История жизни, история души. Том 3 - Ариадна Эфрон

Свои мечты Я схоронил...

О,пробуди Задорной гаммой Ты душу мне —

Ведь ей невмочь!

Сам посуди —

С той встречи самой Я как во сне —

На сердце ночь...

А если вдруг Тот голос нежный, Чьи клятвы — ложь, Слыхал и ты, Пернатый друг,

Что так прилежно С утра поёшь До темноты,

О,для меня Напев дразнящий Ты слов её Вновь повтори,

На склоне дня, Среди летящих В небытие Лучей зари.

Луи Арагон v 1897-1982

ТАК В ПОДЛИННИКЕ

Поэтическое искусство

Отныне тем друзьям пою,

Кто в мае отдал жизнь свою.

Я им стихами ворожу,

Так слёзы ворожат ножу.

Так я хочу наворожить Тем, кто бездумно может жить,

За отошедших в мир иной, Клинок раскаянья стальной.

Слова, что тяжко ранил рок, Ряды зовущих помощь строк...

Они всплывают из беды Ударом вёсел из воды,

Привычные, как дождь весне, Обычные, как свет в окне,

Как в зеркале своё лицо,

Как обручальное кольцо,

Щебечущая детвора,

В игре ручья луны игра,

Одежды запах в тьме шкафов, Грусть выветрившихся духов.

О рифмы, рифмы, чую вновь Вас согревающую кровь!

Вы нам напоминать должны, Что мы мужами рождены,

Сердца уснувшие будить,

Когда хотят они забыть...

В угасшей лампе свет зажжён, Пустых бокалов слышен звон...

v Впервые: Арагон. Собр. соч.: В 11 т. М, 1960. Т. 9.

ЗбО

Вы, в мае павшие друзья, Средь вас пою, как прежде, я.

ВЕСЕННЯЯ НЕЗНАКОМКА

Этот странный взгляд и прилавков ряд, Знать бы, что сулил этот странный взгляд?

Ты, Париж, дрожишь, тебя дождь полил... Полюблю ль теперь, как тогда любил?

Лепестки цветов по воде канав Уплывают вдаль, от дождя устав...

Как могу забыть улиц блеск и лиц,

По Шоссе д’Антен каблуки девиц,

Вечер, ветер, шум, шорох, шелест шин, Кто взялся за ум, тот идёт один,

Кто до Трините три шага вдвоём.

По пути ли нам или врозь пойдём?

Странный взгляд в слезах, ты кого искал? Это знает лишь Сент-Лазар вокзал...

Ах, Париж, Париж, не поёшь. Молчишь, Тяжело идёшь, не туда глядишь,

Каждый сквер, когда зажигают газ,

Для сердечных дел ожидает нас...

Фонари черны, зажигай же их,

Зажигай же их, - но Париж затих...

ПОЁТ ПАРИЖСКИЙ КРЕСТЬЯНИН I

Как мальчику дают, чтоб вёл себя потише, Безделки, что должны его угомонить,

Так, словно ведая, чем душу утолить,

Мне случай снимки дал старинного Парижа,

И мысль моя пошла по городу бродить...

Он смотрит на меня, как будто бы спросонок, Он несколько иной, как трагик, снявший грим,

Но всё же это он, Париж, что мной любим,

Хоть шороха машин не слышу из потёмок,

И вид его солдат стал для меня иным.

Той арией смешной, как видно, очарован,

По новой Риволи спешащий кавалер...

Вот старый особняк там, где сегодня сквер, Подковами коней булыжник полирован,

А человек в плаще — то, может быть, Бодлер.

Век кринолинов так к лицу воображенью!

Вход в Лувр из Тюильри пока ещё закрыт Дворцом, поющим шёлк нарядов и ланит,

И свет полнощных люстр над модным настроеньем, Над блеклою хандрой не слишком ли слепит?

Закончена кадриль и тишиною стала...

Париж закрыл глаза — кто знает сны его?

Ученые о них не скажут ничего,

Придворные умы и шаркуны танцзала Не разгадают тайн Парижа моего.

Париж закрыл глаза. Он, дремлющий, опасен. Грозней, чем бодрствующий, он тысячекрат.

Так видят сны мосты в бойницах балюстрад,

Слепые божества зловещих древних басен И зрячие сыны годин больших утрат.

Париж закрыл глаза. О чём его виденья?

Какую тень влачит его чеканный свет?

В нём больше призраков, чем в замке древних лет, Сон для него земля, и к ней прикосновенье Антею новому - пророчество побед.

Вот город пробуждён. Идёт народ предместий,

Идут сыны зари сквозь утреннюю мглу,

Их бледность ветерок смывает на углу,

Ещё им невдомёк, что их спаяло вместе,

Их лбы несут вразброд хулу и похвалу.

Лишь тот, кто не видал, как брезжит день над Сеной, Не знает, как грустишь, когда дрожит и лжёт Растрёпанная ночь, кривя пурпурный рот,

Ночь, взятая врасплох на самом сокровенном,

А Нотр-Дам магнит встаёт из светлых вод.

Пусть дружит этот век с Наполеоном Третьим, Пусть в том или ином краю нам жить дано,

Утрам и ёжиться и кашлять суждено,

Нас тот же эшафот тревожит на рассвете,

Метро иль омнибус — не всё ли нам равно?

Кого-нибудь заря всегда карает смертью...

Жизнь - роковой исход обманутому сном. Действительность уже чертит своим мелком,

На небе подводя итог без милосердья,

И сказкам места нет за этим рубежом.

Париж восстал от сна. Зажав лицо в ладонях,

Я говорю себе: как некогда, услышь Те мифы, что огнём взрывали нашутишь.

Ту песню, что, в ответ на кровью обагрённый Вопрос «Свобода?» отвечала нам: «Париж!»

II

Я вижу мост крутой, когда сомкну ресницы. Зловещие волчки пускает там река...

Её круги пророчат отдых на века.

О утонувшие, вам хорошо ли спится?

Как вас баюкает могучая рука?

Мост сторожит король, из чёрной бронзы всадник. Пролёт, ещё пролёт, и виден островок:

Корабль на якоре, или, скорей, челнок,

Цветами домиков разубранный на праздник.

Над ним фургонов стук, и шум, и топот ног.

Как спрятанный оркестр звучит моста аорта Прелюдией к вину моих невзрослых лет,

И ветер шепчет конной статуе привет

От тех веков и дней, что в прах давно уж стёрты.

Здесь город, как душа, распахнут в белый свет.

Мальчишки, сверстники мои, - шинели, ранцы, — Парижем маялись, готовясь погибать... Прошедший век, не ты ль нас научил мечтать, Своих последних сыновей и новобранцев,

С Парижем на устах и в сердце наступать?

Когда мы песенку «Опять Париж» слыхали В грязи окопной, на окраине страны,

Збз

То юноши, уже судьбой осуждены,

Как жар ладонями, тот голос окружали Тоскою, что клинком, в груди уязвлены...

С тех пор я находил во всем, что мной любимо, Парижа своего иль отблеск или тень,

Забытый памятник, истёртую ступень...

Не о себе - о нём писал неутомимо,

И верил в город свой, как в свой грядущий день

Ты город-факел, пламенеющий любовью, Воздвигнутый из слёз, смеющийся слезам,

Ад среброокий, рай, обманчивый глазам,

Ты кузня будущего, пахнущая кровью,

Ты славы прошлого запечатлённый храм.

На площадях твоих гремел народ грозою,

И падал в прах лицом неведомый, любой,

И клятвы гнева были вписаны толпой В ряд скорбных улиц, провожающих героя...

О, сколько бурь, Париж, взлелеяно тобой!

Смерть — зеркало. Она как бабочка ночная,

А жизнь моя огнём горит со всех сторон...

Я снова чудищем извергнут, я спасён,

Китово чрево я, Иона, покидаю...

Но где мои друзья? Мой город? Небосклон?

Я тру себе глаза, как тёр ребёнком в школе, Чтоб прошлое достать из синей глубины,

Где снимки давние у нас сохранены.

И что же? Та весна ещё цветёт на воле,

Я постарел, увы, но призраки юны!

Париж! Театр теней, живучих, как поверье...

Его не отберёшь, в тюрьму не заключишь... Париж! Как крик от губ, его не отлучишь!

Им нелегко далось за мной захлопнуть двери! Разрежьте сердце мне - найдёте в нём Париж!

Он входит в плоть и кровь моих стихотворений.. Цвет странный крыш его - оттенок слов моих, Воркующих во сне и сизо-голубых...

Я больше пел о нём, чем о себе, и бремя Разлуки с ним страшней, чем бег часов земных.

Печальней, чем стареть, в разлуке быть с Парижем. Нас как-то отличить чем дальше, тем трудней... Настанет день, один средь вереницы дней,

Как Александров мост прозрачно-неподвижен, Застывший, как слеза, в отчаяньи очей.

И в этот самый день мои верните строфы Той арфе каменной, где я их находил!

Без лабиринта Ариадне свет не мил,

Не выкорчевать крест из тёмных недр Голгофы, Пой песнь мою, Париж, я это заслужил!

В ней говорится вслух о неизбывной боли,

Её напев сродни бульвару Мажента,

Как ночью Пуэн-дю-Жур, печальна песня та, Распорядитель снов — она зовёт на волю,

Где сласти на лотках — младенчества мечта.

Когда её поют, то голос угасает,

Как робкая любовь без продолженья встреч,

Она звучит в метро, как о насущном речь,

Потом из-под земли на площадь выбегает И прячется в толпе, чтоб площадь пересечь.

Пусть ветер пустырям мои слова разносит,

Пусть скамьям, где никто уж больше не сидит,

И набережным их, смахнув слезу, твердит,