Повесть о старых женщинах - Арнольд Беннетт

Потом вновь загрохотали пушки, под величественной Триумфальной аркой{72} один за другим появились великолепные экипажи и, поблескивая, промчались в западном направлении между шеренгами безупречно сверкающих мундиров. Еще более блистательные мундиры и обворожительные туалеты наполняли экипажи. Софья в своем скромном изящном черном платье механически отметила, насколько удобнее нарядным женщинам сидеть в каретах теперь, когда исчезли кринолины. Таково было единственное впечатление, возникшее у Софьи, когда мимо нее промелькнула последняя праздничная кавалькада наполеоновской империи. Софья не знала, что перед ней столпы империи и что взгляды всей этой знати в золоченых мундирах и пышных туалетах были только что прикованы к легендарной красоте Евгении{73}, а их слух тешили длинные периоды Наполеона III{74}, вещавшего о том, как благодарен он своему народу за доверие, продемонстрированное плебисцитом{75}, о том, что ратификация конституционных реформ{76} гарантирует порядок, о том, что основы империи укреплены, о том, что сила проявляется в сдержанности и на будущее можно взирать без страха, о колыбели мира и свободы и о вечной преемственности наполеоновской династии.

Ко всему этому Софья почти не испытывала интереса.

Когда скрылась последняя карета, пушки замолчали и возгласы утихли, толпа наконец начала рассасываться. Люди увлекли Софью к площади Пале-Рояль, и через несколько минут она сумела выбраться из толпы на рю де Бонз-Анфан и могла идти куда хочет.

В кошельке у нее было всего три су, и потому, хотя она и была до предела измучена, Софья вынуждена была возвращаться в гостиницу пешком. Медленно-медленно поднималась она в направлении бульваров через веселящийся город. Около Биржи она увидела фиакр, в котором сидел Джеральд с женщиной. Джеральд не заметил ее: безостановочно жестикулируя, он бойко болтал со своей разряженной спутницей. Фиакр промелькнул мимо, но Софья мгновенно оценила, к какой категории относится женщина: она, очевидно, принадлежала к тем деловитым дамам, которые во второй половине дня обходят большие магазины, предлагая кое-что на продажу.

Софья еще больше помрачнела. Промелькнувший фиакр, ее ноющее тело, обольстительная, небрежная живость Джеральда, соблазнительная развивающаяся вуаль очаровательной скромной куртизаночки — все было заодно, все сгущало мрак.

III

Около девяти часов вечера Джеральд вернулся в комнату, где находилась его супруга и все прочее имущество. Софья лежала в постели. Она была в изнеможении. Она предпочла бы встретить своего муженька сидя, даже если бы пришлось просидеть всю ночь, но душа не могла удержать отяжелевшее тело. Софья лежала в темноте, весь день она ничего не ела. Джеральд направился прямиком в комнату. Там он чиркнул спичкой, которая несколько секунд тлела зловонным синим огоньком, а потом разгорелась ясным желтым пламенем. Он зажег свечу и увидел жену.

— А, — сказал он, — ты здесь.

Она не ответила.

— Молчим? — сказал он. — Хороша женушка. Ну, соблаговолишь ты сделать то, что я тебе сказал? Я ведь только ради этого и вернулся.

Она промолчала.

Джеральд сел, не снимая шляпы, и вытянул ноги, покачивая носками из стороны в сторону.

— У меня нет ни гроша, — продолжал он. — И я уверен, что твоя родня будет только рада ссудить нам немного, пока я сам не раздобуду денег. Тем более что иначе с голоду умру не только я, но и ты. Если бы у меня хватило на билет до Берсли, я бы тебя туда отправил, но денег нет.

Софья с негодованием слушала Джеральда, но спинка кровати не давала ей посмотреть ему в глаза.

— Лжец! — сказала она отчетливо и непримиримо.

Это слово донесло до него весь яд ее презрения и негодования.

Наступило молчание.

— Ага, выходит, я лжец. Спасибо! Ну что ж, мне действительно пришлось лгать, чтобы тебя заполучить, но на это ты никогда не жаловалась. Отлично помню, что тот Новый год начался для меня с колоссального вранья — все, чтобы на тебя поглядеть, мегера ты эдакая, тогда это тебя устраивало. Ты убежала со мной в чем была, и я все до гроша на тебя истратил, а теперь я нищий, и ты мне говоришь, что я лжец.

Софья ничего не сказала.

— Но, — продолжал Джеральд, — этому пора положить конец.

Он поднялся, переставил свечу на комод, отодвинул от стены свой чемодан и опустился перед ним на колени.

