Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк - Антонина Коптяева

— Мирно все равно не отсидимся. — Николай задумался, однако долгие размышления были не в его характере, и он, улыбаясь, тряхнул «виском», повисшим плотной прядью до сросшихся бровей. — Получу чин хорунжего либо старшины, отвоюю — и скорей домой, к Харитинке. Чую, казачья служба мне по сердцу придется. А ты звание воинско уже имеешь, училище казачье окончил, в джигитовке многих превзошел. Я бы на твоем месте часу не раздумывал, только зря батю дразнишь.

— Больно ты легко задачи решаешь! — Фрося высвободила руку из ладони Нестора, шагнула к Николаю. — Ты пойми: чтобы выслужиться, надо людей убивать!..

Николай недоуменно воззрился на нее, вспыхнувшую лихорадочным волнением.

— На войне всегда врагов убивают.

— Какая же это война? Вот я здесь, а в Оренбурге мой отец и братья. Они рабочие люди, а не враги.

— Ты им и скажи, чтобы они супротив нас не лезли. А ежели не можешь, ежели ушла от них совсем, тогда нашу сторону держи.

— В церкви то же говорили, когда под венцом, — напомнила Харитина. — Забудь ради мужа и отца и мать…

— Это сейчас ни при чем, — отрезала Фрося.

— Как «ни при чем»? — изумилась Харитина. — Зачем же ты закон принимала?

— Чтобы нам с Нестором вместе быть. А теперь его от меня угнать хотят да на моих родных натравить.

— Значит, зря ты заявлять, что Фросина родня в нашем деле значения не имет, — упрекнул Нестора Николай. — Вон как твоя женушка за своих заступятся! Видно, правду говорят: котел горшку не товарищ. Гляди, не остались бы от тебя биты черепушки.

Буран бесновался еще сутки и вдруг угомонился, упала на землю торжественная белая тишина, а по наметенным сугробам пошли петлять тропки-дорожки. Прогнали станичники в пойму Илека табуны коней и коров на водопой; раскидали гуменными лопатами размятый ими снег, чтобы не заваливались коротконогие овцы; потянулись в степь обозы за сеном, и глядь — уже вихрем несется по улице резвая тройка…

— Несенька, родненький мой, как я без тебя останусь? — лепетала Фрося, бледная и похудевшая. — Я с ума сойду…

— Прижали добра молодца — нож к горлу: смерти или живота? — невесело пошутил Антошка, заглянув к молодоженам.

— А с тебя словно с гуся вода! — Нестор не удивился беспечности приятеля, отлично понимая, каким образом его папаня Семен Тихонович Караульников улаживает вопрос в войсковом правлении. — Опять в запасе останешься?

— От меня атаманы рады избавиться, потому что дух войска превыше всего. А мой дух им не по носу. Конечно, не каждому везет. Вон Демид Ведякин — этакий богатырь — паршой покрылся: Алевтина с Дорофеюшкой так его мазью усдобили, что не только в поход, а и за ворота не выглянешь.

Антошка присел на лавку, посмотрел, как Фрося укладывала белье в походный сундук, роняя слезы на рубашки и носки мужа, приметил, что Нестор, молча осматривавший запасную конскую сбрую, застопорился и — движения его стали вялыми — промолвил, будто вслух размышляя про себя:

— Паршу вызвать нетрудно…

— Я бы не хотел… женушка разлюбит. Тогда, спрашивается, ради чего стараться?

Антошка ответил не сразу: подтянув к себе конец теплого шарфа, боевого «приданого» Нестора, с преувеличенным вниманием разглядывал пушистые махры, потом процедил сквозь зубы:

— Мало ли… Бывают и чистые повреждения.

Фрося, не стесняясь Антошки, подошла к Нестору, прижалась к его груди:

— Уедем отсюда! Спрячемся где-нибудь. Есть ведь еще и Сибирь. Или на север… Я с тобой куда угодно с радостью.

Смущенный Нестор отстранил ее, но она схватила его за руки, стала целовать их припухшими горячими губами, торопливо шепча:

— Не встревай ты в это дело! Николай и Михаил пусть едут, раз они заодно с женами… раз им большевики поперек горла стали, а нам с тобой зачем? А меня за что казнить?

Антошка дипломатично отвернулся, даже напевать стал, постукивая по столу. Нестор обнял Фросю за плечи, крепко удерживая, вытер ей лицо ладонью, точно маленькой девочке:

— Я тебе сказал: бежать некуда. Ваших железнодорожников видеть не хочу, но и с казаками против них не пойду. Попрошу, чтобы меня при штабе оставили…

— Штабы теперь будут не знай где. Это тебе не фронтовые позиции, — заметил Антошка.

— Шел бы ты, знаешь, домой, и без тебя тошно! — с досадой бросил Нестор.

