Том 4. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть вторая - Эрнест Лависс

Хотя договор в Ункяр-Искелеси был заключен тайно, но о нем, конечно, очень скоро узнали. Западные державы были сильно встревожены, и одно время похоже было, что они готовятся к войне. Австрия, также обеспокоенная этим событием, но в данный момент более чем когда-либо нуждавшаяся в помощи России для противодействия революционным настроениям, ограничилась тем, что в дружеском тоне попросила у царя объяснений. Царь заявил, что у него нет никаких своекорыстных видов и что он ничуть не замышляет расширять свои владения за счет Турции; вместе с тем он пообещал принять моральное посредничество венского двора в том случае, когда заинтересованные стороны, на основании договора, заключенного в Ункяр-Искелеси, заявят какие-либо претензии. Ввиду этого Австрия, со своей стороны, указала Англии и Франции, что независимости Турецкой империи, по крайней мере в данное время, со стороны России не грозит никакая опасность и что во всяком случае эта независимость обеспечивается ее, Австрии, посредничеством. В то же время она убедила царя увести свои войска из Молдавии и Валахии, которые он оккупировал уяге 6 лет (1834). Действительно, лондопский и парижский дворы прекратили свои приготовления к войне, предоставив дипломатам впредь до нового распоряжения обуздывать алчность России и разрешить, если это окажется возможным, щекотливый вопрос о Дарда-нелах и Босфоре.

Новые осложнения в Египте. Сражение при Незибе. Кое-как помирившийся, Махмуд и Мехмед-Али тем временем готовились к новой борьбе. Султан питал к своему вассалу непримиримую ненависть и хотел во что бы то ни стало отомстить ему.

В 1834 году он открыто поддержал мятеж сирийских горцев, вызванный административными строгостями Ибрагима, и снарядил войско, намереваясь силой вернуть себе территорию Урфа на левом берегу Евфрата, которую, по его мнению, паша удерживал незаконно. По этому поводу великие державы завязали переговоры с обеими сторонами. Но Ибрагим подавил восстание и верпул спорную территорию, после чего мир некоторое время казался упроченным. Однако обе стороны продолжали вооружаться. Мехмед-Али неисправно платил установленную дань Порте и употреблял свои средства на формирование новых полков и постройку новых судов. На представления дивана, требовавшего уменьшения военных сил Мехмеда, тот отвечал требованием новых льгот: он добивался признания его должностей наследственными в его семье. Султан не отказал ему в этом по отношению к Египту, но взамен потребовал возвращения Сирии, которой Мехмед Али ни под каким видом не хотел лишиться. Соглашение оказывалось невозможным, и в конце 1837 года переговоры были прерваны. В следующем году вспыхнуло новое восстание в Ливане, и вице-король убедился в причастности Порты к этому делу. В то же время Англия, которая была недовольна тем, что дороги в Индию — на Суэц и на Евфрат — заняты другом Франции и которую в торговом отношении крайне стесняли монополии, установленные в Египте, добилась от турецкого правительства заключения договора, предоставлявшего ей полную свободу торговли на всей территории Оттоманской империи и торжественно отменявшего указанные монополии (3 июля 1838 г.). Мехмед-Али заявил, что не будет считаться с этим договором, однако, прежде чем он успел на деле воспротивиться исполнению договора, вступавшего в силу лишь с 1 марта 1839 года, Махмуд, горя летерпепием покончить с Мехмед ом, снова подал сигнал к войне. Уже несколько месяцев все свободные войска империи стягивались в пашалыки Адана и Алеппо. Здесь вскоре сосредоточилась армия более чем в 100 000 человек, обильно снабженная артиллерией и находившаяся под начальством сераскера Хафиза, который пользовался советами нескольких выдающихся прусских офицеров (в том числе Мольтке). В апреле 1839 года турецкий авангард перешел Евфрат. Ибрагим но совету Франции некоторое время держался оборонительно и, казалось, хотел избегнуть генерального сражения. Но когда Махмуд издал новый манифест против египетского вице-короля (7 июня), где объявлял ему войну и называл его предателем и мятежником, — большое сражение сделалось неизбежным. Оно произошло 24 июня на равнине Незиб, несколько восточнее Аинтаба, и, несмотря на энергию Хафиза, кончилось непоправимым поражением турок, которые потеряли 4000 человек убитыми и 12 000 пленными, 162 орудия, 25 000 ружей и рассеялись по всем направлениям. Спустя шесть дпей султан Махмуд скоропостижно скончался в Константинополе, оставив престол своему сыну, шестнадцатилетнему Абдул-Меджиду. Наконец, Турция, у которой армии уже не было, потеряла также и свой флот, так как спустя две недели ка-пудан-паша Ахмед сдал его вице-королю в Александрийском порту (14 июля).

