Охотники за удачей - Дмитрий Леонтьев

На крыше Лихолит долго бродил вдоль поребрика, разглядывал лифтовые будки, зачем-то подпрыгивал на мягком покрытии крыши и наконец удовлетворенно кивнул:

— Да, идеальное место. На улице труп быстро обнаружат, а вот если бить через окно, то еще и время на отход останется. Хорошо… А теперь, сынки, отправляйтесь домой. Даю вам три-четыре часа передышки. Постарайтесь выспаться… если получится. Не исключено, что у нас будет бессонная ночь. А сколько нам еще не придется спать потом, не знаю даже я… Ступайте, я зайду за вами.

— А вы? Что будете делать вы?

— Пока что ничего увлекательного. Пройдусь, погляжу, послушаю, — он подбросил на ладони трость с замаскированным в ней трубчатым микрофоном направленного действия. — Камушек мы в болото бросили, теперь мне интересно, что они квакать начнут…

Метаясь по кабинету, Шерстнев орал дурноматом:

— Убью! Кожу с живого сдеру! Глаза вырву! На части порежу!

Сокольников с перебинтованной ногой сидел на диване в углу кабинета и, страдальчески морщась, время от времени вытирал с висков холодный пот, всем своим видом демонстрируя, как ему плохо и мучительно больно. Но и это не спасло его от двух сильных затрещин, которые отвесил ему разъяренный Шерстнев.

— Наложил в штаны со страху, ублюдок?! Ну скажи — наложил?! Почему ты не застрелил его прямо там?! Почему?!

— Он сперва выстрелил, а потом затащил меня в машину, — соврал Сокольников, потирая опухшее ухо, — я был ранен… Я пытался достать оружие, но с ним были двое… Нет, трое. Они держали направленные на меня пистолеты… автоматы…

— Ты пацан, или ты дерьмо кошачье? Ты должен был завалить его там же, не сходя с места. Со стариком справиться не мог!

— Это не просто старик, шеф… Это настоящий волкодав. Ему в кайф людей мочить, я это по его глазам видел. У него такие глаза… Он улыбался, когда стрелял в меня…

— Я буду смеяться, когда прирежу тебя! Тебе меня боится надо, а не его, понял?! Значит, он меня грохнуть грозился?

— Третьим, — подтвердил Сокольников. — Первым Абрамова… покойного Абрамова, вторым — Смокотина, — он покосился на молчаливо стоящего у дверей товарища, — а вас — третьим… Меня — четвертым…

— Ты первым будешь! — пообещал Шерстнев. — Вернее, вторым. Первым я его прикончу! Все дело обгадили! Врублевского упустили, девчонку до сих пор ищете, а теперь еще и старый пердун с замашками Чикатило прибавился! Весь город у наших ног, и что? Вместо того, чтобы грести «лаве» и жить, катаясь как сыр в масле, я теряю людей! Миронов, затем двое «быков», пристреленных то ли Врублевским, то ли черт-те кем, два «жмурика», оставленных в засаде, затем Абрамов, которого пристрелил этот седой лишайник, теперь и тебе пулю в ногу всадили… Лучше бы он тебя пристрелил, чем такую «дойную корову», как Абрамов! От Абрамова хоть какая-то польза была… Где этот старый бобер?! Почему он подтачивает мое дело, а вы и ухом не ведете? Почему он еще жив?! Почему его уши до сих пор не лежат на моем столе? Почему?!

— Потому что сейчас он охотится за мной, — спокойно пояснил от дверей Смокотин. — Выискивает способы и возможности, и когда найдет… я принесу вам его уши… Если у меня все получится. А если нет… Значит завтра вам принесут мои уши.

— Что это за загадки? Говори по-человечески!

— Возле офиса он караулить меня не станет — слишком много наших парней поблизости. «Водить» меня по городу, выбирая удобное место, тоже сложно… Я со смертью давно «накоротке», предвидел возможность того, что и меня рано или поздно захочет кто-нибудь скушать. Лучше уж подготовиться, заставить противника встать в выгодный ракурс, обеспечить ему наибольшее благоприятствование, чтобы знать, откуда будет нанесен ответный удар, заманить в ловушку и нанести удар первому. Это даже хорошо, что сейчас моя очередь по его «списку». Теперь я знаю не только место, но и время. Он оказался столь глуп, что сам подсказал мне его. В некотором роде, он и мне обеспечил «наибольшее благоприятствование»… Вам будут неинтересны все эти подробности, шеф, но я надеюсь порадовать вас этим вечером… А сейчас, с вашего позволения, я пойду. Мне нужно подготовиться.

— Какие все умные, загадками говорят, один я дурак, ничего не понимаю, — проворчал Шерстнев, поневоле успокаиваясь под воздействием исходящего от Смокотина хладнокровия. — Люди тебе в помощь нужны?

— Нет, — отказался Смокотин. — Не люблю, когда в серьезном деле кто-то путается у меня под ногами. Это будет тот поединок, который я люблю.

Он кивнул на прощание и вышел.

