Эрика - Марта Шрейн

Эрика удивленно посмотрела на Марию Ивановну.

— Да, мы сами их черпали из ям и возили. Нам даже рукавиц не выдали. Мы были в дерьме, и бочка, на которой сидели, тоже. От нас шел ужасный запах. А воды, чтобы помыться, не было. И вот она, сестра этого деятеля, сидела на бочке с фекалиями и читала вслух стихи Блока. На память, конечно. Она ничем не провинилась перед государством, и ее чистую душу невозможно было запачкать. Потому что грязь смывается водой, и одежду тоже поменять можно. Только душа омывается слезами и покаянием. Это не значит, что надо бросаться в крайность и день и ночь биться лбом об землю, прося у Бога прощения, и все время ходить в церковь. Церковь могут закрыть. Храм должен быть в душе. И хоть иногда надо туда заходить. — Она внимательно посмотрела на Эрику и сказала: — Я бы была счастлива, если бы вы с Николаем поженились. Мать, наверное, волнуется за тебя.

Эрика посмотрела на Марию Ивановну и подумала: «Какая она добрая». А вечером, когда все легли спать, впервые позволила себе вспомнить последний вечер, проведенный с Николаем на крыше. Какая была ночь! Какая яркая луна! А потом начался дождь, и он укрыл ее своей плащ–палаткой. Она прижалась к его горячей груди. «Неужели я стану его женой?» — и сердце ее сладко замирало.

* * *

В конюшне Эрика написала мелом, сколько дней будет отсутствовать Николай, и теперь стирала каждый прожитый день. Оставалось 55 дней.

Часто прибегали к Эрике на работу ее братья, садились поверх резины на подводу, пока однажды Попов не пригрозил им огреть их кнутом. Зато после работы она могла катать ребят на Марсе. Альберт хвастал своим умением ездить самостоятельно, но, заметив унылые лица новых братьев, устыдился и пообещал: — Вот приедет цирк, и все трое будем ходить к дяде Эдуарду. Он вас тоже научит ездить. А Марс для учебы не годится. Он молодой.

Ванечка, сказал:

— Это здорово. Я циркачом буду.

— Тогда я тебе на скрипке в цирке играть буду, — пообещал старший, Володенька.

— А я, — сказал Альберт, — буду как отец. Я хочу все уметь. Только он левша, а я нет, и еще он научит меня, то есть нас, защищаться от бандитов. Мы будем самые сильные! Ко мне уже все ребята просятся. Но всех я не возьму. Только честных.

Вмешалась Эрика:

— Так у вас еще один братик будет осенью. Мама его заберет из детского дома. Он старше вас.

— А мы его втроем поколотим, — пообещал Володенька.

— Братья не дерутся, — строго сказала Эрика.

Гедеминов пришел на конюшню за детьми и оставил Эрике Пилота. С полчаса она чистила коня. Она завела его в чистую конюшню, привязала, дала ему овса и собиралась уходить. Как вдруг Пилот ворча кинулся к открытым воротам.

— Назад, Пилот! — крикнула она. Пес вернулся к ней. У ворот конюшни стоял пьяный Попов. — Что же ты, мать твою так! — начал он, — что же ты собаку на свое начальство науськиваешь? Да знаешь ли ты, что за это тебе тюрьма грозит? Мне стоит только одно слово сказать. Вот он идет, мой друг. Эй! Спиридонов, я здесь! Иди сюда!.. Вот он, — показал Попов на мужчину в форме, — мой фронтовой друг. Между прочим, начальник тюрьмы. Вместе ели, пили там и баб…

— Да, я начальник тюрьмы, а что? Кого надо посадить? — спросил пьяный человек в форме при погонах.

— Скажи, — обратился к нему Попов, — сколько лет дадут вот этой сучке, если она на меня натравит собаку? — Попов попытался погладить Пилота. Собака грозно зарычала.

— Вот видишь, какого волкодава водит за собой на работу, чтобы я не подошел к ней. А все этот князь, про которого я тебе говорил, науськивает собаку на меня. Скажи, а девчонка красивая?

— Красивая. А в чем дело? Ты мне ее отдаешь? Я люблю красивых.

— Отдашь, — передразнил его Попов. — Дурак. Я сам ее, может, хочу. Да она выделывается. Только с приезжими по крышам любит… А я, может, тоже еще по крышам хочу…

— Куда тебе по крышам? Ты же хромой и старый, — засомневался Спиридонов.

Эрика как можно спокойней сказала:

— Рабочий день у меня давно окончен. Мне надо конюшню закрыть. Уходите, пожалуйста.

Но Попов пошел прямо на нее. Испуганная, она стала торопливо закрывать замок. Пилот грозно рычал на Попова и, поворачиваясь в другую сторону, скулил, как будто звал хозяина. Попов повернулся к приятелю:

— Ты можешь пристрелить этого волкодава? Он мне надоел. Доставай наган. Давай я сам. — Они вдвоем стали расстегивать кобуру, мешая друг другу, и Эрика, схватив Пилота за ошейник, прикрыла собаку своим телом.

