Николай и Александра - Роберт Масси

За нарядным фасадом с декорациями в виде монархов и знати существовал огромный мир, в котором жили и трудились многие миллионы простых людей. Предчувствие беды ощущалось ими в гораздо большей степени. Управляемые королями и императорами, государства превратились в промышленных гигантов. Появились машины и механизмы, позволявшие правителям чувствовать себя намного сильнее, чем прежде. К 1913 году было научно доказано, что распря между представителями разных династий приведет к гибели не тысяч, а миллионов их подданных. Такие катаклизмы таили в себе опасность революции. «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции штукой, – писал в 1913 году Горькому Ленин. – Но мало вероятно, чтобы Франц-Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие». Но и без войны напряженные отношения, возникшие в мире вследствие индустриализации, грозили бедами и смутами. Забастовки и террористические акты следовали один за другим. Кумачовые знамена синдикализма и социализма реяли рядом с золотыми стягами милитаризма и шовинизма. Наступило такое время, когда, по словам Черчилля, «переполнились чаши гнева».

Ни в одной стране не существовало столь разительного контраста между кричащей роскошью аристократии и беспросветным существованием народных масс, как в России[51]. Между богачами и крестьянством лежала пропасть невежества. Стена взаимного презрения и ненависти отделяла знать от интеллигенции. Каждая сторона была уверена: чтобы сохранить Россию, противник должен быть ликвидирован.

В такой вот атмосфере уныния и взаимной подозрительности и начались национальные празднества по случаю 300-летия дома Романовых, первый представитель которого был призван на царство в 1613 году. Возродив в памяти народа образы великих государей прошлого, император и его советники рассчитывали устранить классовые разногласия и объединить нацию вокруг престола.

И, удивительное дело, это удалось. Огромные толпы народа – в том числе рабочие и студенты – заполнили улицы, приветствуя императора и его свиту. Крестьяне выходили к тракту, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на государя. Никому и в голову не приходило, что это закат самодержавия, что после трех веков царствования династии Романовых ни один из ее представителей не пройдет больше этим путем.

К празднованию 300-летия дома Романовых государь и императрица начали готовиться с того, что вместе с детьми в феврале 1913 года перебрались из Александровского дворца в Зимний. Они не любили это огромное мрачное здание, где постоянно гуляли сквозняки, а сад, находящийся во внутреннем дворе, был для детей слишком тесен. К тому же «все в Зимнем дворце напоминало ей [императрице] прошлое, когда, молодая и здоровая, она с государем весело отправлялась в театр и по возвращении они ужинали вместе у камина в его кабинете. „Теперь я руина“, – говорила она грустно», – писала А. А. Вырубова.

Официальные торжества начались с благодарственного молебна в Казанском соборе. Утром того дня, когда должна была состояться служба, весь Невский, по которому должны были проехать кареты с членами императорской фамилии, был запружен толпами народа. Прорывая шпалеры войск, выстроившихся вдоль проспекта, люди с радостными возгласами бросались к карете, в которой ехали государь и императрица.

Увенчанный золотым куполом собор был набит до отказа. Большинство присутствующих стояли, но впереди были зарезервированы места для членов царской семьи, послов иностранных держав, министров и депутатов Государственной думы. Незадолго до прибытия царя по поводу мест, предназначенных для депутатов Думы, произошло столкновение. Председатель Думы Михаил Родзянко с большим трудом добился их выделения.

«В день открытия романовских торжеств, которые начались с литургии и молебна в Казанском соборе, прибежал старший пристав и доложил, что какой-то человек в крестьянском платье и с крестом на груди встал спереди Г. Думы и не хочет уходить, – вспоминал Родзянко. – Я направился в собор… и там, действительно, застал описанное лицо. Это был Распутин. Одет он был в великолепную темно-малинового цвета шелковую рубашку-косоворотку, в высоких лаковых сапогах, в черных суконных шароварах и такой же черной поддевке. Поверх платья у него был наперсный крест на золотой художественной цепочке». Родзянко велел ему убираться, но «Распутин начал бегать по мне глазами: сначала по лицу, потом в области сердца, а потом взглянул мне в глаза… Я встретил непонятную мне силу огромного действия. Я почувствовал закипающую во мне чисто животную злобу, кровь отхлынула мне к сердцу, и я сознавал, что мало-помалу прихожу в состояние подлинного бешенства. Я, в свою очередь, начал прямо смотреть в глаза Распутину и, говоря без каламбуров, чувствовал, что мои глаза вылезают из орбит… „Ты известный обманщик, – [заявил Родзянко], – уходи вон“. Тот опустился на колени и начал бить земные поклоны». Возмущенный Родзянко толкнул его в бок и велел перестать ломаться, не то «он велит приставам вывести его из храма.

С глубоким вздохом и со словами: “О Господи, прости его грех”, – Распутин тяжело поднялся и направился к выходу».

После торжественного молебна праздничные церемонии продолжались несколько дней. Со всех концов империи прибывали одетые в национальные костюмы делегации, которых представляли царю. В честь государя, императрицы и всех великих князей и княгинь, принадлежавших к фамилии Романовых, петербургская знать дала бал, на который были приглашены тысячи гостей. Августейшая чета присутствовала на праздничном оперном спектакле. Шла «Жизнь за Царя» Глинки.

«В партере было полно офицеров, – писала Анна Вырубова. – Они были в парадных мундирах, а в ложах – дамы, увешанные драгоценностями. Когда появились Их Величества, все поднялись и устроили им бурную овацию».

После событий в Спале прошло всего четыре месяца, и нагрузка для государыни оказалась непомерно большой. Во время приемов в Зимнем дворце ей пришлось выстаивать часами среди толпы, наполнявшей парадные залы. «Государыня была поразительно красива в голубом бархатном платье с высоким кокошником и фатой, усыпанной жемчугами и бриллиантами», – вспоминала А. А. Вырубова. Так наряжались русские царицы до того, как Петр I заставил знать одеваться на западный манер. На великих княжнах были сверкающие белые платья с алой Екатерининской лентой через плечо и бриллиантовой звездой. Но здоровье императрицы было подорвано. Во время одного бала, вспоминала баронесса Буксгевден, «она почувствовала такое недомогание, что едва стояла на ногах… Ей удалось привлечь внимание государя, который беседовал в противоположном конце зала. Когда император подошел к государыне, то едва успел подхватить ее, прежде чем она упала в обморок».