Взгляд из угла - Самуил Лурье

Фадеев прочитал. Стихи были про него - про Фадеева: какой он замечательный прозаик и коммунист.

А у Фадеева была совесть. (Не знаю, откуда взялась, но, значит, была - раз через двадцать лет его убила.) Ему стало совестно, и он молодого человека послал.

Тот послушно пошел - и попал удачно: уже в 1938-м Фадеев должен был не где-нибудь, а в газете "Правда" провозгласить, что из советских детских стишков стишки этого Михалкова самые советские.

Смерть и творчество Фадеева давно забыты, а Михалков только что выдал новый гимн: английской футбольной команды "Челси".

Видать, у содержателя этого коллектива (тоже ведь советский был мальчик) взыграло научно-естественное любопытство: дай, думает, проверю, насколько безотказен могучий дядин-Степин организм. Неужели действительно нет на свете ничего такого, что могло бы его затруднить? чего-нибудь такого, про что он подумал бы: это мне как-то не совсем удобно; или, скажем - не к лицу.

Боюсь, я и сам при случае с охотой отвалил бы миллиончик-другой (дирхамов! антильских гульденов! юаней!) - например, за колыбельную для моего ручного хамелеона. Просто чтобы убедиться (определенно - лишний раз): неудобно нашим людям только спать на потолке.

Михалков стал членом ВКП(б) в 1950-м. Шостакович поступил в КПСС - даром что считается гений - в 1960-м.

Удивимся ли, что на нынешний день в "Единую Кормушку" записались 1 миллион 70 тысяч? Это же не спать на потолке. Это удобно. Еще и не всех желающих, думаю, принимают, а только испытанных предателей прежнего строя. Общественно-политического. Как сказано у Бабеля: в номерах служить - подол заворотить.

Удивимся ли, что его превосходительство представлен в почетные петербуржцы г-жой Алисой Фрейндлих? Мало ли что на театральной сцене у нее бывает, говорят, надменное лицо. Талант, значит, такой, тренированные щеки, связки. А г-жа Тамара Москвина фигурно катается (или каталась) - такой, значит, у нее голеностоп. Вот обе вместе - дух- и физкультура - горячо и рекомендуют. Как бы от имени вечной женственности благодарственный привет щиту, который меч. А стыдно пусть будет тому, кто помыслит об этом дурное.

Да никто и не помыслит. Из могилы на Сан-Микеле Иосиф Бродский телеграмму брезгливую не пришлет. А все остальное тонет в аплодисментах.

Тем более не моргнем глазом, когда молодое существо по кличке Дима Билан что-то такое пролепечет про свое к "Единой Кормушке" неподдельное чувство. И пожилой Д ?Артаньян мушкетерской шляпой подмахнет: ах, завидую! надо же, вьюноши, при какой власти посчастливилось вам жить! на которую можно положиться.

А как же. С удовольствием. С прибором.

По-моему, "Единую Кормушку" изобрел - или, во всяком случае, впервые опробовал - художник Чистяков. Примерно сто лет назад, в Царском Селе. Раз в день, в один и тот же час, он ставил посреди своей мастерской железный таз и наполнял его пшенной крупой. И мгновенно раздавался шорох, подобный грому: это сбегались к тазу тараканы, населявшие здание. И опустошали таз. Радуя художника, наблюдавшего за ними с блаженной улыбкой. Каждый, чавкая жвалами, тоже, небось, воображал себя организмом, достойным халявы. Номенклатурным.

Однако началась революция, пшенка кончилась. Вскоре не стало и Чистякова.

Недавно такой же защитник окружающей среды обнаружился в США. Подобным же способом прикормил крыс. Ровно одну тысячу крыс. Возглавил ихнюю, так сказать, суверенную демократию. (Нам ли не понимать: крысиную по форме, социалистическую по содержанию.) Но потом утратил контроль за их размножаемостью. Соседи, услыхав его вопли, вызвали полицию. Та, будучи американской, нарушила, естественно, его права. Короче, кошмар. Сплошные двойные стандарты.

Это я к слову. К вопросу о роли т.н. Прослойки в жизни подобных сообществ.

Тем громче воспоем здешний союз архитекторов. Представьте, не выдержал - представьте, воззвал к Яркому Жакету: ну пожалуйста, ну не надо воздвигать нефтегазовый дворец 300-метровой высоты на месте Ниеншанца - где Охта впадает в Неву, - ну будьте так добры; ведь Петербург под сенью этой дуры станет городком в табакерке, лилипутской столицей; это издевательство; это, в сущности, убийство; смилуйтесь; пощадите.

Типичный экстремизм: обвинять должностное лицо в ненадлежащем исполнении. Все равно что выразить недовольство, когда рядом с вами упадет братская иранская ракета. Или братская корейская. Все равно что вслух спросить: глупость или измена?