Софья поняла, что он укладывает вещи. Сперва до нее не дошли его слова о том, как он начал Новый год. Потом все стало ясно. Та история, которую он рассказал ее матери, насчет хулиганов, напавших на него на Кинг-стрит, была выдумкой, хитростью, изобретенной, чтобы правдоподобно объяснить его появление на пороге их дома, а ей и в голову не приходило, что это неправда. Сколько ни сталкивалась Софья с его ложью, а не подозревала, что именно эта история — выдумка. Какая наивность!

Около четверти часа в комнате продолжалась возня. Потом щелкнул замок чемодана.

Над спинкой кровати появилась его голова.

— Я, знаешь ли, не шучу, — сказал Джеральд.

Софья промолчала.

— Даю тебе последний шанс. Напишешь ты своей матушке… или, если угодно, Констанции… или не напишешь?

Она презрительно молчала.

— Я тебе муж, — сказал он, — и ты обязана подчиняться мне, особенно в таких делах. Приказываю тебе написать мамаше.

Углы ее губ искривились.

Обозленный ее упрямым молчанием, Джеральд резко отвернулся от кровати.

— Делай как знаешь, — кричал он, натягивая пальто, — а я поступлю по-своему. Не говори только потом, что я тебя не предупреждал. Не забывай, ты сама так решила. Что бы с тобой ни случилось, сама виновата.

Он поерзал плечами, чтобы пальто село как следует.

Софья не сказала ни слова, даже не пожаловалась, что нездорова. Джеральд вытащил чемодан в коридор и вернулся к кровати.

— Пойми, — угрожающе сказал он, — я ухожу.

Она неотрывно смотрела в грязный потолок.

— Гм! — фыркнул он, собирая остатки гордости, чтобы противостоять упорному молчанию, оскорблявшему его достоинство. И набычившись, как атлет, он вышел.

— Возьми, — прошептала Софья, — ты кое-что забыл.

Он обернулся.

Она протянула руку к ночному столику и взяла с него бумажное колечко.

— Что это?

— Это наклейка от сигары, которую ты купил на рю Монмартр сегодня днем, — ответила Софья многозначительно.

Джеральд замешкался, потом яростно чертыхнулся и вылетел из комнаты. Он заставил ее страдать, но в этот момент жестокого триумфа Софья была отомщена почти за все. Она ликовала. И навсегда запомнила эту минуту.

Пятью минутами позже мрачный слуга в фетровых шлепанцах и альпаковой куртке, который, казалось, проводил всю жизнь, перебегая из комнаты в комнату, как кролик в садке, снес чемодан Джеральда вниз. Софья узнала характерное шарканье его шлепанцев.

Потом в дверь постучали. Подстрекаемая законным любопытством, вошла хозяйка.

— Мадам больна? — спросила хозяйка.

Софья отказалась поесть и сказала, что ей ничего не нужно.

— Мадам, конечно, знает, что мосье уехал?

— Он заплатил по счету? — напрямик спросила Софья.

— О да, мадам. До сегодняшнего дня включительно. Значит, мадам ничего не нужно?

— Потушите, пожалуйста, свечу, — попросила Софья.

Итак, Джеральд ее оставил!

«А все потому, — размышляла она, вслушиваясь в темноте в непрестанный уличный шум, — а все потому, что маме и Констанции хотелось посмотреть на слона, и я должна была пойти в папину комнату! Из окна гостиной я бы никогда не увидела Джеральда».

IV

Софья провела ночь в физических мучениях, еще усиливавшихся неумолчным оживленным шумом с улицы. Она повторяла про себя: «Теперь я осталась одна и заболею. Я больна». Она видела себя умирающей в Париже, и слышала, как постояльцы маленькой парижской гостиницы, привлеченные видом мертвого тела иностранки, выражают свое легковесное сочувствие и ленивое любопытство. Мало-помалу Софья дошла до такого самоистязания, что достигла ступени, когда вынуждена была сосредоточить свое измученное сознание на напряженном и губительном ожидании все новых звуков, появление которых усиливало пытку и ослабляло ее силы к сопротивлению. Она вынесла всю бесконечную медлительность рассвета, с того момента, когда окно было едва различимо, до минуты, когда на красном колечке бумаги, всю ночь пролежавшем на складке одеяла, она смогла прочесть название «Бокк». Софья чувствовала, что никогда больше не заснет. Ей невозможно было вообразить себя спящей, но тут ее напугал звук, о который словно бы споткнулись все ощущения прошедшей ночи. Это был стук в дверь. Она вздрогнула и поняла, что, должно быть, задремала.