Англия, Франция и договор 15 июля. Всю Европу охватило волнение. Еще никогда восточный вопрос не стоял перед ней в такой острой форме. Наибольшие опасения в данное время вызывала главным образом возможность вмешательства русского флота и русской армии. Ввиду такой возможности Англия еще в мае предложила Франции совместно с нею послать эскадру в Дарданелы. Но июльское правительство не решалось на такое смелое предприятие. Австрия высказала мысль о созыве в Вене конференции, которая обеспечила бы Турции, взамен исключительного протектората России, коллективную гарантию пяти великих держав. Еще ничего не было решено, когда одно за другим пришли известия о сражении при Незибе, смерти султана и измене Ахмеда.

Необходимо было положить конец обычной медлительности дипломатов. Правда, Ибрагим после победы приостановил свое наступление в угоду французскому правительству; но так как его отец требовал себе теперь наследственных прав на все свои пашалыки, не исключая Аданы и Аравии, а Порта соглашалась предоставить ему в наследственную собственность только Египет, не было сомнения, что Ибрагим вскоре снова двинется вперед. Но тут все пять великих держав но почину Меттерниха заявили (нотой 27 июля), что берут Высокую Порту под свое коллективное попечение и что ей рекомендуется «не принимать окончательного решения без их содействия и выждать последствий участия, принимаемого ими в ее судьбе». Война была тотчас приостановлена, и новый султан, как и вице-король, должен был дожидаться, пока европейские кабинеты столкуются относительно способа мирно уладить кризис, если только это им вообще удастся.

Достигнуть соглашения было нелегко, и надежды на это было мало. Июльское правительство стояло за Мехмеда-Али, и французский народ, из ненависти к Англии, хотел, чтобы оно и впредь оставалось верным паше. Французское правительство присоединилось к ноте от 27 июля лишь для того, чтобы- не обособиться от европейского концерта и потому, что в глубине души считало вице-короля непобедимым. Оно было убеждено, что никакие конференции в мире не помешают паше удержать его завоевания и добиться тех наследственных прав, которых он требовал с оружием в руках. Что касается Англии, то опа по наущению галлофоба Пальмерстона предложила отнять у Мехмеда-Али все, кроме Египта, оставив ему последний, правда, в наследственное достояние. О большим трудом удалось в ноябре и декабре склонить Францию к уступке вице-королем еще и пашалыка Акры. Но кабинет Сульта, скорее подстрекаемый, чем поддерживаемый общественным мнением, требовал для вице-короля все или ничего; он лишний раз повторил это в высокомерной ноте, посланной им британскому кабинету 26 ноября 1840 года[158]. В Европе, конечно, никто не поверил бы, что Франция готова уступить, как вдруг этот кабинет был заменен министерством 1 марта, глава которого — Тьер — публично' поставил в упрек правительству, что оно присоединилось к ноте 27 июля.

Россия хорошо понимала, что ей не удастся сохранить за собой те исключительные преимущества, какие обеспечил ей договор Ункяр-Искелеси; поэтому она была не прочь войти в соглашение с Англией, чтобы, по крайней мере, унизить Мехмеда-Али и тем сделать неприятность июльскому правительству, которое император Николай ненавидел от всей души. В результате тайных переговоров, длившихся несколько месяцев, в начале 1840 года состоялось соглашение. Выло условлено, что договор, заключенный в Ункяр-Искелеси, которому в 1841 году истекал срок, не будет возобновлен; далее, в тех случаях, когда Порта будет нуждаться в помощи, России дозволяется вооруженное вмешательство в ее пользу, но не иначе, как от имени Европы и в качестве ее уполномоченной; наконец, что в этом случае русский флот не закроет

Босфора и Дарданел для остальных европейских флотов. Отныне июльское правительство, естественно, должно было иметь против себя, кроме этих двух государств, не только Австрию, явно заинтересованную в том, чтобы ослабить Мех-меда-Дли, но и Пруссию: эта держава, будучи напугана патриотическим возбуждением, охватившим тогда Францию, и подозревая Тьера в желании доставить Франции реванш за 1815 год, должна была с радостью ухватиться за возможность воскресить антифранцузскую коалицию 1813 года.