Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев

он себя в беседах с мужиками и молодёжью, приходившей из деревень. Учащиеся же, как назло, говорили при нём о каких-то непонятных ему логарифмах, зубрили формулы, без которых, ему казалось, можно жить, работать и знать самое необходимое; он не думал ещё тогда о высшем образовании, в лучшем случае его мечтой были какие-либо курсы, благодаря которым можно было бы стать хорошим культпросветчиком среди деревенского населения.

XII

В воскресные дни комсомольцы и учащиеся старших классов устраивали вечеринки. Девушки — купеческие дочки и поповны — бродили по селу и пели песни, списанные из маменькиных альбомов:

Годы давно прошли,

Страсти угасли…

Слушал иногда Терентий их заунывные устарелые песни и плевался:

— Мещанки в пудре и помаде!.. «Годы прошли, и страсти угасли…». А ведь ни одной из них и двадцати лет нет. Откуда у них такое нытьё?

Разгадку он нашёл вскоре, когда вновь повстречался со школьным товарищем Алёшей Суворовым. Тот, проучившись лет восемь, по совету своей мамаши перешёл из школы работать к страхагенту Зубакину. Страхагент был любителем пьяных обывательских вечеринок. Пьянка, преферанс были его слабостью. Бывшие люди — офицеры царской армии, чиновники разных мастей — посещали квартиру Зубакина. Христофор Баринов, обладавший здоровенной глоткой, работал по совместительству: в школе он — историк, в церкви — руководитель хора певчих. На вечеринках у Зубакина он устраивал потрясающие «вольные концерты».

Степан Попов, учитель-словесник, тоже был частым гостем у Зубакина. Почувствовав себя навеселе, он хвалился воинскими регалиями и требовал величать его штабс-капитаном или вашим благородием.

Две «комсомолки»-поповны участвовали с Бариновым, Зубакиным и Поповым в подобных вечеринках, тщательно скрывая свои похождения от комсомольцев. Компания Зубакина разрослась человек до десяти. В тесном кругу, за тюлевыми занавесками, они вперемежку с весельем распространяли нелепые слухи для самоутешения:

— Нэп погубит советы. От большевиков ничего не останется. Смотрите, что сталось с усть-кубинской кооперацией! Говорят, что для кооператива «Смычка» у частников есть отмычка. Частники в гроб загонят кооперацию, — вот-те вам, коммунистам, и столбовая дорога к социализму!..

Все эти сведения о Зубакине и его собутыльниках, распространявших чуждое влияние на некоторых комсомольцев, Терентий узнал от Алёши Суворова.

Потом они сошлись ближе. Суворов пригласил Терентия к себе на жительство в уютную квартиру к старухе-пенсионерке. Чеботарёв охотно согласился.

Оба они состояли в комсомоле и крепко сдружились. Алёша, робкий, но честный малый, продолжал работать у страхагента. Терентий просиживал дни и вечера в читальне. Домой он приходил всегда весёлый и со свежими новостями, которые, как селькор, спешил изложить для газеты.

Однажды Чеботарёв и Суворов ходили в волость; обошли они не мало деревень. Один из них заставлял кулаков заключать договоры с батраками, другой собирал страховку. Усталые и голодные вернулись они в село.

Пришли подкрепиться в трактир к Смолкину. Сели за стол, подсчитали деньги — не богато. Подозвали официанта:

— Скажите, чего бы нам посытней и подешевле?

— Суп с картошкой. Пожалуйте, вот вам меню.

В трактире «Париж» пахло жареным и пареным; бутылки стреляли пробками. Слепой баянист пел под собственную игру: «Вы не вейтесь, чёрные кудри». Посетителей было немного. В рессорной пролётке подкатил к «Парижу» Прянишников. Оставив бойкую лошадь у коновязи, он поднялся по лестнице в трактир. Официант распахнул перед ним двери.

— Пожалуйте-с, Михей Афиногенович! Будьте любезны — пальтецо сюда в раздевалочку. Садитесь на ваше любимое место. Чего изволите-с?..

