Не загоняйте в угол прокурора. Сборник - Сергей Высоцкий

«Алешенька,— писала Лида,— я тебя поздравляю! Будь всегда добрым и не забывай про меня. За твое здоровье я выпила эту рюмку. Моим коньяком одров своих не пои. Мы его выпьем вдвоем».

«Не осталась!» — с сожалением подумал Алексей Иванович. Лида еще вчера предупредила его, что на вечеринке не будет, но он до последнего момента надеялся.

В те времена, когда Рукавишников был еще женат, Лида частенько ходила вместе с ним и с Анютой на редакционные вечера, на новогодние капустники, хорошо знала многих сотрудников редакции, а Гриша Возницын даже пытался за ней ухаживать, но безуспешно. Возницына Лида недолюбливала, «Слишком самоуверен»,— отвечала она Анюте, когда та допытывалась о причине неприязни, и держалась с Гришей всегда подчеркнуто холодно.

«Ты просто сердишься на Возницына за то, что он уже женат»,— подтрунивал над Лидой Алексей Иванович. Подтрунивал до тех пор, пока она не сказала ему с какой-то странной улыбкой: «Я же не сержусь на тебя за то, что ты любишь Анну».

Рукавишников не нашелся, что ответить, но именно с тех пор почувствовал, что за дружеским Лидиным расположением к нему скрывается нечто большее.

Иногда Лида появлялась у них вместе со своим сослуживцем Виталием Петровичем, крупным, седовласым и респектабельным. Виталий Петрович был старым холостяком, до приторности вежливым и чопорным. Наверное, эта приторность и отпугивала Лиду — у Виталия же Петровича, похоже, были самые серьезные намерения. Он даже знакомил Лиду со своей старенькой мамой…

С тех пор как Рукавишников разошелся со своей женой, Лида старалась не встречаться с его сослуживцами. На все расспросы Алексея Ивановича она лишь пожимала плечами и говорила, как непонятливому ребенку: «Неужели ты сам не догадываешься, почему?» — И больше, как ни старался Рукавишников, ничего от нее добиться не мог.

Первым пришел Гриша Возницын.

— Старик, мои тебе поздравления и скупой мужской поцелуй! — Возницын, держа в одной руке букетик гвоздик, в другой — пакет с пирожками, крепко обнял Алексея Ивановича и поцеловал. От Гриши чуть-чуть попахивало спиртным, и Рукавишников поинтересовался:

— Где ты успел причаститься? Думаешь, здесь тебя поить не будут?

— Учуял, старый лис? — рассмеялся Гриша.— Надо же было отметить мой бенефис, как изволил выразиться шеф. Выпили с ребятами по рюмке.— Он разделся и прошел в комнату. Положил на стол пакет и поискал глазами, куда бы поставить гвоздики. Заметив букет сирени, сказал: — Меня опередили? И я не ошибусь, если скажу, что женщина.— Он приоткрыл дверь в кухню, заглянул туда и разочарованно пробасил: — Никого… А где же добрая фея? Не сам же ты создал это благолепие? — Возницын кивнул на стол, заставленный закусками.

— Добрые феи творят свои дела незаметно,— рассмеялся Алексей Иванович.

— Нет, правда, Алеша, а где же Лида?

— Она сказала, что ты напьешься и опять будешь приставать к ней.

Возницын поморщился:

— Любишь ты, дружище, говорить неприятные вещи. Если бы я не знал тебя уже лет тридцать, я бы обиделся. Но за то, что не стал раздувать свои бредовые сомнения на редколлегии — спасибо. Правда, Алексей, спасибо! А то если уж старые друзья начнут ставить палки друг другу в колеса, то хоть в петлю полезай.— Он подошел к столику, на котором стоял магнитофон, порылся в кассетах, выбрал одну из них и включил звук. Рукавишников уже знал, что сейчас запоет цыганские песни Валя Дмитриева. За долгие годы знакомства Алексей Иванович хорошо изучил Гришины привязанности и вкусы…

Вскоре после Гриши пришли остальные — заместитель редактора Кононов, Спиридонов, Борис Сарматов, молодая сотрудница из отдела литературы Оленька Белопольская, заведующая редакцией Вера Савельева. Принесли огромный именной торт из «Севера» и красивую настольную лампу.

— Чтобы вам, Алексей Иванович, писалось при свете этой лампы легко и интересно,— сказала, передавая подарок, Оленька и, смутившись, покраснела.

— Вот что делается в литотделе! — закричал Сарматов.— Сплошной подхалимаж. Обзавелся юными сотрудницами и небось разводит с ними шуры-муры!

Оленька совсем засмущалась, а все дружно галдели и тискали Рукавишникова в объятиях. Только Гриша Возницын смотрел косо на Спиридонова. Да и то пока не выпил несколько рюмок.

