Остров - Пётр Валерьевич Кожевников

него каждый раз новое. То десантник, то артиллерист, туфта! Раньше верили. Теперь — нет. Когда пришли работать, его с понтом приставили к нам наставником. Уважали. Поняли, не за что. Можем то же, что он. И — лучше. А заливать все умеют..

Сашка Прыща чуть не замочил. Тот стал его за матку крыть. Ни с того ни с сего. Какое его собачье дело?! А Сашка — парень заводной. В стойку уже встал. Моментом бы отоварил.

Прыщ сказал, что они жизни не видели. Ребята его послали.

ДЕТИ

— На хрена в душ? — Самсон харкнул в угол. Урна переполнена. Мусор по кафелю.

— К Томке на ночь. — Сашка стянул трусы. Посмотрел в зеркало. Оно небольшое. Отражаешься частями. Лицо. Шея. Грудь. Повернулся. Лопатки выперли. Как жабры.

После горячей включил холодную. Для закалки. Почувствовал — трезвеет. Самсон ждал. Заснул. Головой уперся в стену. На губах слюни.

— Сука! — заорал Сашка. Друг выпялил глаза.

— Напугал, судак! — со сна голос сорвался. Двадцати не дашь. Хилый такой. Свеженький. А на рогах — ежедневно. Пить вообще не могет. Развозит с полстакана. Глаза слезятся. Блюет. Как баба. Но пацан — молоток. Меня уважает. Когда отрубается, я его бью. Только спасибо говорит.

— Вдарим? — Самсон достал бутылку. Продавил пробку.

— А как же. Приступай. Я оботрусь.

Белое согрело. Приятно онемели ноги. Захотелось что-нибудь совершить. Что? Не знаю. Но что-то. Но — совершить. Силы явились неимоверные.

Вышли в переулок. Потоптались. Пошустрили к линии. Навстречу мужик. Качается. Проходя мимо, не удержал равновесия. Толкнул плечом Самсона. Двинулся дальше.

— Накажем? — оскалился Самсон.

Народу вроде никого. Догнали. Самсон со спины — кулаком по лицу. Зашатался что крона на ветру. Сашка ногой спереди. «По яйцам». Скрючился. Упал. Начали пинать.

— Вы что, паразиты! — Из окна бабка. — Я милицию вызвала.

Побежали. Уже десятый. Примчались на пьяный угол. Взяли у студента «бормотени». В парадном распили. Самсона вырвало. Сашке все стало смешно.

Восемнадцать. Потом двадцать. Сорок. Что будет? Ни черта. Все то же. Работа — пьянка. Пьянка — работа. Ничего не увидишь. Что так, что эдак? Да и что надо? Пью — все пьют. Баб деру — будь здоров. Что еще? Одеться бы, да бог с ним. На фиг!

Он тер лицо. Смеялся. Снова тер. Посмотрел на Витьку, травившего в углу. Захотелось ударить. Нет, не захотелось. Жалко его. И Томку.

Захрустел чем-то в кармане. Вытащил. Шоколадка. Дуб. Кот. Лукоморье. Сходить бы в кабак. Там — абзац. Сигареты штатские.

Шоколадка, купленная Тамарке в буфете роддома, расплавилась. Скрючилась.

А были бы деньги, машина. Музыку бы слушал.

Самсон тяжело дышит. Еле бередет. Вот-вот обрубится. Тащи его!

ИЗМЕНА

Раиса заводит Тамару в квартиру. Аркаша в трусах и майке — пластом на кровати. Живот загораживает от глаз его грудь и голову. Взору предстают в коричневых мозолях пятки, малиновые колени, бескорыстно раскинутые в отдыхе ноги.

— Аркаша! Проснись! Томочка пришла, — колышет мужа за левую грудь Рая. Тамаре: — С работы явился выпимшись. Задремал.

Аркадий разлупляет словно две затянувшиеся ранки глаза. Садится. Свешивает ноги.

— Томочка! Здравствуй, доченька! — Голос высокий. Почти женский. — Раенька, дай брюки.

— Да ведь все свои. Соседи. Что она, мужиков не видала? Да, Томочка? — Рая обняла ее. Провела рукой по груди. — Пусть ноги подышат.

Тамару мутило. Боялась, стошнит. Просто не чувствовала себя. Двигала челюстями, но лицо словно заморожено. Водила глазами, мотала головой. Никак было не понять, на каком расстоянии от нее сервант, телевизор. Кресло. И как в него сесть. Она переминалась по комнате. Ее зашатало.

— А ты полежи, девочка. — Рая подтолкнула ее к кровати. Аркадий встал. Отошел. — Сюда, детка. Ложись.

Хотела отказаться. Какие-то звуки вместо слов. Вместо руки двигает ногой. Сама будто разваливается на части. Распаивается как чайник.

Что? Уже на кровати? Аркадий. Ласкает ее. Рая смеется. Да она в одном нижнем белье. Как тюфяк стеганый.

Перед Тамарой — Аркаша. Расстегивает халат. Оттолкнуть? Зачем?

Сука я, сука! Все! Подохнуть!

А Сашка? Страшно подумать что опять — драка. Если узнает. А как узнает? Не скажу. И они промолчат. Вообще, что? Он там тоже колобродит. Мужики все так.

Ничего. Перебьется!

РЕВНОСТЬ

В окнах темно. Нет?! Шляется? Надавил на раму. Открыто. Перевалился на подоконник. Долго сползал на пол. Сполз. От фонаря с улицы в комнате голубая клетка В свете — голова Тамарки. Оперся на стул. Рука узнала вещи. Колготки, лиф. В паху потянуло.

Выставил руку. Вышел в прихожую. Споткнулся о что-то. Полетел. Упал. — Мать твою за ногу! Кто тут?! Дядя Костя! — Зажег свет. — Алле! Тамарин отец — на полу. Глаза открыты. Молчит. Решил, наверное, будут бить.

— А, что, сынок? Заходи! — Улыбается дядя Костя. Пиджак. Медали. Голова разбита. — Доча спит.

Она уже не спала. Завернулась в простыню. Стоит в дверях.

— Пришел. Чего так поздно? — Устало смотрит. (Кто она мне — сестра? мать?)

— С другом был. Дядя Костя, тебя кто оприходовал?

— Аркадий заходил. А меня еще на любого на пятнадцать минут хватит. — Глаза мутные. Седая голова. Кровь. — Я сейчас подымусь.

— А чего заходил? — Лицо стало злым. Покраснел. — Фиг ли ему тут надо?

— А вот с бутылочкой. Посидели. Дочу привел. — Каждое слово — движение головы вперед. Рот кривится. — А потом как-то так. Слово за слово...

— ...по столу! — Саша посадил старика на табурет. — Он Тамарку приходил факать!

— Что такое факат? Факт? Он ей не муж — факт. — Дядя Костя щупает голову. Разминает шматки свернувшейся крови. — Ты дочу любишь? Живи. Женись. А он — кто?

ТАМАРА + САША

Ну, что смотришь? Молчишь. Вздрагиваешь? Знаешь, что в моих штанах? Твоя единственная радость. Пьешь. Куришь. Дружишь с кем-то. Что-то делаешь. Но все, что тебе нужно, — здесь. У меня. Под трусами. Коснись только и поймешь, что тебе надо. Боишься? Дрейфишь еще раз убедиться. Ну хоть посмотри. Вот