Топография счастья - Николай Ссорин-Чайков

В романе «Долгий путь вниз» вместо одного «исповедующегося» героя предстают сразу четыре. Автор не прибегает к форме дневника, а создает стилизацию устного монолога (отсюда сбивчивый синтаксис и неожиданные переходы от одной мысли к другой):

Но те десять минут, которые я потратила на разговор с Гашиком, изменили ход истории. Но не истории вообще, как это произошло, например, в 55 году до нашей эры или в 1939-м — если, конечно, кто-нибудь из нас не изобретет машину времени, или не предотвратит завоевание Британии «Аль-Каидой», или еще что-нибудь в этом духе. Но кто знает, что бы с нами стало, не приглянись я Гашику? Ведь я уже собиралась домой, когда он со мной заговорил, и тогда, возможно, Мартин с Морин погибли бы, а еще… в общем, все было бы по-другому (11–12)[452].

Повествование в романе ведется голосами четырех человек, которые избрали местом для самоубийства крышу одного и того же дома. Герои романа имеют разное происхождение. Мартин — в прошлом ведущий успешной утренней телепрограммы, а на момент действия — человек, который был осужден за развращение малолетних, от которого ушла жена, который не может видеться с детьми и которого преследуют личные несчастья. Морин — мать-одиночка; ее сын Мэтти родился с серьезными повреждениями мозга, поэтому Морин отдает все свое время уходу за ним. Джесс — подросток из обеспеченной, но неблагополучной семьи. Ее старшая сестра пропала несколько лет назад (полиции так и не удалось обнаружить тело), после чего семейная идиллия разрушилась, и Джесс стала скрываться под маской грубости и сквернословия; она чрезвычайно конфликтна и невнимательна к тому, что говорит и как это влияет на остальных людей. Наконец, Джей-Джей — неудачливый музыкант, приехавший в Лондон из США. Его группа распалась, не добившись успеха. Его бросила девушка, из-за которой он и приехал в Англию. У каждого их них свои причины спрыгнуть в новогоднюю ночь с крыши Топперс-хаус — самой популярной среди самоубийц крыши Лондона. Мартин утратил уважение других и уважение к себе. Морин больше не в силах присматривать за сыном-инвалидом, который как будто служит ей немым укором за единственный роман в ее жизни. Джесс не может найти понимания в семье и наладить отношения со сверстниками. Джей-Джей не понимает, как он опустился до того, что должен доставлять пиццу, чтобы добыть денег на билет домой, и почему не способен зарабатывать своей музыкой.

Никто из них не предполагает встретить на «крыше самоубийц» кого-либо еще, и нарушенное одиночество лишает их решительности. Сплоченные суицидальным порывом герои, тем не менее, не решаются на прыжок, а, напротив, вступают в общение. Им, принадлежащим к разным социальным слоям, трудно найти общий язык, но они, неожиданно для самих себя сформировав некую особую группу, вместе начинают стремиться к преодолению кризиса. Повествование поочередно переходит от одного героя к другому. Увеличивая количество взаимосвязанных исповедальных голосов, автор фокусирует внимание читателя не только на признаниях героев, но и на их общности. Их объединяет желание быть любимыми и чувствовать себя частью некоего целого. Хорнби отталкивается от принципов, на которых строится нарративная психотерапия: беседа, обсуждение проблем и причин, которые привели героев к попытке самоубийства, позволяют им преодолеть кризис и обрести новые цели.

Завязка романа как будто ставит читателя в тупик: герои один за другим предстают нашему вниманию, но тут же собираются исчезнуть, спрыгнув с крыши небоскреба. Конфликт ожиданий формируется мгновенно: чтобы повествование продолжалось, автор, скорее всего, должен каким-либо образом удержать своих персонажей от прыжка. Соответственно, читатель выстраивает собственные предположения относительно того, вернутся ли герои к мысли о самоубийстве или смогут окончательно преодолеть кризис. И, таким образом, концентрируется на том, как именно они преодолевают кризис.

Динамике развития конфликта отвечают подвижность и изменчивость читательского прогноза. Внимание последовательно фиксируется на временных рамках — сроках жизни, которые устанавливают себе сами герои. Сначала они выбирают 14 февраля, День Святого Валентина, чтобы вновь обсудить возможность самоубийства в случае, если не смогут найти выход из ситуации (каждый — своей). Затем договариваются перенести встречу на 31 марта, т. е. на девяностый день после наступления нового года. При этом один из героев ссылается на мнение психологов, будто человеку необходимо именно столько дней, чтобы преодолеть кризис, поэтому все четверо (а значит, и читатель) с интересом и со скрытой надеждой ждут исполнения девяностодневного срока.

Кульминационным моментом романа является инициированная Джесс встреча героев, на которой присутствуют также их ближайшие друзья и родственники. Идея встречи с людьми, не входящими в этот своеобразный клуб самоубийц, — знаковая, так как она демонстрирует не только способность, но и потребность героев, прежде желавших оставаться вдали ото всех, общаться и пытаться найти общий язык с родственниками и друзьями.

Для Мартина и Джей-Джея идея воссоединения явилась полной неожиданностью.

В углу Джей-Джея сидит его бывшая девушка Лиззи и его друг Эд, с которым они играли в какой-то паршивой группе. Эд специально прилетел сюда из Америки. Со мной пришли мои родители, а их редко можно застать в одном помещении. К Мартину пришла его бывшая жена, дочери и бывшая девушка. А может, и не бывшая — как знать? …А с Морин здесь ее сын Мэтти и двое медбратьев из приюта. А моя мысль заключается в следующем. Сначала мы поговорим с теми, кто пришел с нами, — немного разомнемся. А потом мы поговорим с другими… А еще мы кое-что новое узнаем, разве нет? Друг о друге. И о самих себе (208).

Тем не менее встреча, на которую Джесс возлагала большие надежды, провалилась: главные герои один за другим сорвались, не выдержав напряжения общения, и ушли из кафе. Читатель, строящий прогнозы исключительно на психической стабильности главных героев, начинает сомневаться в возможности благоприятного исхода событий: приближается девяностодневный срок, поворотный момент, который должен показать, справились ли они с кризисом. Напряжение растет — так автор формирует в читателе необходимость дочитать книгу до конца, дойти до финала.

Неудавшееся воссоединение героев со своим окружением провоцирует их на новую попытку осознать причину кризиса. Как известно, чтобы вылечить болезнь (в том числе и психическую), необходимо прежде всего правильно поставить диагноз. Поэтому автор пытается донести мысль: осознание проблемы (другими словами, диагноз) и является в данном случае предвестником счастливого финала.

Джесс, несмотря на свой цинизм и усугубляющий его юношеский максимализм, в большей степени прилагает усилия к тому, чтобы не вернуться на крышу Топперс-хаус. Мартин описывает запланированную Джесс встречу друзей и родственников, и в его речи проскальзывает фраза: «А потом она опять начала что-то про счастливые финалы» (209). В этой фразе заключено скептическое отношение Мартина к счастливым финалам в жизни. Для читателя же и, главное, для формирования читательского прогноза важно само появление в тексте романа словосочетания «счастливый финал». В данном случае автор начинает очередной раунд игры, в которой читатель стремится предугадать ход событий в повествовании, а автор старается удивить его неожиданным поворотом.

Итак, скепсис Мартина должен сбить читателя с толку: с самого начала, когда читатель видит главных героев на крыше небоскреба, его прогноз строится по принципу «от противного»; он ждет, что герои каким-то образом смогут вернуть желание жить, и язвительное замечание Мартина плохо сочетается с этими ожиданиями.

Действительно, во время встречи трое героев из четырех один за другим покидают кафе. Да никто, кроме ее инициатора Джесс, и не возлагал на это мероприятие больших надежд. И все-таки уже в кафе в словах героев явно слышится надежда на счастье. Морин, самая добросердечная, раскрывается первой и рассказывает о своих переживаниях двум санитарам, которые помогали ей с ее сыном Мэтти:

Не знаю почему, но мне от этого разговора стало легче на душе. Двое незнакомых мужчин попросили меня не звонить им, когда мне захочется совершить самоубийство, а мне захотелось их обнять. Понимаете, я не хочу, чтобы меня жалели. Я хотела, чтобы мне помогли, пусть даже помощь будет заключаться в том, что они не будут мне помогать, — надеюсь, я не слишком путано объяснила (211).

Джесс, хотя и повела себя в свойственной ей эксцентричной манере и, нагрубив родителям, ушла из кафе, нашла в себе силы признаться (пусть пока только самой себе), что родители действительно готовы ей помочь:

И тот момент — когда мама спросила, чем они могут мне помочь — по ощущениям был очень похож на другой момент, когда тот парень спрыгнул с крыши. То есть это было не настолько страшно и ужасно, к тому же никто не погиб, да и вообще мы были внутри помещения и так далее. Просто есть такие мысли, которые сидят где-то глубоко в голове, — мысли на черный день. Например, вы думаете: если я не смогу так дальше жить, я сброшусь с крыши. Однажды, если у меня все будет совсем плохо, я просто сдамся и попрошу папу с мамой выгнать меня. В общем, оказалось, что коробочка для мыслей на черный день оказалась пуста, но самое смешное было то, что там никогда ничего не было (214).