Волшебный корабль - Робин Хобб

— Почти тринадцать! — Малта почувствовала слабину и принялась усердно давить. — Ну мамочка, ну скажи «да»! Ну пожалуйста! Скажи, что в этом году я пойду на Осеннее Подношение и буду одета в настоящее взрослое бальное платье…

— Нет. — Кефрия была намерена до последнего стоять на своем. — Я сказала: мы пойдем, только если твоя бабушка того пожелает. Иначе это будет против всяких приличий. И ты меня не переубедишь.

— Но если мы все-таки пойдем? Если? — принялась канючить Малта. И снова повернулась к отцу: — Ну папочка, ну скажи, что если мама позволит пойти на бал, то у меня будет взрослое платье…

Кайл обнял дочь, прижимая к себе.

— Может, на этом и договоримся? — предложил он Кефрии. И обратился к Малте: — Итак, ты идешь на бал только если идет твоя бабушка. И чтобы мне никакого нытья по этому поводу. Но если она решит идти, ты тоже идешь, причем в бальном платье.

— Ой, папочка! Спасибо, папочка!

Малта сияла так, словно он исполнил величайшее желание всей ее жизни. Кефрия же испытала нечто столь похожее на гнев, что у нее даже голова слегка закружилась.

— А теперь ступай, Малта, — сказала она. — Мы с твоим отцом еще не кончили говорить. И раз уж ты собралась одеваться как взрослая, придется тебе проявить сноровку, как взрослой. Я хочу, чтобы ты быстренько закончила вышивку, которая у тебя вот уже три недели на пяльцах.

— Но это же целый день займет! — снова возопила возмущенная Малта. — А я хотела еще к Кариссе зайти, а потом с нею вместе на улицу Ткачей, присмотреть ткани для…

Недовольный крик, впрочем, скоро перешел в бормотание, а потом и вовсе умолк: Малта разглядела выражение лица матери и правильно истолковала ею. Она закрыла рот и опрометью удрала из комнаты.

Как только она скрылась из глаз, ее отец заразительно расхохотался. По мнению Кефрии, худшей обиды нанести ей он не мог. Кайл заметил ее обиженный взгляд, но, вместо того чтобы загладить неловкость, рассмеялся еще веселее.

— Посмотрела бы ты сейчас на себя в зеркало! — кое-как выдавил он наконец. — Как ты смешно дуешься оттого, что дочка тебя на кривой козе сумела объехать. Ну и что я, по-твоему, должен был делать? Сама знаешь, что она моя любимица и всегда ею была. А кроме того… Ну в самом деле, что плохого случится, если она во взрослом платье пойдет?

— Это привлечет к ней внимание, которое она еще не научена правильно воспринимать. Кайл… когда девушка в первый раз надевает бальное платье ради праздника Подношения, это означает не просто лишний клок ткани на юбку. Это значит, что отныне она представлена всему Удачному как новая женщина своего семейства. Отныне за ней позволено ухаживать. И, если кто-нибудь попросит ее руки, семья обязана будет всерьез рассматривать это предложение…

— Ну и что? — Кайл слегка ерзнул на стуле. — Мы же не обязаны сразу говорить «да»…

Кефрия неумолимо продолжала:

— Ее станут приглашать танцевать. И не мальчики-ровесники, с которыми она до сих пор танцевала. Они-то до сих пор еще мальчишки, а она — взрослая девушка. Она будет танцевать с мужчинами. Молодыми и старыми. А она… мало того, что танцевать толком не умеет, она еще не обучена тому, как вести беседу с мужчинами. Она понятия не имеет, как вежливо избавляться от… нежеланных знаков внимания. Она может по незнанию сказать или сделать нечто такое, в чем разглядят скрытое приглашение продолжать. Может нервно заулыбаться или глупо хихикнуть, чем только подстегнет назойливого кавалера. Как жаль, что ты дал ей разрешение, не обсудив сперва со мной что к чему!..

Некоторое смущение Кайла в один миг сменилось раздражением. Он резким движением поднялся и швырнул салфетку на стол:

— Все понятно! Может, мне вообще переселиться жить на корабль, чтобы не мешать тебе направлять дела и судьбы этой семьи? Ты, кажется, совсем забыла, что Малта — не только твоя дочь, но и моя! И если к двенадцати годам она не умеет ни танцевать, ни вести себя в обществе, — может, тебе на себя оборотиться с упреками по этому поводу?… Сперва ты отсылаешь моего сына к жрецам в монастырь, а теперь еще и от всякого участия в воспитании дочери отстранить хочешь?

Кефрия уже висела у него на рукаве:

— Кайл, Кайл! Ну пожалуйста, сядь. Я совсем не это имела в виду. Конечно, я очень хочу, чтобы мы вместе растили наших детей. Просто… нам следует быть очень осторожными во всем, что касается доброго имени Малты. Мы же хотим, чтобы у нее была репутация, какая подобает девушке из хорошей семьи…

Но Кайла не так-то просто было утихомирить.

