«Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса - Ежи Климковский

Напряжение в отношениях между Андерсом и Сикорским за последнее время усилилось. Англичане едва сдерживали строптивого Андерса, заверяя его, что все будет как нельзя лучше.

Пока же Сикорский не произвел никаких изменений. Андерс оставался на своей прежней должности. В отличие от санации, так много потерявшей из-за инспекции Сикорского на Ближний Восток, Андерс сохранил пока прежние позиции.

Перед отлетом Сикорский еще раз вызвал меня в Каир, чтобы дать окончательные инструкции относительно предстоящей мне работы в Вашингтоне. Разговор свидетельствовал о том, что, вопреки усилиям, не удалось добиться отмены решения о моем отъезде в США. Сикорский настоял на своем, ссылаясь на то, что я буду нужен в Америке для дела.

Он до сих пор не мог понять некоторых поступков англичан и поэтому в ходе беседы показал мне телеграмму, полученную от Черчилля несколько часов назад. Черчилль поздравлял его с победой на Среднем Востоке. Сикорский не мог понять, какую победу имел в виду Черчилль. Стоявший рядом полковник Марецкий был явно встревожен. В поздравлении было что-то, чего ни тот, ни другой не понимали. В той же телеграмме Черчилль просил Сикорского «немедленно возвратиться». В связи с этим Сикорский отказался от намерения поехать в Африку, где хотел ознакомиться с положением проживавших там в лагерях поляков, и решил возвратиться в Англию. Видимо, там его ожидали какие-то весьма важные дела, если его так срочно вызывали и даже заблаговременно предоставили в его распоряжение самолет. Он был очень раздражен по этому поводу, тем более что через несколько дней в Каир должен был прибыть заместитель министра иностранных дел СССР, с которым он хотел обсудить вопрос польско-советских отношений. А телеграмма Черчилля срывала эту встречу.

Сикорский еще раз вернулся к вопросу о моем отъезде в США. Спрашивал, знаю ли я английский, а услышав, что нет, прикомандировал в мое распоряжение инженера Хрыневича в качестве переводчика. Я специально просил назначить именно Хрыневича, так как он знал не только английский язык, но и условия жизни в США. Он должен был сопровождать меня в пути в течение всего моего пребывания там. Хрыневич из солдат был произведен в подпоручики.

В моем присутствии Сикорский составил телеграмму в Вашингтон на имя заместителя начальника штаба армии, извещавшую о моем приезде. Дал также указания нашему послу в Каире Зажулинскому уладить все формальности, связанные с моим выездом в США.

Потолковав еще несколько минут, мы распрощались. Казалось, Сикорский чем-то встревожен: телеграмма Черчилля явно беспокоила и интриговала его.

Прямо от Сикорского я направился к Андерсу (мы жили вместе в гостинице), чтобы доложить ему о решении Верховного Главнокомандующего относительно меня. У него я застал Гулльса. Андерс встретил меня словами:

— Вот видишь, я одержал большую победу. Как раз пришел подполковник и передал мне поздравления от генерала Беннет-Несбита.

Я стоял пораженный, ведь несколько минут назад эти же слова я слышал от Сикорского. Сикорский получил поздравления от Черчилля и, оказывается, такие же поздравления получил Андерс от Беннет-Несбита. Что это могло значить?

— С какой победой? — спросил я. Генерал улыбнулся и, довольный, ответил:

— С победой над Сикорским.

Я внимательно посмотрел на генерала. Он странно смутился. Вообще он выглядел как-то необычно. Видимо, что-то произошло, чего я не знал. Когда несколько часов назад я разговаривал с Андерсом, он был другим человеком — спокойным, сдержанным, а теперь, хотя его и поздравили с «победой», он совершенно не походил на победителя, дрожал, будто в лихорадке. Было заметно, что он очень возбужден, глаза его горели, на лице проступили красные пятна, он весь переменился. Действительно, пришедший через некоторое время врач установил, что у Андерса повышенная температура. Однако я не мог понять причины, вызвавшей такую резкую перемену в самочувствии генерала.

Я сказал ему о своем предстоящем отъезде в США. Андерс был этим недоволен.

Он лег в постель и принял какие-то порошки. Все это выглядело как-то странно. Я не мог разобраться в происходящем, но атмосфера была смутной и неприятной. Вскоре к Андерсу пришел сам Несбит. После его ухода я постучался к генералу. Он встретил меня словами:

— Знаешь, я не буду присутствовать на проводах Сикорского.

Я был поражен. До отлета оставалось еще несколько дней, а Андерс уже предупреждал, что не будет провожать Сикорского. Почему? Из-за слишком скверного самочувствия? Может быть, генерал решил пораньше вернуться в Киркук, поскольку в Каире чувствовал себя плохо? Впрочем, было видно, что ему и в самом деле не по себе.

Вскоре пришел с приказаниями Сикорского полковник Марецкий; генерал почти не разговаривал с ним. Получил приказы и сказал, что чувствует себя плохо и, вероятно, не будет на проводах Сикорского. Чем ближе подходил момент отъезда Сикорского, тем большее беспокойство охватывало Андерса. Бывали минуты, когда он весь дрожал, словно в лихорадке. Однако приглашенный врач не установил никакой болезни. Между тем, несомненно, было что-то такое, что вынуждало Андерса как можно скорее покинуть Каир. Он этого ничуть не скрывал и в самом деле приказал приготовить себе самолет для возвращения в Киркук. Было похоже, что он хотел от чего-то бежать, вообще как можно скорее оставить Каир, словно он чего-то боялся, ожидал чего-то необычного и не хотел быть при сем свидетелем.

Андерс доложил Сикорскому, что не может присутствовать при его отлете, так как чувствует себя плохо. Я удивился его поведению, ведь я видел, что он не настолько уж болен, чтобы действительно не иметь возможности проводить Сикорского, как этого требовал служебный долг. Не было также никакой причины для срочного выезда в Киркук.

Сикорский тоже очень удивился, но сказал Андерсу, что если он нездоров, то может попрощаться накануне и на аэродром уже не приезжать. Сикорский мог предполагать, что Андерс обиделся и поэтому не хочет его проводить. Как бы то ни было, все это походило на демонстрацию пренебрежения по отношению к верховному главнокомандующему.

В конечном счете Андерс самолетом направился в Киркук, а я через час выехал туда же на автомашине. По пути заехал в Тель-Авив. В гостинице «Гатримон», где я остановился вместе с сопровождавшим меня поручиком Хашковским, нас настигла переданная по радио весть о гибели Сикорского. Сначала я не мог этому поверить, точно так же как и другие поляки, находившиеся в зале. Когда это сообщение подтвердили и другие радиостанции, никаких сомнений не оставалось. Было передано также официальное правительственное сообщение, содержавшее заявление Идена о том, что над Гибралтаром произошла катастрофа самолета, в котором летел Сикорский. Все пассажиры погибли. «Причины катастрофы выясняются и будут сообщены позже».