Джентльмены-мошенники (без иллюстраций) - Эрнест Хорнунг

III. Ночь тысячи воров

На южной окраине острова, в Бэттери, есть несколько извилистых улочек, будто бы укрытых под сенью Сна, прижавшего палец к губам; когда стихает дневная суета, покой там сродни кладбищенскому.

На запад бежит Бродвей, беспокойный даже в неурочные часы – скудный ручеек автомобилей и редкий гул подземки поддерживают тонкую нить, связующую вчерашний день с завтрашним. На севере горят бессонные огни Газетного ряда[97]. Его станки грохочут даже в предрассветные часы, когда не спать прилично разве что петухам. На востоке – река, одетая в гирлянды мостов вперемешку с черными пятнами неподвижных кораблей и барж, неловко колыхающихся в волнах прилива. Река лишь дремлет, но не спит.

Скрипит лебедка, тьма нехотя отступает перед пускающим пар тягачом, голубой электрический свет гонит тени от склада, демонстрируя, что и в самое неурочное время рабочий класс весь в трудах. Пусть и притихшее, сердце все же бьется. Город не спит… за исключением, пожалуй, этого крошечного треугольничка земли.

В этом перевернутом треугольнике с основанием на улице, где обосновались величайшие ювелиры мира, и вершиной в финансовом сердце страны[98], где каждую минуту переходят из рук в руки целые состояния, – здесь, где днем кипит жизнь, сейчас царит гробовая тишина, а гранитные и мраморные фасады домов тихи, как древние руины. Шаги разносятся в этом царстве теней гулким эхом, а упавшая дубинка, оброненная дремлющим у какой-нибудь ограды постовым, производит шум, подобный грому артиллерийской канонады. Ни одного автомобиля, ни одного человека нет на улице, если не считать пары сутулых сторожей, перешептывающихся в темной подворотне. Здесь на каждом углу таятся хранилища с немыслимыми сокровищами, какие не в силах воссоздать ни один монетный двор. Тут и подвалы, набитые золотом, и тайники с драгоценными камнями, такими редкими, что хозяева поменяли охрану из плоти и крови на сложные, непогрешимые механизмы. Потайные провода, чувствительные, как оголенные нервы, протянулись в каждый укромный уголок, в каждую ячейку, защищенную бетоном, сталью, горячим паром.

Патрульный Ноль-Ноль-Четыре горестно топал по мощенной плиткой подворотне “Интернешенел лайф”, тихонько пощелкивая пальцами и напевая синкопу, крутившуюся у него в голове. Совершенно бесчеловечно это – заставлять молодого полицейского мыкаться в этих пустынных простенках. Служить должны все, но некоторым приходится просто стоять и ждать. Причем одно дело – бить баклуши где-нибудь в вихре событий, на углу Тридцать четвертой улицы и Пятой авеню, но патрулировать каменное кладбище, где даже заяц не проскочит, – дело совсем другое, ничуть не сочетающееся с тем достоинством, которое он впитал из книжечки правил, врученной ему вместе с жетоном под пламенную речь шефа полиции. Изредка мимо проходил частный охранник в возмутительно серой униформе, но проще выжать кровь из камня, чем добиться от этих беспородных гражданских человеческого общения. Час был такой, что даже ночные полотерши уже обулись и разошлись по домам.

Единственное человеческое существо, с которым патрульный Ноль-Ноль-Четыре мог перекинуться словом на протяжении всей своей шестичасовой смены, обитало на дальнем конце маршрута, у реки. Это был Длинный Джон, уличный торговец, чей дымящийся котел с сосисками жалобно побулькивал всю ночь, приманивая прохожих моряков и дразня ночных грузчиков. Притопывая под щелканье собственных пальцев, полицейский продолжал маршрут по мощеным переулкам и размышлял о горестях жизни и безотрадности смерти.

Вдруг в безмолвных кладбищенских стенах раздался оглушительный рев автомотора. Тут надо отметить, что автомобиль для патрульного – сам по себе явление столь же отрадное, сколь игривый кит для корабля в штиле, но автомобиль, затормозивший с жалобным скрипом, – это не просто событие, а настоящее приключение! Из сумрака подворотни толковый патрульный также заметил, что машина остановилась на левой стороне улицы, у самого тротуара.

Правило номер двадцать шесть из маленькой синей книжечки, которую он носил в нагрудном кармане, застегнутом на пуговицу, гласило, что подобное нарушение правил движения “карается штрафом и/или тюремным заключением”. Однако, судя по всему, а особенно по звукам, которые издавали двое незадачливых мотористов, им еще крупно повезло, что они смогли остановиться хотя бы так, в нарушение всех правил. Когда раздался выстрел выхлопа, автомобиль ехал по уклону, означавшему, что Нассау-стрит вот-вот выплеснется в низину, до сих пор известную под именем Мэйден-лейн, где в стародавние времена гоняли на выпас скот вдоль романтичного извилистого ручья.

