Ольга. Запретный дневник - Ольга Берггольц

"Так вот она какая. Вот какой…"

…Так вот она какая. Вот какоймой город, воскресающий весной.

Трава — зеленая. А неба куполне черный и не серо-голубой.Какой же я бесцветный мир нащупалнезрячею, неверною рукой.Прозревший недоверчив: он испуган,он так обжился в сумраке своем.Он опознать не сразу может друга,того, что был его поводырем.Он быстро утомляется на пирецветов и света, правды и щедрот.Он долго одиночествует в миреи всё на ощупь пробует вперед…

"О да — простые, бедные слова…"

…О да — простые, бедные словамы точно в первый раз произносили,мы говорили: солнце, свет, трава,как произносят: жизнь, любовь и сила.

А помнишь ли, как с города ледниксдирали мы, четырежды проклятый,как бил в панель ногой один старики всё кричал: «Асфальт, асфальт, ребята!..»

Так, милый берег видя с корабля,кричали в старину: «Земля, земля!..»

СТИХИ О СЕБЕ

…И вот в послевоенной тишинек себе прислушалась наедине.…………………………………

Какое сердце стало у меня,сама не знаю — лучше или хуже:не отогреть у мирного огня,не остудить на самой лютой стуже.

И в черный час зажженные войноюзатем, чтобы не гаснуть, не стихать,неженские созвездья надо мною,неженский ямб в черствеющих стихах…

…И даже тем, кто всё хотел бы сгладитьв зеркальной, робкой памяти людей,не дам забыть, как падал ленинградецна желтый снег пустынных площадей.

И как стволы, поднявшиеся рядом,сплетают корни в душной глубинеи слили кроны в чистой вышине,даря прохожим мощную прохладу, —так скорбь и счастие живут во мне —единым корнем — в муке Ленинграда,единой кроною — в грядущем дне.

И всё неукротимей год от годак неистовству зенита своегорастет свобода сердца моего —единственная на земле свобода.

"Я никогда не напишу такого…"

Я никогда не напишу такого.В той потрясенной, вещей немотеко мне тогда само являлось словов нагой и неподкупной чистоте.

Уже готов позорить нашу славу,уже готов на мертвых клеветатьгерой прописки                           и стандартных справок…

Но на асфальте нашем —                                            след кровавый,не вышаркать его, не затоптать…

СТИХИ О ЛЮБВИ

Взял неласковую, угрюмую,с бредом каторжным, с темной думою,с незажившей тоскою вдовьей,с непрошедшей старой любовью,не на радость взял за себя,не по воле взял, а любя.

Я тайно и горько ревную,угрюмую думу тая:тебе бы, наверно, иную —светлей и отрадней, чем я…

За мною такие утратыи столько любимых могил!Пред ними я так виновата,что если б ты знал — не простил.Я стала так редко смеяться,так злобно порою шутить,что люди со мною боятсяо счастье своем говорить.Недаром во время беседы,смолкая, глаза отвожу,как будто по тайному следудалеко одна ухожу.

Туда, где ни мрака, ни света —сырая рассветная дрожь…И ты окликаешь: «Ну, где ты?»О, знал бы, откуда зовешь!Еще ты не знаешь, что будуттакие минуты, когдатебе не откликнусь оттуда,назад не вернусь никогда.

Я тайно и горько ревную,но ты погоди — не покинь.Тебе бы меня, но иную,не знавшую этих пустынь:до этого смертного лета,когда повстречалися мы,до горестной славы, до этойполсердца отнявшей зимы.

Подумать — и точно осколок,горя, шевельнется в груди…Я стану простой и веселой —тверди ж мне, что любишь, тверди!

Ни до серебряной и ни до золотой,всем ясно, я не доживу с тобой.Зато у нас железная была —по кромке смерти на войне прошла.Всем золотым ее не уступлю:всё так же, как в железную, люблю…

"О, не оглядывайтесь назад…"

О, не оглядывайтесь назад,на этот лед,                       на эту тьму;там жадно ждет вас                                    чей-то взгляд,не сможете вы не ответить ему.

Вот я оглянулась сегодня… Вдругвижу: глядит на меня изо льдаживыми глазами живой мой друг,единственный мой — навсегда, навсегда.

А я и не знала, что это так.Я думала, что дышу иным.Но, казнь моя, радость моя, мечта,жива я только под взглядом твоим!

Я только ему еще верна,я только этим еще права:для всех живущих — его жена,для нас с тобою — твоя вдова.

ФЕОДОСИЯ

Юрию Герману

Когда я в мертвом городе искалату улицу, где были мы с тобой,когда нашла — и всё же не узнала………………………………………А сизый прах и ржавчина вокзала!

…Но был когда-то синий-синий день,и душно пахло нефтью, и дрожаласедых акаций вычурная тень…От шпал струился зной — стеклянный,                                                                     зримый, —дышало море близкое, а друг,уже чужой, но все еще любимый,не выпускал моих холодных рук.Я знала: всё. Уже ни слов, ни споров,ни милых встреч…                               И все же будет год:один из нас приедет в этот городи все, что было, вновь переживет.Обдаст лицо блаженный воздух юга,подкатит к горлу незабытый зной,на берегу проступит облик друга —неистребимой радости земной.О, если б кто-то, вставший с нами рядом,шепнул, какие движутся года!Ведь лишь теперь, на эти камни глядя,я поняла, что значит — «никогда»,что прошлого — и то на свете нет,что нет твоих свидетелей отныне,что к самому себе потерян следдля всех, прошедших зоною пустыни…

"На собранье целый день сидела…"

На собранье целый день сидела —        то голосовала, то лгала…Как я от тоски не поседела?        Как я от стыда не померла?..Долго с улицы не уходила —        только там сама собой была.В подворотне — с дворником курила,        водку в забегаловке пила…В той шарашке двое инвалидов        (в сорок третьем брали Красный Бор)рассказали о своих обидах, —        вот — был интересный разговор!Мы припомнили между собою,        старый пепел в сердце шевеля:штрафники идут в разведку боем —        прямо через минные поля!..Кто-нибудь вернется награжденный,        остальные лягут здесь — тихи,искупая кровью забубённой        все свои небывшие грехи!И, соображая еле-еле,        я сказала в гневе, во хмелю:«Как мне наши праведники надоели,        как я наших грешников люблю!»

"Сегодня вновь растрачено души…"