Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рост цен не ограничился этим первым скачком, а продолжался и в последующие годы. Цены на базарную, например, картошку в к 1964 году по сравнению с дореформенными взлетели аж в триста пятьдесят раз с лишним. Ну и, главное – в десятки раз дороже стало всё импортное.
И общество потихоньку стало расслаиваться на тех, кто может позволить себе покупать дорогое, и на остальных, обречённых иметь дешевый и не очень качественный магазинный ширпотреб. Отсюда снова попёрли все недостатки людские, которых при устоявшемся реальном социалистическом равенстве практически уже не стало: зависть, жадность, чувство превосходства у одних и униженности у других. Вот с этого крах и начался. Результаты мы все видим. И имеем их только в тягость. Так хрущевская денежная реформа подложила мину замедленного действия под экономику СССР. Спустя три десятилетия после знаменитого постановления о замене денег могущественная страна прекратила свое существование. Причин тому с годами нацеплялось много, но эта была главная. Толчковая».
Всё. Батя высказался. Я добавлять ничего не буду. Вы всё, чего бы не хотелось видеть, видите и, к сожалению, имеете.
***
Поэтому вернемся назад. В мой отрывок существования от семи до тринадцати лет, когда мне лично было счастливо и радостно жить. Потому, что нам, пацанам и девчонкам той эпохи плевать было и на реформу, и на международную политику, на всякие железные и шелковые занавесы, а также на все существующие правительства и их величественные глупости, да грандиозные проделки, оформленные под стремление к дальнейшему процветанию.
На январских каникулах пришел ко мне утром весёлый Жук с фингалом под хитрым глазом и с лыжами. Он был в фуфайке, ушанке и валенках. Между фуфайкой и тёплой обувкой проглядывались стёганные ватные штаны. За плечами у Жука болтался туристический рюкзак, тощий как он сам, но хранивший в недрах своих стандартный наш набор для путешествий. Хлеб, соль, воду и пять луковиц.
– Синюху кто подарил? – ткнул я пальцем в фингал.
Жук взвыл, но обижаться передумал. Потому, что имел дело ко мне поважнее. Он сунул в карман фуфайки толстые овечьи варежки и сел на порог, вцепившись в короткие свои лыжи и бамбуковые палки.
– Это мне братан младшой, Витюня, въехал ботинком. – Жук нежно погладил синяк. – Метнул через всю комнату и, гад, попал. Да псих ненормальный! Я ему сказал, что у него ноги кривые потому, что он жрёт много хлеба с маслом. Булку за раз может зажевать. И масла полкило. И чтобы он завязывал это обжорство, хоть мама и работает на молочном заводе. На Витька нашего, блин, всё ворованное масло уходит. Несправедливо.
– А тебе что, на лыжах легче ходить, чем просто в валенках? Ты, видать и спишь – лыжи не снимаешь. И щтаны стёганные, -укусил я друга нежно, уважительно.
Жук едкость пропустил, вроде не заметил. И доложил, зачем пришел в такой «боевой» униформе.
– Мы на каникулах собирались двинуть в воинскую часть к друзьям солдатам? Они нас обещали научить стрелять из карабина СКС? Хочешь пострелять? У них там мишени стоят в виде фигур вражеских. Фанерные. Все в дырках. Сам же ты и сблатовал всех нас в часть на лыжах сбегать, когда каникулы начнутся. Забыл что ли?
И тут я вспомнил. Идея была моя. Точно. Нос согласился с радостью. Жердь просто не отказался. По-дружески. Хотя дальних путешествий не любил. Военный городок ПВО с радарами и высотомерами стоял в чистом поле за двадцать почти километров от города. Летом мы к солдатам и пешком ходили, и на великах ездили. Военные нас любили почему-то. Кормили. Пускали в радары, на радиостанцию, ночевать оставляли и играли с нами в «дурака» до полуночи. Устав заставляли учить. На будущее.
Потому мы к ним и зимой три раза бегали. На лыжах. Они у нас были широкие и короткие. На сыромятные ремни крепились к валенкам. Хороший транспорт такие лыжи. Особенно там, где лыжни нет. Не тонули в снегу и не просили широкого шага. Можно было и быстро бежать без напряжения, а хочешь – иди коротким шагом. Как пешком. Лыжи наши почти ничего не весили. Не то, что длинные гоночные. Те как гири на ногах висели, да и разворачиваться на них – целая работа. А без лыжни бежать на длинных и узких – вообще пытка.
– А Нос где? А Жердь? – я стал собираться. Тоже надел ватные штаны. Рубашку фланелевую, а на неё свитер. Баба Фрося связала из собачей шерсти. Когда две здоровенных собаки линяли во дворе, они цепями своими сгребали осыпавшуюся шерсть в кучки. Бабушка их собирала, чесала, потом толстые нитки из неё крутила на веретено. У неё деревянная установка для этого дела имелась. Дед сделал. Весной, после того как собаки облезут полностью, она начинала всем вязать тёплые свитера, носки и шарфы. Я уже обулся в свои валенки, дратвой подшитые к толстой подошве, плотно валяной, а тут баба Стюра пришла из сарая. Огурцов принесла соленых из погреба и кастрюльку капусты квашеной. Щи варить собиралась.
– Куда несёт вас, родимцев стогнидных? – спросила она вежливо. – Далеко не убегайте. Радио обещало буран с метелью на сегодня и двадцать пять градусов с ветерком.
– Ба! – успокоил я бабушку.– Мы на Тобол. С обрыва покатаемся и к вечеру – по домам. А чего сидеть в избе на каникулах?
– И то!– согласилась баба Стюра. – Фуфайку надень желтую. Она потеплее будет. Шарф собачий намотай. Варежки вон те, серые, тёплые. Ну и рюкзачок тоже с едой. Вон, Толик же взял. А я тебе его сейчас быстренько соберу.
И она ушла в сени резать хлеб, сыпать в кулёк соль и укладывать лук. Стукнула дверь калитки и внизу, под окнами прошли голоса прямо к крыльцу. Это подоспели Нос и Жердь. Жук, видно, к ним сначала забежал. Они поднялись в комнату без лыж, но в одежде, которую можно было носить на Северном полюсе. В ней они смотрелись как отъевшиеся молодые свинки, которые с трудом поворачивались от избытка сала. Нос с Жердью тоже старались не делать лишних движений, поскольку масса всего пододетого под фуфайки и штаны, да ещё огромные, до колен, валенки, делали их похожими на неподвижные скульптуры Иванов-Царевичей, заколдованных Бабой Ягой или кем-то ещё позлее. За спинами у них болтались рюкзаки более пухлые, чем у Жука.
Нос поймал мой изумленный взгляд и сказал гордо, что он читал в книжке про полярников, что они даже за пять километров на рыбалку к полынье одеваются как под тяжелое испытание ветром, морозом и метелью. И