Прянишников сел на стул, как раз возле обедавших Чеботарёва и Суворова: Терентий шептал Алёшке:

— Посмотри, давно ли таким сволочам позволили частной торговлей заниматься, а как успел он отожраться, свинья да и только!..

— У него маслодельня своя, сливками кормится не на издох, а на убой.

— Давай не будем спешить, закажем ещё по тарелке. Супец вроде бы и ничего.

Прянишников, щёлкнув портсигаром, закурил.

— А где Пётр Степанович? — спросил он официанта.

— Сию минуту будет-с!

Смолкин не замедлил явиться. Приветливо и фамильярно поздоровались:

— Милости просим, милости просим! Да чего ты дорогому гостю меню суёшь?! — повысил голос Смолкин. — Позвать повара! Пусть Михей Афиногенович заказывает, чего душа его желает.

Пришёл тучный повар, с лоснящимся лицом. Вытер мясистые руки о фартук.

— Что прикажете?

— Сковороду горячих углей!

— Шутить изволите? — удивился повар.

— Твоё дело исполнять, — сказал не менее удивлённый Смолкин, знавший о причудах Прянишникова.

Мигом перед Прянишниковым появилась сковорода, полная огнедышащими углями. Терентий и Алёшка переглянулись, предчувствуя что-то забавное, засмеялись.

— Накрошить сюда луку!.. — распорядился необычный гость.

Повар быстро принес луковицу, искрошил над горячими углями. По трактиру распространился резкий запах печёного лука. Склонившись над сковородой, где, потрескивая на углях, слегка дымился лук, Прянишников, расширив ноздри, нюхал, жадно впитывая в себя луковый запах.

— Это для возбуждения аппетита, — пояснил он Смолкину, — в Вологде один знакомый артист, Христя Стеарлинский, меня обучил. С тем неделю пьянствовали. Гуляли так, как никогда при старом режиме! Одной посуды перебили в «Славянке» двадцать семь предметов!.. Разумеется, за всё расплатились…

Прянишников, ещё несколько раз вдохнув возбуждающий запах, сказал:

— Уберите. Разобрало. Повар, сюда!..

Повар тут как тут. Приготовился слушать.

— Перво-наперво шестивершковую сухонскую стерлядку зажарить с соусом и лимончиком… На второе — свинячьи фрикадельки с зелёным горошком полуторную порцию, ромштекс с бифштексом и яишенку такую, чтобы шипела в горячем масле. Ну, там компотец из разных фруктов и бутылку дореволюционного портвейна…

На месте сковороды с углями постепенно появлялись заказанные яства.

— Нечего на чужую кучу глаза пучить, — сказал Чеботарёв и, рассчитавшись за себя и за Алёшу, сказал: — пойдём.

Вышли на улицу, помолчали. Обоих распирала злоба на Прянишникова и Смолкина. Заговорил Терентий:

— Ничего не поделаешь, временная им поблажка. Хоть бы скорей из уезда пришло утверждение на штат Дома крестьянина. Кооператив берёт содержание на свой счёт. Тогда бы Смолкина коленком под мягкое место: вот тебе бифштекс с ромштексом, — катись, не оглядывайся! А этот масляный туз в детстве меня крапивой выпорол, — вспомнил Терентий о Прянишникове.

— Небось горячо было? — смеясь, спросил Алёша.

— Да, ничего, зубы стиснул, поворачивался. Мне тогда было лет десять, а вовек не забуду…

— Перепьётся он тут. Дать бы ему леща по шее, — посоветовал Суворов.

— Ни в коем случае, — возразил Терентий, — могут взгреть за это. А так немножко бы поозорничать не мешало. Я, кажись, придумал штуку… Лошадь-то, лошадь у него смотрит, что-те тигрица. Глаза кровью налиты. Удила так и грызёт. Корму не дано, чтобы злей была, чтобы стрелой несла его, пузатого чорта. Вот напьётся и поедет по селу куролесить.

За лошадью Прянишникова никто не присматривал. Терентий подошёл и отцепил кляпыши вожжей от колец узды и зацепил за гужи. Получилась довольно злая