Пока не вступил в полную силу закон, по которому за такой вопрос мне грозит срок с конфискацией книг, спешу успокоить: глупость, разумеется, всего лишь глупость. Равнозначная измене. Приравняв интеллект к экскременту, государство неизбежно глупеет - сперва год от году, потом по дням, а там и по часам, - пока не становится врагом самому себе.

Но какой фуршет закатят почетным гражданам там, под облаками!

17/7/2006

Шейный угол

Давайте на цыпочках. Не повышая голоса. По той стороне, которая наиболее опасна при артобстрелах. По солнечной.

А на теневую не смотреть. Как бы не замечая жирняев, обвешанных наручниками. Стоят себе - ну и пусть стоят. Элементы структур. Могут ведь и не тронуть. Принять за обыкновенного прохожего глобалиста.

Они - жирняи структур - вычисляют своих жертв по нетипичному наклону головы. Важен, так сказать, шейный угол. У нас, у глобалистов (а также у боксеров и скрипачей), он реалистичный. Соответствует положению вещей: подбородок прикрывает грудь. В знак того, что вы не упали с дуба, не учились за границей, контакт с действительностью сохранен. Вас не обуревают ложные идеи - типа что если у вас нет при себе тротиловой, допустим, шашки, то ее и при обыске не найдут. Что вы типа вправе питать такую иллюзию. В отличие от тех, кто вправе, вы - в курсе. И это дает вам шанс. Не исключено, что и сегодня опять будете ночевать в собственной постели.

А какой-нибудь, прости Господи, австриец или немец, оказавшись в Петербурге на Московском вокзале, готов ко всему, кроме того, что с ним прямо сию минуту случится. Не осознает, что это ему только представляется, будто он вместе с попутчиком выходит на площадь Восстания и любуется Стамеской и фотографирует ее для своего журнала. На самом-то деле (то есть в протоколе у жирняя) он ее орошает, справляя малую нужду. Как мелкий (пропорционально нужде) хулиган, каков и есть в нашем правовом поле. А не политический журналист, как у себя в Вене или еще где. Но догадается он об этом не прежде, чем жирняй с двумя амбалами поместят его, согласно законодательству, в обезьянник. Не замечая погони, топает по Невскому, расправив плечи. Башку пока что держит так, словно челюсть легка. Словно и впрямь он в Европе. Или во сне.

Бывают и наши люди с таким же вывихом подбородка. Числом, похоже, триста душ. То есть двое на каждый миллион населения. И все рванули в северную культурную. Половина перехвачена на дальних подступах (справляли малую нужду, имея в карманах тротиловые шашки), Остальные полтораста под присмотром жирняев с амбалами играют, бедные, в другую Россию. Которой не нашли.

Им дозволено выражать свои политические чувства любыми средствами, кроме шествий, митингов, пикетов и прочих коллективных действий. На всякий случай - береженого Бог бережет - самых крикливых свезли на стадион: вот и чилийский опыт пригодился. Вход, естественно, по пропускам, да и кому входить? Ближайшая к стадиону станция метро нашла у себя в наклонном ходе течь. Кукуй, оппозиция, по краям футбольного газона, дожидайся иностранной прессы из обезьянника.

Так и надо. Права, как известно, не дают, права отнимают.

Вот кого действительно жаль, так это премьер-министра Канады. Не помню, как звать, но, видимо, человек с культурными запросами. Кто-то ему проговорился - или канадская разведка доложила, - что буквально в часе езды от его стрельнинского коттеджа имеется Эрмитаж. Сокровищница, блин, художественных шедевров. И он по дипломатическим каналам загодя стал проситься. На экскурсию. Дескать, честное слово, только туда и пулей назад. Скажем, в обеденный перерыв.

Не тут-то было. Ни-ни. Для вашего же, г-н премьер, блага. В интересах вашей же безопасности. Чтобы бесчисленные толпы озверелых кровожадных экстремистов не преградили путь. Как-нибудь в следующий раз, когда с ними будет покончено, удовлетворим вашу прихоть. А сейчас за пределы расположения - ни шагу. Сиди со всеми, кочумай.

Сидит, куда он денется. И все сидят и тоже кочумают. Между собой перешептываются, небось: вот тебе, бабушка, и другая Россия.

Наконец, кто-нибудь решится пробормотать что-нибудь такое вслух. И нарвется на домашнюю заготовку - на ход с шахом. Типа: не перестанете лезть с либеральным рылом в суверенный огород - овощам же будет хуже. Специально, вам назло, пройдемся по ним катком и покроем грядки плиткой. Керамической. Пусть всходят по новой. Не торопясь. Посмотрим, дозреют ли до вами так называемой свободы. При вашей жизни - вряд ли. При своей - тем более.