Поэтому я прошу вас помочь мне. Пусть каждый расскажет, чему он учился в риторской школе. Потом мои писцы сведут ваши рассказы воедино. Имена ученых, философов, поэтов, повторяющиеся из рассказа в рассказ, и составят список того, что следует знать образованному молодому человеку в наши дни.

Услышав такое задание, мы кинулись наперегонки вываливать перед юной принцессой книжную добычу, застрявшую в сетях нашей памяти. Если бы нам дали волю, наши излияния растянулись бы на несколько дней. Но Пульхерия была начеку и строго осаживала нас, как возница квадриги осаживает четверку своих коней, готовых проскочить трудный поворот.

— История?.. Труды Геродота, Фукидида, Ксенофонта, Плутарха?.. А из римских?.. Ливий, Светоний, Тацит… Кто из новейших? Евсевий Кесарийский, Аммиан Марцеллин?..

— …Нет, не нужно пересказывать содержание их книг. Я верю, что вы помните все глубоко и в деталях. Сегодня моя цель — только составление списка. Поэты и философы — это понятно. Но знакомили ли вас с астрономией, математикой, медициной?.. Музыка, военное дело?.. А как обстоит дело со Священным Писанием? Жития святых великомучеников? Включают сегодняшние риторы это в программу или вам приходится брать уроки у священника?..

Если слова говорившего казались Пульхерии особенно важными, она жестом просила его замедлиться, чтобы скорописец успел внести их в свиток. Но если мы опять срывались на тщеславные излияния, она поднимала к груди сжатые кулачки, словно натягивала вожжи.

Наша беседа продлилась часа два. Мы уже шли к дверям, когда принцесса окликнула меня и попросила остаться.

— Маркус Паулинус?.. Скажите, знаменитый Мероний Паулинус, епископ в Ноле, — не родственник вам?

— Он мой двоюродный дядя.

— Мне понравилось, что вы можете цитировать Священное Писание и на латыни, и на греческом. Но я бы хотела сейчас задать вам неожиданный вопрос. Совсем про другое. Умеете ли вы плавать?

— Поместье моего отца в Македонии стоит на берегу озера Охрид. В спокойную погоду я переплывал его без труда.

— Наши покойные родители страдали водобоязнью. Мне бы очень не хотелось, чтобы брат Феодосий унаследовал это свойство. Могли бы вы научить его хотя бы плыть рядом с лодкой?

— Моего младшего брата Альбия я выучил плавать за один день.

— А как насчет воинских упражнений? Езда верхом, метание копья и диска, бег в доспехах, борьба?

Не знаю, что тут на меня нашло. Гонг, висевший в углу, мог бы послужить метательным диском, но Порфировый зал был слишком мал — его невозможно было превратить в палестру или в гимнасий. И тогда я просто перевернулся вниз головой и прошелся перед Августой на руках. Потом застыл в стойке на пальцах одной руки, как цирковой гимнаст.

При виде такого нарушения этикета евнухи чуть не прыгнули на меня, чуть не выбросили за дверь. Но Пульхерия остановила их и засмеялась.

Кажется, это был первый и последний раз, когда мне удалось ее рассмешить. Ее узкое худощавое лицо заострилось, как нос корабля, и словно поплыло ко мне через волны холода, вечно окружавшего ее. Но остановилось на полдороге. Смех умолк, льдины сомкнулись.

— Я прошу вас принять должность спортивного наставника императора Феодосия Второго, — сказала Пульхерия.

Дрожь прокатилась у меня вниз по спине. Так конь, наверное, чувствует прикосновение стрекала к позвонкам. Ее тихое «прошу» было как крик возницы — «марш! марш!».

Впоследствии Феодосий любил шутить надо мной, рассказывая, как я вступил в должность, двигаясь вверх ногами.

Хотя я был старше его на четыре года, мы с ним сразу сошлись.