Застолье получилось непринужденное и веселое. Много танцевали, спорили, даже попели, хотя Алексей Иванович и не выносил коллективного пения. Каждый старался перещеголять другого по части красноречия. Тосты за новорожденного были теплые и задушевные. Алексей Иванович сидел умиротворенный, думая о том, что хорошо все же иметь много друзей, собираться вот так время от времени, спорить о жизни. Он жалел только о том, что нет с ним сейчас Лиды. Он даже звонил ей и пытался уговорить приехать.

— Алеша, я уже бай-бай. Выкупалась в ванне и читаю детектив…

Гриша, услышав, что Алексей Иванович разговаривает с Лидой, выхватил трубку и кричал ей:

— Лидок! Я сейчас беру такси и еду за тобой! Будь готова, старушка!

Но Лида повесила трубку.

— Вот так со старыми друзьями! — обиженно протянул Гриша.— Сказала, в следующий раз…

Расходились после двенадцати. Алексей Иванович вышел проводить гостей. Все, кроме Возницына, ехали на метро.

На световом табло рядом с Московским вокзалом скакали два всадника. Один из них поднял руку и раскрутил лассо… «СКОРО»,— вспыхнули огромные синие буквы. Морозный воздух светился вокруг них сине-зеленым нимбом. И снова скакали неоновые всадники, а над ними повис уже настоящий, тоже в морозном нимбе, ущербный месяц.

«Скоро на экранах новый художественный фильм…» — прочитал Алексей Иванович. Долго же нет автобуса. Рукавишников чувствовал, как медленно заползает холод под дубленку, под шерстяную рубашку и начинают леденеть пальцы в теплых сапогах. Но Алексею Ивановичу было лень двигаться. Ему казалось, начни он двигаться, уйдет последнее тепло. Он смотрел на рекламу, на всадников, преследующих кого-то среди гор и гигантских кактусов, и улыбался: «Вот сейчас бы туда, в горы. В тепло…»

— Ты чего, Алеха, лыбишься? — спросил Возницын.— Вот отморозим мы сейчас с тобой ноги, тогда поулыбаешься.— Сам Возницын то смешно подпрыгивал, то стучал ботинком о ботинок.

Да, зима в Ленинграде выдалась суровая, с пронизывающими северными ветрами, с морозами под тридцать. Еще не было и часа, а Невский словно вымер. Редко-редко появлялись прохожие с поднятыми воротниками да проносились одинокие автомобили, оставляя за собой клубы белого пара.

Автобуса не было.

— Пошел бы сразу пешком, давно был бы дома,— ворчал Возницын. Ехать ему было совсем недалеко, но, простояв пятнадцать минут, всегда начинаешь думать: стоит только пойти пешком, как тут же тебя обгонит автобус.

Рядом с автобусной остановкой уже несколько минут назад остановилась женщина. Алексея Ивановича поразило, как легко она одета: короткое серенькое пальто, темный платок повязан на голове, как у деревенских богомолок. Ее лица не было видно, облокотившись на железный поручень у витрины магазина, она стояла к ним спиной, но, судя по фигуре, женщина совсем молодая. Рукавишников обратил внимание на стройные ноги в нейлоновых чулках.

— Она же обморозится,— сказал Алексей Иванович, кивнув на нее Грише.— Тоже мне выфрантилась.

И тут он не услышал, нет, а почувствовал, что женщина плачет. Плечи ее дергались, да и по всему телу время от времени словно судорога пробегала.

«С мужем поругалась, что ли? — подумал он.— Плакала бы дома, в тепле…» Рукавишников оглянулся, подумав, что тот, с кем поссорилась женщина, может быть, где-то рядом. Но улица была пустынна. Лишь вдалеке, ссутулившись от мороза, удалялись двое мужчин.

— Да, по такой погоде застынет девка,— покачал головой Возницын.— А может, пьяная?

Алексею Ивановичу стало жаль плачущую женщину, и он подошел к ней, смутно ощутив, что вся эта история не закончится здесь, на морозной привокзальной площади.

— Может быть, вам нужна помощь? — спросил Алексей Иванович.

Женщина не откликнулась, только плечи ее перестали трястись.

— Вас кто-то обидел?

Она повернула к нему лицо, и Алексей Иванович увидел, что перед ним девушка, почти девчонка. Из-под платка торчал черный вихор, большие глаза были заплаканы, по щекам размазана тушь.

— А вам-то что? — устало сказала девушка и снова отвернулась.

— Да ведь холодно. Замерзнете.

— Алеша! Мой автобус! — крикнул Возницын.

Алексей Иванович обернулся. К остановке и правда подходил автобус. «Эх, надо мне было привязаться к девчонке со своими расспросами!» — мысленно обругал он себя, но уйти от нее уже не мог.

— Подожди, Гриша,— попросил он.— Нужно же ей помочь! Пропадет.

Возницын нехотя подошел и с сомнением уставился на девушку. С грохотом захлопнулись двери «тройки», и автобус ушел.