Вбежала Харитина, вся розовая, подскочила к Фросе, обняла ее:

— Опять плачешь! Брось ты Нестора травить-жалобить! Братушка, папаня велит тебе ехать с запиской от него в станично правленье в Буранном. Успокойся, Фросенька. Расправятся наши в один момент с кем надо и зараз домой возвернутся. И тогда будет на Урале-реке тишина, покой и полна согласия.

— Полная согласия и тишина только на кладбище, — меланхолично ввернул Антошка.

— Ах, штоб тебя! — Харитина будто только что заметила Антона, сердито подбоченилась: — Молчал бы уж, амбарна затычка! Сам не идешь и других с толку сбивать. Куда только станичный атаман смотрит? Думать, не знаем про тебя? Ведь ты не умом недовольный, а форменный притворщик! — Она умолкла: подступила к горлу не то злая горечь, не то слезы, с усилием поборов удушье, снова повернулась к Нестору: — Николаша с утра в Буранном. Чегой-то его так накачивают? Он и без того рвется в сраженье. Несторушка, ты бы прокатил нас с Фросей до Буранного. Напоследок.

— Пожалуй!.. — Нестор подошел к Фросе, с нежной шутливостью сжал ладонями ее лицо, будто прицениваясь, всмотрелся в изменившиеся черты. Свел упрямо брови, губы побледнели, а в голосе прозвучало незнакомое, жесткое: — Ну, добро! Сейчас я мигом заложу вороных.

Сытые лошади, черные как смоль на белизне сугробов, легко мчали расписную кошевку. Летела на седоков снежная ископыть, лихо звенели бубенчики, но лица молодых были серьезны и печальны. Молчком прильнула к плечу Нестора Фрося, держась за его локоть обеими руками.

Харитина сидела напротив. Она бодрилась по-прежнему, отодвигая, копя взрыв горя. Сейчас, посматривая на Нестора и Фросю, она впервые по-настоящему поняла, как им тяжело: ведь в Оренбурге, если начнутся бои, ему придется столкнуться с ее родными.

«Личико-то у нее совсем прозрачно стало, все краски сбежали, да еще шаль серу повязала, будто старуха, — мысленно ахнула Харитина, разглядывая невестку. — И Нестор похудел: на щеках желваки, а глазами зыркат вроде папаши. Видно, переступит через Фросино горе. Ужас, до чего решительный вид у братушки!»;

Скакали навстречу верховые, плелись бычьи упряжки с сеном. Дорога, вившаяся по буграм вдоль поймы Илека, где стояли серебряные в бахроме инея чащи, была уже наезжена до блеска на крутых раскатах. На повороте кошева шибко раскатилась, накренясь набок, но вместо того, чтобы сдержать коней, Нестор ослабил, распустил вожжи, а сам, перекинув ногу через край короба, стал тормозить… Не успев одернуть брата, Харитина увидела, как перекосилось его побелевшее сразу лицо, и — готова побожиться — хруст услышала. Мигом вскочив, она переняла вожжи и остановила коней, оглядываясь на Нестора, неловко опрокинувшегося на руки Фроси.

— Сломал ногу братушка-а-а! — закричала она подскакавшим казакам и (час от часу не легче!) заметила беглую улыбку — неудержимое испуганное сияние на лице Фроси.

И у Нестора, — хотя испарина на лбу выступила от боли, — брови разошлись, сгоняя хмурь. Полулежал он, прикусив чуть не до крови губу, но плясали в глазах чертики-огоньки, выдавая скрытое торжество, пока бывалый казак осторожно укладывал на сене его поврежденную ногу.

Сразу после съезда Кобозев вступил в управление северным участком пути от Кинели до станции Новосергиевка, и чиновники Ташкентской железной дороги, спевшиеся в Оренбурге с Дутовым, были изолированы от Поволжья.

— Интересно, отметят ли историки все значение кооперации в наше время? — весело сказал Кобозев, выслушав в штабе сообщение Цвиллинга, который разъезжал как агитатор по станциям участка, захлестнутым нарастающим потоком демобилизованных и дезертиров с фронта. — В Оренбурге потребиловка была у нас центром подпольной партийной работы, а в Бузулуке она подковывает финансами органы Советской власти и отряды Красной Армии. Ты в кооперативную лавку заходил? Видел, сколько товаров мы передали туда? Все «самодеятельность» нашего совета железнодорожных комиссаров: реквизировали у спекулянтов. Реализуя эти товары, мы уже получили около полутораста тысяч рублей. Армию-то содержать надо? Рабочим зарплату выдавать? Оренбургских забастовщиков поддерживать?

— Я гляжу, вы забрали даже красные ватные халаты, которые предназначались бухарскому эмиру.

— Да, несколько тысяч халатов. Очень теплые они оказались. Холода, а обмундирования для бойцов нет, и мы будем воевать против атаманских щеголей в красных халатах. Это даже символично, черт побери!