Каждый час ранит, последний убивает - Карин Жибель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он, похоже, от души развлекается. Если бы у меня не были скованы руки, я бы заткнула уши.
Вырвать ему сердце, выцарапать глаза. Я превратилась в дикое животное.
– Ну и, естественно, если мне захочется потрахаться, я свистну – и ты примчишься. Как сучка, ясно? Будешь мне уборщицей и секс-рабыней. Считай, что это повышение, Там-там! – издевается он.
Я поворачиваю голову и смотрю ему прямо в глаза:
– Тебя не Изри убьет…
– А кто же?
– Я.
Он улыбается с деланой жалостью:
– Да, забыл уточнить. Если не будешь слушаться, то я займусь твоим парнем. Тюряга – место очень опасное, правда? Достаточно заплатить кое-кому или самому вертухаю, и Изри найдут с заточкой в брюхе. Все, конец.
У меня замирает сердце.
– Хочешь, чтобы я его убил, Тама?
Он хватает меня обеими руками за шею и притягивает к себе.
– Хочешь, чтобы я его прикончил? – повторяет он, повышая голос.
– Нет!
– Будешь себя хорошо вести, Тама?
– Да!
Удовлетворенный ответом, он меня отпускает, и я снова вжимаюсь в стену, чтобы оказаться от него как можно дальше.
– Есть хочу, – говорит он. – Иди сделай пожрать. И повкуснее, а то рожу разукрашу.
Я готовлю ужин, а Грег не сводит с меня глаз. Сидит с бутылкой пива в руках и следит за каждым моим движением. Он кое-что не учел. Кое-что важное. Что я могу отравить еду. Поэтому ему приходится сидеть рядом, а не валяться на диване.
– Кстати, хочешь знать, что я Изри сказал, когда с ним виделся?
Я застываю у плиты.
– «Сначала она плакала, а сейчас уже получше. Даже совсем хорошо».
Я оборачиваюсь и бросаю на него яростный взгляд. Он опять отвратительно ухмыляется.
Я мысленно готовлюсь к худшему. Но такого я представить себе не могла.
– Я ему сказал, что тебя часто не бывает дома… Ну, ты Изри знаешь, он затрясся, как припадочный!
Грег гогочет и делает глоток пива.
– Ревность – штука неприятная… Короче, он хотел, чтобы я за тобой проследил, посмотрел, где ты целыми днями пропадаешь.
Он подходит ко мне и касается опухшей щеки.
– На прошлой неделе, помнишь, ты разговорилась, вот я и сообщил ему, что узнал, где ты проводишь вечера. У какого-то Тристана.
Я стараюсь сдержать слезы, чтобы не доставить ему еще большего удовольствия.
– Я думал, его удар хватит! – ржет Грег. – Видела бы ты его… Он как с катушек слетел! И знаешь что?.. Он попросил, чтобы я помешал тебе выходить из дому. Любыми средствами. Короче, чтобы я тебя запер. Так что я просто делаю то, что он мне велел!
Я плюю Грегу в лицо:
– Сволочь!
Он стирает ладонью плевок и ставит бутылку пива на стол. Потом с такой силой бьет меня по щеке, что я глохну на левое ухо.
Ну что ж, хотя бы не буду слышать его насмешки.
За ужином он приказывает мне встать на колени на ковре в столовой около камина. Если ему что-то надо, я вскакиваю и бегу в кухню.
Теперь я знаю, что он способен убить Изри. Он уже начал его убивать, рассказывая обо мне разные гадости. Я представляю, как Изри мучается в камере, думая, что я его предала. Представляю, как он плачет во сне.
В эту секунду я дала себе обещание. Однажды этот ублюдок подавится своей отвратительной улыбкой.
Когда Грег заканчивает есть, он хватает меня за руку и тащит к шкафу в глубине коридора:
– Хороших снов, дорогая Там-там!
Он запирает дверцу, и я падаю на пол. И тогда наконец меня раздирают рыдания.
* * *
Я курю у закрытого решеткой окна. Думаю о Таме. Я вообще думаю только о ней.
Как она могла меня так быстро предать?
У меня даже не получается ее ненавидеть. Я продолжаю любить, хотя мне хочется убить ее.
Надеюсь, Грег сделает, что нужно, хотя уже слишком поздно. Я не могу спать, не могу расслабиться. Мне тяжело, грустно, я все ненавижу. Мое сердце больше не бьется, оно трепещет.
Иногда я говорю себе, что она меня вовсе не обманула. Что просто ходила его проведать. Что они беседовали о книгах и пили кофе. Что он не украл ее у меня, пока еще не украл.
Но, несмотря на проблески надежды, что-то во мне сломалось.
Тама была моим убежищем, домом, берлогой.
Моей силой и слабостью, желанием жить.
Тама была цементом, который скреплял во мне трещины и не позволял развалиться на части.
Маяком во время шторма. Парусом, под которым я шел вперед.
Тама была для меня всем.
Я валюсь на нары и слушаю, как храпит мой сокамерник. Он спит, поэтому я могу реветь и не бояться, что об этом узнают другие.
Потому что здесь, чтобы выжить, нельзя показывать слабость. Надо быть наготове, заковаться в броню, защищаться мечом. Бить первым, уметь держать удар.
И все же я скучаю по Таме. По ее коже, взгляду, рукам, улыбке, звуку голоса. Я закрываю глаза и представляю, что обнимаю ее. Но картинка сразу же сменяется – вот она с Тристаном, и сердце у меня холодеет.
Сколько я без нее здесь продержусь?
Я стискиваю зубы, сжимаю кулаки. Я бессилен, опустошен. Я утыкаюсь лицом в подушку, чтобы никто не услышал моих криков, моей ярости, моих всхлипов.
Проходят часы, мое отчаяние усиливается.
Посреди ночи я вижу привидение. Оно похоже на Таму, ловит меня в свои сети. Протягивает руку, зовет нежным голосом. Обещает золотые горы.
Обещает забвение.
Ни Даркави, ни Тамы, ничего.
Ни боли, ни предательства, ни унижений.
Больше не будет ребенка, которым я был, больше не будет взрослого, которым я стал.
Я понимаю, что я всегда желал смерти. Что шел к ней всю жизнь. Когда брал в руки оружие, когда грабил банки и инкассаторские машины.
Я всегда хотел умереть.
И теперь у меня осталось только одно желание. Принять смерть.
* * *
Я сижу в шкафу, меня трясет. Мне нечем укрыться, и холод пробирает меня до костей.
Шкаф – два или три квадратных метра. По обеим его сторонам располагаются полки с бесконечным количеством коробок. Выключатель – снаружи, поэтому я сижу в полной темноте. Над дверью есть небольшая щель, и когда Грег включает в коридоре свет, в моей камере становится хоть что-то видно.
У меня все болит от побоев.
Болит намного сильнее, чем когда меня бил Изри.
Я так хочу принять душ,