— Вот и займись с ней танцами, светскими манерами и чем там еще… вместо того чтобы за вышивку ее засаживать. А у меня и на корабле хлопот полон рот. И сопляк, из которого мужика делать надо. Причем сопляком-то он стал из-за решения, которое через мою голову приняли!

Он стряхнул руку Кефрии с рукава, словно сшиб муху. И стремительно вышел из комнаты. Кефрия так и осталась стоять, зажимая себе рот ладонью…

Некоторое время спустя она вернулась к своему стулу и медленно осела на сиденье. Попробовала перевести дух и поднесла руки к вискам. В голове стучало, а глаза жгли невыплаканные слезы. Сколько напряжения, сколько ссор за последние дни… Ей казалось, что в этом доме уже целую вечность не бывало ни минуты покоя. Кефрии вдруг мучительно захотелось вернуться в те благословенные времена, когда отец был деятелен и здоров и они с Альтией ходили в море на корабле, а она с матерью сидела себе дома, управляясь с детьми и хозяйством…

В те времена каждое возвращение Кайла в гавань становилось для нее праздником. Он тогда был капитаном «Отважного», и люди отзывались о нем только хорошо. И красив-то он, и смел, и воспитан… Когда он бывал дома, они с ним каждый день допоздна валялись в постели, а потом под ручку прогуливались по улицам. Он всякий раз привозил полный сундучок подарков — детям и ей, а она с ним чувствовала себя, точно в первый день после свадьбы. Но когда ему пришлось взять под свое начало «Проказницу», он сразу стал таким… серьезным. И таким… таким… — Кефрия безуспешно пыталась подыскать нужное слово. Властолюбивым, — подумалось ей, но она отмела эту мысль. «Он просто принял на себя ответственность, — решила она. — И со времени кончины отца распространил эту ответственность буквально на все. Не только на семейный корабль, но и на ведение дома, управление земельными владениями, воспитание детей… И даже, — горестно добавила она про себя, — хочет распоряжаться моими матерью и сестрой…»

…А раньше они с ним допоздна разговаривали по вечерам. Просто болтали ни о чем, и это им нравилось. Кайлу нравилось распахивать оконные занавеси, чтобы лунный свет без помех заливал их постель. Он рассказывал ей о ярости штормов, которые ему довелось пережить. О великолепии корабля, идущего на всех парусах… А как он смотрел на нее тогда, как прикасался! И она понимала, что значит для него не меньше, чем море…

Теперь он очень мало с ней говорил. Разве только о том, как продавал груз и брал на борт новый. Он без конца напоминал ей, что разорение или процветание семейства Вестритов зависело отныне токмо и единственно от него. И вновь и вновь клялся, что вот ужо преподаст урок торговцам Удачного, как надо вести дела — и дома, и в плавании…

Ночи, проводимые с ним, больше не приносили Кефрии ни радости, ни отдохновения. Будучи на стоянке в порту, он продолжал жить не с нею, а со своим кораблем. «А теперь, — созналась она сама себе с горечью, — дошло до того, что я жду не дождусь, чтобы он вновь отправился плавание. Может, тогда будет в доме хоть какое-то спокойствие… обычными делами займусь…»

Услышав шаги, она вскинула голову, преисполняясь ужаса и надежды: не муж ли вернулся?… Но это был не Кайл. В комнату вошла ее мать.

Роника, казалось, едва заметила дочь и остатки завтрака на столе. Ее глаза рассеянно обшаривали комнату… так, словно она рассчитывала увидеть здесь еще что-то. Или кого-то.

— Доброе утро, мама, — поздоровалась Кефрия.

— Доброе утро, — отозвалась мать безразлично. — Я слышала, Кайл ушел?

— И тогда ты решила спуститься, — горько посетовала Кефрия. — Ты избегаешь его, мама, и меня это ранит. Нам надо многое обсудить, принять кое-какие решения…

Роника скупо улыбнулась.

— А разве это возможно, покуда Кайл дома? Знаешь, Кефрия, я слишком скверно себя чувствую, так что буду говорить напрямую… Какие обсуждения, если твой муж все равно ничьим мнением не интересуется? Лично я уже поняла, что переговорами от него ничего не добьешься. Мы с ним редко приходим к согласию… да и как к нему прийти, если он никаких доводов не слушает? — Она покачала головой. — Я последнее время либо горюю о твоем отце, либо казню себя за то, как по-дурацки меня угораздило распорядиться всем тем, что он мне доверял…

Кажется, Кефрия только что и сама гневалась на мужа, но эти слова матери очень задели ее.