Камбрийская сноровка - Владимир Коваленко

   Два дня тяжелого труда крепкого мужчины — на каждую бочку! Вот и выходит — вверх по течению что есть река, что нет ее! Ничем не дешевле мулов с вьюками. А большие грузовые повозки могут ходить только по римским дорогам.

   Немайн высчитала: сплав вниз по реке увеличивает цену товара на четверть, подъем вверх по реке — вчетверо. То же самое и для дорог — римской и обычной торговой тропы. Потом смеялась над людьми, которые полагали, что римские дороги — это для легионов. Или даже — в первую очередь для легионов.

   Дудки! Это легионы — для дорог! Для того, чтобы ни разбойник, ни варвар не смели тронуть артерии и вены, по которым течет кровь империи. Товар!

   Тогда она была очень похожа на римлянку: на лице самодовольство, на плечах белая палла, в руках исчерканный свиток… Анастасия сияла, а Эйре стало грустно… Но сейчас с сиды наносная шелуха облетела! Теперь, когда она смотрит, как пылает ее очередное чудо: корабль, превращающий Туи в римскую дорогу, а подъем против течения — в сплав, в ней нет ничего римского. Просто ведьма, столкнувшаяся с «тьмой египетской» и проигравшая. Самая сильная из ведьм, да и играла — крупней некуда…

   На саму Эйру родные руки уже набросили яркую кольчугу, ржут запряженные в боевую колесницу лошади, в руке — копье. На острие насажен кусок торфа, на который щедро плеснули маслом… Дым и пламя. Знак, который на острове знает всякий.

   Погоня!

   Погоня по горячим следам!

   Значит — есть ночь до утра и день до вечера, когда можно врываться на земли кланов, переходить границы соседних королевств, требовать у холмовых крепостей слова, что в них не дали убежища злоумышленнику — и горе клану, который поймают на лжи! Настанет вечер — их воля, но сейчас действует не право клана, а право погони, и горе тем, кто его нарушит!

   Дружина седлает коней, на ипподроме готовят колесницу. Сейчас — не имя клана, не имя государства. Эйра зовет — все, кто друг Немайн — за ней! И друзей оказывается много. Куда больше, чем думала ригдамна. Пожалуй, больше, чем мечтала!

   Брешут собаки — верно, у Гулидиена добрая свора. Наверняка уже взяли след… наверняка идет к воде! Ничего, найдут и на том берегу. Ах, какая сегодня будет погоня! Одних королей и королев почти десяток, а принцев, графов, клановых вождей — не счесть, и поведет их Майни. Кому еще? Уже за ней следом пойдут доблестный Артуис, хитрец из Кередигиона, великий Пенда, и, конечно, Гулидиен — будущий верховный король Британии. И его королева–гордячка — тоже!

   Ах, хорошо! В такой погоне ригдамне Эйре совсем не стыдно стать колесничей при сестре. Только… править лошадьми и сжимать в руках символ погони разом — трудно. Нужно передать сестре. Вот и Майни… нет, Немайн… даже Неметона! Ноздри расширены, словно след чует не хуже собак… а может, и чует! В глазах — отражение сигнального пламени, на голове — кровавая шерсть отобедавшей хищницы, в улыбке — клыки.

   Это древней ирландских старин… Древней людей — ангелы и звери сотворены раньше.

   У сестры изо рта рвется гортанное рычание, рука стискивает древко с пылающим торфом. Теперь одно слово, и…

   Копье ткнулось в воду. Брикет недоуменно зашипел. В порту, несмотря на затухающий пожар, словно темней стало. Казалось бы — какой свет от куска торфа? Да в камине горит десяток таких, и то трапезную не осветят, приходится жечь свечи или факелы, а тут в полусотне шагов догорает костер, для которого нужна бы печь размером со всю «Голову Грифона». И все–таки сумрак опустился. Стал громче треск, с которым умирает водоходная расшива, зато человеческие голоса смолкли.

   — Много чести — цвету Британии охотиться за кучкой скаредной дряни! — объявила сида, — Не время во время войны лить кровь братьев. Убитых нет, потому… прощу. Господь велел подставить другую щеку. Но и речные перевозчики, и горные кланы пусть знают: человек сотворен лишь с двумя щеками. Третью при желании не подставишь! Остальное — утром. А теперь ночь, и даже мне спать хочется…

   Ухватила за локоток и потащила домой.

   Только дверь за спиной хлопнула — маленькая, но сильная рука ухватила Эйру за шиворот, наклонила. Да, умерщвление плоти в храме явно идет сиде на пользу. Вот и кольчугу с сестры сдернула, будто льняную рубаху. Только тяжелый удар об пол и напомнил — сколько доспех весит на самом деле.

   — Никуда мы впопыхах не поедем, — сказала. — Ночь — это случайность, а сегодня нам случайности могли и приготовить…

   Опасаться тьмы велит сида, что видит ночью, как днем, а по знакомой дороге и колесницу проведет, на слух… Кто, кроме холмового народа, умеет готовить случайности — не то как суп, не то — как оружие к бою? У Немайн немало врагов среди старых богов: и Гвин, у которого она холм отняла, и Вотан, у которого храм сперва обокрала, а потом, забрав у саксов город, взяла себе и отдала под школу.

   Хорошо, Немайн хватило раз взглянуть на обеспокоенное лицо. Успокоила.

   — Скорее всего, ничего нет… Но у меня только два глаза и два уха. На всех не хватит! Помнишь, как в прошлую ночную погоню сэр Кэррадок головой стукнулся? О ветку?

   На деле, как раз не о ветку, а о сиду… Из сестры волховство летит, легко, как ветер с гор, даже когда она не колдует, но Немайн совсем не нравится вспоминать о неосторожном от любви рыцаре.

   — Да, — сказала Эйра. — Сэр Кэррадок чуть жив остался.

   Несчастливый влюбленный пережил крепкий удар веткой дуба по упрямому лбу, но в Зимний поход исчез из переклички. Судьба? Проклятие? Случай? Кто знает…

   — А тут бы поскакало с десяток одних королей, и не все друг друга любят. Ну, подумай, что будет, если кто–нибудь шею свернет?

   — Ой…

   — Ты права. Именно ой. Потому — спим. А об остальном утром подумаем!

   Опустилась в любимое кресло, зевнула, почти как фенек, свернулась калачиком и закрыла глазищи…

   Остальным оказалось как–то не до сна. Эйра припомнила одно из определений классического ведовства: инерция. Погоня не началась, но в мыслях люди уже разогнались. Теперь не могут сразу успокоиться, ходят, натыкаются друг на друга, разговаривают — все тише и медленней.

   Вот и Эйру нерастраченная энергия выбросила в порт — провожать великих мира сего к городским воротам, благодарить за готовность помочь. Друг познается в беде, и вдруг оказалось, что у Ушастой друзей больше, чем и представиться могло! Только останется ли хоть один после того, как она показала смирение? Эйра жалеет, что у нее уши круглые, не умеют ворочаться и ловить больше одного разговора за раз. Приходится довольствоваться обрывками.