Дворец ветров - Мэри Маргарет Кей

Уолли воображал себя поэтом. Здесь, и только здесь, обычное чувство юмора изменяло юноше, и его письма домой зачастую содержали прискорбно дилетантские стихи, передававшиеся из рук в руки в семейном кругу и вызывавшие бурный восторг у обожающих его тетушек и прочих равно пристрастных и несведущих критиков, которые находили, что милый Уолли пишет «не хуже мистера Теннисона», о чем и сообщали в своих посланиях к нему. Однако «Ода» по стилю сильно отличалась от всех предыдущих творений, и Аш перевел ее на урду и попросил одного знакомого кашмирского певца положить стихи на музыку. Впоследствии она пользовалась значительным успехом на пиндском базаре, и варианты песни (более красочные) еще много лет исполнялись по всему Пенджабу.

Уолли и сам весьма недурно пел, отдавая предпочтение произведениям менее светского характера. В свое время он несколько лет состоял в школьном хоре и теперь, когда испытывал желание петь (что случалось часто, ибо он пел всегда, когда был счастлив или радостно возбужден), обычно заводил один из воинственных церковных гимнов своей юности: «Сражайтесь доблестно», «Вперед, о воины Христа!», «Наш девиз “Всегда вперед”» или «В бой за всех святых» – последний он особенно любил. В этом не было никакой непочтительности: Уолли горячо приветствовал религиозные чувства, искренне любил знакомые мелодии (он называл их «сногсшибательными мотивчиками») и не видел причины, почему гимны следует исполнять только в церкви, особенно такие, что вызывали у него в воображении образы знамен, труб и легионов вооруженных мужчин, идущих в наступление на войска мидян. Благодаря его пристрастию к этим волнующим песнопениям день в бунгало неизменно начинался со звука приятного баритона, который под аккомпанемент шумного плеска воды напевно сообщал, что «Времени вечный поток уносит прочь своих сынов», или же призывал: «Пускай же воины Твои, которых нет смелей, сражаются отважно, как святые прежних дней, и завоюют золотой венец победы – Аллилуйя! Ал-ли-луй-я!» Подобными гимнами часто оживлялись вечерние верховые прогулки, а однажды Уолли пронесся через все поле для поло и забил победный гол за две секунды до окончания чрезвычайно напряженного матча, распевая во все горло «В бой идут знамена наши!»

Эти и другие «уолли-измы», вроде обыкновения время от времени говорить с провинциальным акцентом, забавляли Аша. Возможно, у любого другого человека подобные привычки он нашел бы утомительными и презрительно посчитал претенциозными и недостойными внимания. Но Уолли был… Уолли – fidus Achates[31].

Кроме Зарина, в котором он видел скорее старшего брата, у Аша никогда раньше не было по-настоящему близких друзей. Похоже, он не обладал даром дружить со своими соотечественниками. В школе и военной академии, а позже в полку он всегда оставался своего рода одиночкой – скорее сторонним наблюдателем, нежели участником событий. И даже когда он завоевывал всеобщее признание своими спортивными достижениями, никто не мог сказать, что хорошо его знает или состоит с ним в доверительных дружеских отношениях, хотя многие хотели бы. Но с другой стороны, Аша никогда не волновало, хорошо или плохо к нему относятся, и хотя в целом он всегда пользовался приязнью окружающих, чувство это неизменно отдавало холодком отчужденности – главным образом, по собственной его вине. Однако сейчас, совершенно неожиданно, он обрел друга, которого ему так не хватало прежде.

С первого момента знакомства Аш почувствовал себя совершенно непринужденно в обществе Уолтера – настолько, что впоследствии рассказал ему то, чего раньше не рассказывал никому, даже Зарину: всю мрачную историю о трудных розысках и поимке Дилазах-хана; о смерти Ала Яра и Малика; о страшной мести, совершенной охотниками над вором и убийцей; о долгом ужасном путешествии обратно через территорию, населенную враждебно настроенными племенами, охотившимися на охотников, и о засаде, устроенной на них у самой границы горцами из клановой области Утман-Хел, пожелавшими прибрать к своим рукам запримеченное ранее оружие, от которых они еле-еле унесли ноги после того, как Аш и Лал Мает получили ранения…

Эту самую историю частично узнал командующий корпусом разведчиков от четырех соплеменников Дилазаха, но не от Аша, который поначалу слишком тяжело болел, чтобы подвергаться допросу, а потом ограничивался предельно короткими ответами на все вопросы. Официальный отчет Аша о тех двух годах был до крайности бесцветен. Но подлинную историю никто не посчитал бы бесцветной, и Уолтер (сам из тех, из кого выходят герои) выслушал ее зачарованно и в свою очередь исполнился обожания. На свете нет никого лучше Аша! И разумеется, нет полка лучше разведчиков.

Уолтер всегда хотел стать солдатом. Героями его детства были Иисус Навин и Давид, Александр Великий и Руперт Рейнский[32], и он грезил единственно о славе, добытой на полях сражений. То были тайные мечты, и он никогда не предполагал, что однажды поделится ими с кем-либо. Однако он разговаривал о них с Ашем, причем без всякого смущения, и воспринимал насмешки и поддразнивания с неизменным добродушием.

– Твоя беда в том, Уолли, – сказал Аш, – что ты родился слишком поздно. Тебе следовало бы быть конным воином средневековья. Или одним из рыцарей Генриха в битве при Азенкуре. Но теперь не осталось стран, которые нужно завоевывать, а в современной войне нет места романтике и рыцарству.

– В Европе, возможно, и нет, – согласился Уолли. – Но именно поэтому я захотел служить здесь. В Индии все не так.

– Ты сам в это не веришь.

– Но ведь это правда! Иначе и быть не может в стране, где орудия до сих пор таскают слоны и солдаты полка вроде твоего соревнуются за честь служить в нем. Ваши совары и сипаи не жалкие пешки или какие-нибудь подонки общества из трущоб больших городов типа Лахора и Пешавара. Они йомены – благородные искатели приключений, которые служат во имя чести. Это великолепно!

– Вижу, ты безнадежный идеалист, – сухо заметил Аш.

– А ты прирожденный циник, – отпарировал Уолли. – Разве тебе никогда не хотелось штурмовать неприступную крепость или защищать заведомо обреченную? Мне так очень хочется. Я бы хотел возглавить кавалерийскую атаку или вести отряд на выполнение какого-нибудь опасного задания. И я бы хотел, чтобы мои соотечественники помнили таких людей, как Филип Сидни и сэр Джон Мур. И вон того героя – «Никалсейна»…

Они совершали конную прогулку по открытой местности к западу от Пинди, и Уолли выбросил вперед руку, указывая на каменистый холм на горизонте, увенчанный гранитным обелиском памяти Джона Николсона, убитого семнадцать лет назад, в ходе сражения за Дели, когда он вел свои войска в наступление.