Наш патрульный замер на месте и задумался, как поступить. Да тут можно не только скуку развеять, но и заслужить доброе имя в участке – подумать только, произвести арест в таком сонном царстве! С другой стороны, правонарушение происходит за углом, то есть под юрисдикцией его коллеги Маллигана. Впрочем, Маллигана было не видать. К тому же завтра у Ноль-Ноль-Четыре был выходной. Приходилось выбирать, причем быстро: день в суде или рыбалка. Он все-таки решил в пользу последней: сезон уже стоял поздний, конец октября – самая пора для миграции горбыля. Свой выбор он обосновал также тем, что правила дорожного движения созданы для случаев, когда дорожное движение имеется, а поскольку сейчас его явно не наблюдалось, то правило номер двадцать шесть и не заметит, если его в данном случае не применить.

То, что произошло дальше, подтвердило верность его решения. Бедолаги явно застряли надолго и были вынуждены развлекать патрульного как минимум до тех пор, пока не придет смена. Даже теперь, когда мотор уже заглушили, из автомобиля все еще доносились странные звуки. Один из автомобилистов вышел на воздух – с некоторым трудом, потому что его движения сковывало тяжелое пальто. Он потянулся, зевнул, снял пальто – и почему-то решил, что удобнее всего будет изучать созвездия на дне машины, лежа на проржавевшей крышке канализационного люка. Почему он вообще выбрал для этих целей крышку люка, да еще и ржавую, было за пределами понимания патрульного. То, что он специально зажег спичку, видимо чтобы не перепутать эту крышку с какой-нибудь чуть менее ржавой, казалось еще большей дикостью. Похоже, незнакомец остался доволен, потому что в конце концов он перевернулся на спину и с трудом – поскольку был весьма толст – залез под автомобиль.

Наш патрульный, истосковавшийся по человеческому общению, затопал в сторону сломанного автомобиля и распластавшегося под ним водителя. Пассажир, сидевший внутри, закутался в медвежьи шкуры; лицо его украшали поистине бисмарковы усы, а то, что оставалось между усами и козырьком кепки, закрывали старомодные защитные очки. Он выглядел совсем как карикатурный моторист тех времен, когда еще не изобрели лобовое стекло[99].

Завидев подоспевшего патрульного, пассажир в мехах принялся рассеянно рыться в карманах. В конце концов он достал две сигары и без слов протянул одну патрульному. Вторую засунул куда-то в глубь усов и зажег карманной зажигалкой, очевидно припасенной в перчатке специально для такого случая. Приветственно кивнув, он с любопытством приметил, что патрульный Ноль-Ноль-Четыре ловко заткнул сигару за ремешок на шлеме.

– Держите еще, для брата, – сказал человек в мехах и достал еще одну сигару. Патрульный, ничуть не смутившись, отправил ее вслед за предыдущей.

– Сломались? – поинтересовался он, решив начать с понимания и сочувствия.

Его слова будто бы пробудили к жизни закопавшегося под машину моториста, и тот высунул голову – тоже в защитных очках.

– Да нет! – сказал он с чувством. – Что вы! Мы канализационные инспекторы, люки тут проверяем!

Полицейский быстро проследил эту остро́ту к вафельной крышке люка, на котором распростерся водитель, и снисходительно улыбнулся. Последние пять минут смены можно потратить и на добрые советы. В век надежных моторов, игольчатых клапанов, дроссельных заслонок, передних двигателей внутреннего сгорания, к которым можно подобраться спереди, а не только снизу, зрелище распростертого на земле моториста уже стало редкостью даже в парикмахерских газетах[100].

“Херкимер” девятьсот седьмого года!” – хмыкнул полицейский про себя, отметив ступицы колес. Однажды, еще до начала службы в полиции, он подписался на курс автомобилестроения по переписке и доучился до того, что мог опознать автомобиль даже по таким непонятным деталям, как ступицы. Это было довольно давно. Чтобы кто-то до сих пор разъезжал на “херкимере” девятьсот седьмого года выпуска – как же ему, должно быть, не везет в жизни!

– Не обижайтесь, офицер, – сказал пассажир в мехах, с удовольствием потягивая сигару. – Он весь вечер ремонтировал этот проклятущий автомобиль и уже истрепал себе все нервы. Кстати, не подскажете ли точное время?