— Вот, учись у него, — сказал Сокольникову Шерстнев. — Вот это — настоящий пацан и настоящий бригадир. А ты — тряпка половая, дерьмо собачье! Повезло старому ублюдку, что не на Смокотина, а на тебя нарвался…

Робко постучав, в кабинет заглянула секретарша.

— Олег Борисович, там к вам человек пришел, говорит, что у него очень важная информация, которая вас наверняка заинтересует.

— К черту всех! Все «темы», все «стрелки», все «разборки» — потом! У меня сейчас другая головная боль…

— Он говорит, что это по поводу возникших у вас проблем. Просил сказать, что его фамилия — Радченко, гардеробщик из бара «Фаворит».

— Гардеробщик? — задумался Шерстнев. — Этот парень всегда приносил мне весьма интересную информацию… По нашим проблемам… Хм-м… Зови гардеробщика…

Парой минут спустя в кабинет вошел Радченко. Покосился на Сокольникова с перебинтованной ногой, на хмурого Шерстнева и вежливо поздоровался:

— Добрый день, Олег Борисович.

— Какой он, к чертям собачьим, «добрый»?! Дерьмовый день!

— Надеюсь, что все же добрый, — сказал Радченко. — У меня есть для вас интересная информация. Даже две. Первая — час назад в автомобильной катастрофе погиб Капитанов.

— Капитан? — опешил Шерстнев. — Как погиб? Кто

его?

— Официально — несчастный случай, но вы правы: действительно «кто-то» его… Убирая подробности, назову лишь причину: это все тот же ублюдок, который досаждает и вам. Его фамилия Лихолит. Очень известная личность… в своих кругах. Сами, своими методами вы с ним не справитесь. За свою жизнь он убил больше людей, чем насчитывается сейчас в вашей группировке. Это профессионал высочайшей квалификации. И фанатик своего дела.

— Я его в порошок сотру, — пообещал Шерстнев. — Не таким рога обламывали. На мне он зубы обломает…

— Нет, он проглотит вас, не разжевывая, поэтому с зубами у него все будет в порядке, — уверенно сказал Радченко. — Когда сорок лет занимаешься исключительно убийствами, взрывами, интригами, поджогами и прочей пакостью, поневоле кое-чему учишься. Таких, как он, по всей России человек двадцать осталось. Он — один из последних работников СМЕРШа. В его обучение государство вложило денег больше, чем на строительство космического корабля. И даже в своей службе, среди таких же волков, он был лучшим. Его даже называли «богом из машины».

— Кем? — не понял Шерстнев. — Из какой машины?

— Это термин античного театра, — пояснил Радченко. — Когда сюжет пьесы закручивается так, что обычными методами его уже не «развязать», на сцене неожиданно появлялось божество, определяющее развязку действия и заканчивающее повествование по своему вкусу и разумению, награждая или карая героев. Подразумевалось, что оно незримо присутствует с самого начала, как высшая сила, следящая за событиями и определяющая степень вины и заслуг каждого действующего лица, но появлялось оно только в конце, неожиданно и нежданно. На сцену его «выпускали» с помощью специального механизма, как чертика из коробочки. И дальнейшее от действий героев уже не зависело. Божество, или, если угодно, демоническая сила, обладающая высшей властью, решало исход по своему разумению, и противиться ему не мог никто… Друзья Лихолита прозвали его так за привязанность к эффектам и поистине демонические способности всегда добиваться намеченного результата. Он приходил в конце «пьесы» карать и миловать, и ни разу не было случая, чтобы он отступил или был побежден.

— Я в сказки не верю, — сказал Шерстнев. — Я верю в пулю и верю в нож. Он живой человек, из плоти и крови, а следовательно убить можно и его. Завтра его уши будут лежать на моем столе, и этот «чертик из коробочки» получит другую «коробочку» — деревянную и по размерам.

— Сложно спорить, или тем более сражаться с «богом из машины», — возразил Радченко. — Уверяю вас — он вполне мог бы стереть наш город с карты, но ему доставляют удовольствие сама игра, интрига, опасность. Он играет с вами, как кошка с мышкой, а вам кажется, что вы защищаетесь, сражаясь с ним. На первый взгляд, его действия просты, но это обманчивая простота. Никто не может сказать, что у него на уме. Мы для него не противники… Я могу просчитать и увидеть, что он делает, как он это делает и почему он это делает, но даже я не могу связать все это воедино и просчитать его дальнейший план по тем крохотным кусочкам, которые он нам демонстрирует. Но я уверен, что все далеко не так просто, как кажется. Я вообще не понимаю, почему он с нами так долго возится. Он словно проводит «показательные выступления», демонстрируя кому-то свои способности и возможности… Он не умеет убивать «просто так», все его действия заплетены в какую-то хитрую, дьявольскую интригу. Если он убил Абрамова, значит ему нужно было его убить, но не ради убийства, а для чего-то, что сыграет роль впоследствии, если он прострелил ногу этому барану, — он взглянул на Сокольникова, — значит ему нужно было прострелить могу именно ему, именно в это время, и если он предупредил о своем присутствии, значит ему было нужно предупредить о своем присутствии. Я совсем не удивлюсь, если он и сейчас сидит в стенном шкафу и слушает нас. Пока он жив — он везде, и он все знает.