Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе) - Рустам Гусейнов

Харитон подождал еще полминуты на всякий случай. Потом осторожно разжал ладони, подхватил уже безжизненное тело, сложил ее руки на столе, придвинул стул вперед до упора.

Она осталась сидеть. Будто бы заснула за столом, голову опустив на руки. Тяжело дыша, он минуту смотрел на нее. Потом поднял с пола папиросу, не без труда закурил.

Какая-то воздушная прозрачная музыка лилась из-за стены. Быстро и жадно затягиваясь, он огляделся вокруг и открыл створку шкафа. Обнаружив там сшитый Верой Андреевной узелок, перевернул его и вывалил внутрь шкафа все, что было в нем. Затем засунул в узелок коробку конфет, оба стакана, осколки, собранные Верой Андреевной, влажную тряпку, бутылку шампанского, предварительно закупорив ее пробкой. Еще раз внимательно огляделся. Подойдя к двери, тихонько запер ее изнутри, выключил свет, взял узелок. Подойдя к окну, отдернул занавеску, последний раз взглянул на Веру Андреевну, едва освещенную лунным светом, и выпрыгнул из окна на улицу.

Он выбросил узелок в мусорный бак, стоявший у выхода со двора.

Глава 36. ГЛАВНЫЙ

До этого дня лишь однажды приходилось ему убивать человека. Но это было совсем другое. Прошлым летом Баев попросил его лично пристрелить в камере одного упрямца некоего Холкина - председателя совхоза имени Карла Маркса. Тот в течении трех месяцев, несмотря на обильное применение специальных методов допроса, несмотря на то, что арестовали уже и жену его, и дочь, что охранники раздевали и лапали при нем их обеих, наотрез отказывался подписывать что-либо и все грозил вывести на чистую воду "фашистское гнездо баевских прихвостней". Баев опасался его, кажется, потому, что совхоз его был из обложенных лично Степаном Ибрагимовичем продуктовой данью, и при случае тот действительно мог, вероятно, выдать на Баева кое-какой компромат; и при случае, опять же, мог этот компромат прийтись кому-нибудь ко двору. К тому же, выяснилось случайно, что один из надзирателей в тюрьме, был родом из того же села, что и Холкин, чуть не из соседнего дома, и Баев решил, очевидно, от греха подальше не связываться с ним.

Войдя тогда в одиночную камеру к Холкину, валявшемуся на полу после очередного допроса, Харитон без лишних слов пустил ему пулю в лоб. Оформили все, как попытку Холкиным нападения на него с целью захвата оружия. Никаких особенных эмоций Харитон не ощутил в себе.

Да, по правде говоря, и теперь - после двух убийств за один день - ничего сверхъестественного не творилось у него в душе. Было чувство словно бы физической нечистоплотности, и была еще во всем теле неожиданная усталость. Иногда его пошатывало слегка. Хотелось вымыть руки и выпить стаканчик водки.

Все же прочие чувства, происходившие от былых его симпатий к Вере Андреевне, он сумел подавить в себе усилием рассудка еще пару часов назад. Да, Вера была красивая и умная девушка, но раз случилось так, что вместе им быть не судьба, нужно просто вовремя уяснить себе, что в мире есть еще много красивых и умных девушек. И лучше пожертвовать одной из них, чем погубить себя вместе с ней.

"Все же отравить или застрелить - это как-то проще, размышлял Харитон, шагая уже по Советской. - Главное, что сам к человеку не притрагиваешься. Приличнее как-то, - припомнил он словцо Степана Ибрагимовича. - Ну, что сделано, то сделано."

Надо сказать, что о Зинаиде Олеговне к этому времени он уже и вовсе не вспоминал. Если до сих пор сохранялось в нем какое-то чувство от утреннего убийства матери, то это было чувство облегчения. О предстоящей возне с похоронами, о том, что остался он теперь один на один с хозяйственными заботами, положил он себе размыслить после.

Когда проходил он по Советской мимо "Прогресса", как раз закончился последний сеанс, и из бокового выхода кинематографа на улицу вываливалась толпа. Он остановился на минуту, чтобы пропустить ее и не толкаться. Стоя под фонарным столбом, думая о своем, механически поглядывал на народ. Люди выходили почти все оживленные, радостные, разговаривая друг с другом, смеялись. Мелькнула ему в толпе и пара знакомых лиц. Вот это, кажется, прошел в компании мимо него сосед по подъезду. А вот эта девушка... Стоп. Что-то неясное еще в первую секунду заставило его вздрогнуть. Вот эта девушка... Она вышла из кинотеатра одна и пошла в сторону Парадной. Несколько мгновений было у Харитона, чтобы вглядеться в ее лицо. Где он видел ее? Ну, да, да! Это же она - Елена Бруно. То есть, какая еще, к черту, Бруно; ну, та, та самая, которая была на кладбище под окном его кабинета в пятницу, в полночь.

Первое яростное движение Харитона было броситься к ней, схватить ее за руку, крикнуть ей в лицо... Но что именно крикнуть? Да и стоит ли кричать? А не разумней ли для начала проследить за ней, узнать, где живет она, выяснить, наконец, кто она такая, как могла проникнуть тогда на кладбище?

Шагах в тридцати Харитон пошел вслед за ней по Советской. Девушка шла не быстро, не медленно - спокойным шагом, не оборачивалась. Одета она была в нарядное черное платье с юбкой-колоколом от тонкой талии до колен. В руке несла белую лакированную сумочку. Каблучки ее туфель цокали по тротуару. Покуда шли они по Советской, он мог не опасаться, что она заметит его - кроме них на улице было еще довольно народу. Но в конце ее, свернув на Желябова, они оказались одни, и Харитон на всякий случай еще поотстал.

Чем далее, тем более становилось однако похоже, что шла она туда же, куда и сам он до встречи с ней. Желябова, Кирова, и точно - махнув сумочкой, девушка свернула в Краснопролетарский переулок. Возле дверей райотдела он почти догнал ее. Несколько секунд повременив, открыл дверь и увидел, что, пройдя охранника, она уже поднимается по лестнице. А охранник, увидев Харитона, весь так и подался к нему, перегнулся через барьер. Это был тот самый охранник, к которому подходил Харитон после того, как битый час напрасно проискал ее на кладбище.

- Товарищ старший лейтенант, вы тогда спрашивали о женщине, про женщину, тот раз, ночью, - забормотал он тихонько, оглядываясь на девушку, миновавшую уже лестничный пролет. Она, она самая, - покивал он головой ей вслед. - Вы уже ушли тогда, а она выходила - вы просили, я запомнил - в половину четвертого вместе с товарищем Леонидовым. И сейчас у ней от него пропуск.

- Я понял, - кивнул ему Харитон и быстро пошел по лестнице.

Вслед за цоканьем каблучков, он поднялся на третий этаж, пошел по коридору, свернул за угол, и успел увидеть еще, как закрылась за ней дверь леонидовского кабинета. Больше сдерживать себя не было нужды. Быстро подойдя к двери, он с силой распахнул ее. Распахнув, увидел, что Леонидов сидит, развалясь, за своим столом, а девушка прикуривает папиросу, стоя напротив него. Оба они обернулись навстречу ему.

- Сукин сын! - крикнул Харитон, шагнув в кабинет.

Он ожидал, конечно, секундного смятения, затем панибратских шуток, заискиваний, смеха - чего-нибудь в этом роде, но, странно - лицо Леонидова не выразило в ответ ему ни тени замешательства, ни даже улыбки.

- Не ругайся при даме, - сказал он, совершенно спокойно глядя на Харитона. - Ты где шлялся?

Вопрос этот оказался настолько неуместным и неожиданным, что в результате его на какое-то время растерялся сам Харитон.

- Твое какое дело? - буркнул он злобно, подойдя к столу, и тут увидел на нем огромную желтую дыню.

Она лежала посреди стола на железном подносе из их буфета, в ней вырезан был один кусок, внутри виднелась сочная сахаристая мякоть, слипшаяся масса семечек. Он помолчал несколько секунд, глядя на нее, пытаясь припомнить нечто, что, кажется, прежде остального необходимо было выяснить ему теперь. Но мысли его рассыпались.

- Так, говоришь, не слышал ты тогда патефона, да? пробурчал он только. - Пятница, тринадцатое, говоришь, люстра с потолка. Ладно, погоди, попляшешь ты еще у меня.

Лишь теперь сообразив, по-видимому, что к чему, девушка громко рассмеялась вдруг. Ей сделалось настолько смешно, что, смеясь, она даже отошла в сторону. Тогда Харитон, обернувшись, взялся, наконец, внимательно рассмотреть ее, и она понравилась ему. Лицо ее было смазливо, и ему отчетливо припомнился вдруг бюст ее под легкой сорочкой, на который смотрел он сверху вниз из окна.

Через какое-то время усмехнулся, наконец, и Леонидов.

- Ну, ладно, - сказал он и вдруг поднялся из-за стола. Вероника, у нас разговор. Ты здесь будешь?

- А куда мне еще?

- Пойдем, - он взял со стола какую-то бумагу и кивнул Харитону на дверь.

- Куда?

- Пойдем, пойдем, - тянул его за рукав Алексей.

Пожав плечами, Харитон вышел вслед за ним в коридор.

- Кто это такая? - спросил он.

- Кузина моя, - ответил Леонидов. - В гости ко мне приезжает время от времени.

Пройдя всего несколько шагов, он вдруг остановился, оглянулся по сторонам, вытащил из кармана связку ключей и отпер соседнюю со своим кабинетом дверь с надписью "Электрощитовая". До сих пор Харитон никогда и внимания не обращал на эту дверь. Странно, подумал он, откуда мог быть у Леонидова ключ от нее?