Перед Поповым и Спиридоновым неожиданно предстал согнутый дед и хриплым, пьяным голосом спросил:

— Уважаемые, не найдется махорки для старого солдата?

Оба уставились на старика. Спиридонов сказал Попову:

— А ты говорил, что вокруг конюшни ни души.

— Чего тут шляешься? Может, лошадь украсть хочешь? — подозрительно спросил Попов старика. Об оружии он уже забыл.

— Я пьяный. Дорогу домой забыл — хрипел старик и вдруг упал на Спиридонова, да так что тот упал на Попова. Оба оказались на земле. Попов заматерился на Спиридонова: — Ты что, на ногах уже не держишься?

Старик скрипучим голосом сказал:

— Ну, если у вас нет махорки, тогда я пойду.

— Иди, иди своей дорогой, — проворчал Попов, с трудом поднимаясь с земли. Посмотрел вслед Эрике, которая исчезла из вида, и с сожалением сказал: — Ушла на этот раз девка. Но в следующий раз…

Вечером, когда дети легли спать, Эрика все рассказала отчиму.

— Испугалась? — спросил он — Я был рядом, только плохо слышал вас. Хорошо, что не при матери рассказала. Она тебе ничем помочь не сможет. Она хирург. У нее не должны на операции руки дрожать. А ты ничего не бойся. Этот его дружок в форме больше не придет. Они просто дело одно затеяли. И Пилота никто не застрелит. Я не дам. Работай спокойно.

* * *

Попов недаром договорился с дружком о встрече. Пришло время, и он, Попов, больше не позволит ходить по земле Гедеминову. «Князь, — злорадно подумал Попов. — Все равно будет по–моему. Не помешаешь. Не вышло на одной, женюсь на другой. Как стреляет–то черными глазищами! Убивает наповал. Но ничего, я умею. Где лаской, где таской, все равно не уйдет. Но сначала князя уберу. В конюшню стал захаживать.» — Стережет, сволочь белогвардейская, — вслух выругался Попов, догадавшись, что стариком прикинулся Гедеминов.

Вызвав Спиридонова на разговор, Попов договорился с ним о встрече в тюрьме с одним из уголовников.

— Я с ним поговорю, — сказал он, — а потом ты устроишь ему побег или спишешь как подохшего. Все равно я его прикончу. Мне свидетели не нужны.

— А для чего он тебе? — удивился Спиридонов.

— Я же тебе говорил про князя. Стоит поперек дороги. Только ты запомни, Спиридонов, захочешь меня убрать, тебе же хуже будет. Если что–то случится со мной — или кто другой опередит, или покончит тот же князь, — бумаги сразу передадут в редакцию областной газеты. Я все предусмотрел.

— Нет, нет. Все сделаю! Так действительно — этот барин тебя укокошит, а я буду виноват? Я тебе помогу с ним справиться. Но обещай мне отдать бумаги.

— Да отдам, не бойся. Еще на свадьбе у меня погуляешь. Там и отдам.

— Неужели на этой красавице женишься? Она же совсем девчонка, — засомневался Спиридонов.

— А зачем мне нужна старая? Жизнь один раз дается. И я имею право, заслужил. Две войны воевал. Что мне одному кошмары смотреть? Они все ко мне приходят ночью.

— Кто? — удивился Спиридонов.

— Все, кого помню, как убил. Раньше не помнил, а теперь все вспоминается. С мертвыми–то пострашней. А вот когда рядом будет сладким сном спать молодая жена, а в кроватке младенец…

— Ну, ты размечтался. Еще дело не сделано, — сказал Спиридонов.

— Так давай делать, — предложил Попов.

— Завтра приходи в тюрьму. Я тебе комнату выделю. Туда приведут тебе уголовника. Это сын бывшего начальника Карельской зоны. Да ты там с инспекцией был. Сам же и донес. Забыл? С восемнадцати лет парень сидит. Разве что на фронт уходил со штрафбатом. Вроде и судимость сняли с него после ранения. И сражался геройски. Да уж больно горяч был. Кого–то прирезал. Говорит: «Подлеца я убил». Так ему срок двадцать пять лет дали. Сидеть он не хочет. На все пойдет. Но и ты будь человеком. Сожги при мне бумаги. Тебе и так потом повезет. А я не буду трястись зря каждый день, — просил Спиридонов.

— Ну, по рукам. Завтра в три часа приду, — пообещал Попов.

— Постой, у тебя нет нагана? Так я и поверил, что бы ты, да сдал все оружие, — сказал Спиридонов. — Он боялся, что Попов и его как свидетеля потом уберет.

— Правильно думаешь. У меня именной и еще один. В гражданскую заслужил. Только я не зарегистрировал их. А знаешь почему? Мне не дали бы разрешения. В психушке был по вине князя.

— Ну извини, я не знал… — Спиридонов хотел было спросить, где он оружие и бумаги хранит, но не спросил, а только сказал: