Киропедия - Ксенофонт

Из особенностей, свойственных современному роману, его античный предшественник обладал широтой охвата действительности. Но если в современном романе эта широта обусловлена развивающимся вглубь психологическим анализом характеров, то в античном романе эта широта есть только широта рассеяния, результат нагромождения чисто внешних событий. Не обладая глубиной изображения человеческих типов, античный роман стремился заинтересовать читателя различными чужеродными вставками, занимательными новеллами, зачастую искусственно введенными в главную сюжетную линию. Вместо художественно значительного, как отмечает Роде, авторы античного романа прибегали к эффекту необычности и занимательности приключений.[545]

Вставки типа новеллы встречаются в «Киропедии». Такова история ассирийского вельможи Гобрия, рассказанная им самим (IV, VI). Ее можно назвать «новеллой об охотничьей зависти». Единственный сын Гобрия гибнет от руки ассирийского царя, возненавидевшего его только за то, что сын Гобрия оказался более ловким и удачливым охотником, чем он сам. Необузданность страстей и свирепость восточного владыки заставляют вспомнить рассказанную Геродотом новеллу о Ксерксе и Артаинте (IX, 108).

Совсем уже близка топике античного романа новелла об Абрадате и Панфее, начало которой мы находим в IV книге «Киропедии», продолжение — в V и VI, а конец — в VII книге.[546] Панфея, прекрасная сузианка, жена ассирийского вельможи Абрадата, оказалась пленницей Кира. Она предложила своему новому властелину привлечь Абрадата с его войском на сторону Кира. Это ей удалось. Провожая мужа в бой, любящая его до самозабвения, Панфея заказала для Абрадата роскошный доспех, отдав для него все свои драгоценности. В речи, обращенной к мужу, она клянется их супружеской любовью, что готова сойти в могилу, только бы он, ее супруг, оказался храбрым воином на поле брани. Когда же Абрадат погиб, Панфея покончила с собой, заколовшись у тела своего мужа.

В этой истории чистой супружеской любви, где на первый план выступает гражданственное начало (в отличие от проникнутых эротикой любовных сюжетов эллинистической эпохи), Панфея, сохранившая и в плену у Кира верность своему супругу, предстает истинной спартанкой. Воинской славой своего мужа она дорожит больше, чем собственной жизнью. Ее мужественный поступок, героизм ее любви могли быть сюжетом местной спартанской новеллы, перенесенной автором «Киропедии» на восточную почву. Этико-психологический настрой новеллы полностью соответствует идеалам автора, всю жизнь преклонявшегося перед спартанским образом жизни.

Новеллистический элемент во всем произведении Ксенофонта преследует в первую очередь морализирующе-поучительные цели. Кир проявляет свою высокую нравственность и воздержанность тем, что избегает встречи с прекрасной пленницей. Новелла о Панфее и Абрадате искусно переплетена с другим рассказом — о любви к Панфее приближенного Кира, Араспа, которому было поручено стеречь прекрасную сузианку (IV, VI). Арасп поклялся, что не влюбится в Панфею, но любовь оказалась сильнее его.[547]

Наряду с новеллами, мы встречаем в «Киропедии» рассказы, которые можно было бы назвать «солдатскими анекдотами». Этот жанр народного прозаического рассказа должен был получить особое развитие в среде наемников, с которой связал свою жизнь Ксенофонт. Он был не первым, кто почерпнул из этого источника материал для своего произведения. Еще отец истории Геродот находил здесь занимательный материал, общаясь с потомками греческих наемников, живших в Египте. Фривольная история о дочери египетского фараона, которая отдавалась в публичном доме всем желающим и получала в качестве «сверхгонорара» огромные камни (из которых затем была сложена маленькая пирамида на поле пирамид — см. Геродот, II, 126), представляет собой, скорее всего, такой солдатский анекдот, возникший в среде служивших в Египте греческих наемников.

Во II книге «Киропедии» гости, собравшиеся в палатку Кира (это были командиры, которых Кир время от времени приглашал к себе на обед), ведут «светские» разговоры, имевшие целью, как и все остальное, что затевал Кир, воспитать образцовых солдат. Один из офицеров, таксиарх Гистасп, рассказал анекдот о том, как за обедом один из солдат был наказан за свою жадность. За ним другой офицер сообщает забавный анекдот о непонятливом новобранце. Эти рассказы, вполне соответствующие уровню и интересам слушателей, вызывают смех у всех, за исключением таксиарха Аглаитада, угрюмого и желчного офицера. Немедленно начинаются шутки и в его адрес — шутки, от которых несет спартанской казармой…

Вопросы обучения воинов, стратегии и тактики занимают в «Киропедии» особенно большое место. В том, что они анализируются до тонкостей и с большим знанием дела, нет ничего удивительного — Ксенофонт, выражаясь современным языком, был «кадровым офицером», и военному делу посвятил значительную часть своей жизни. Способы обучения войск рукопашному бою, построениям во время марша, охрана лагеря, боевые охранения, военные хитрости — обо всем этом ведется речь на многих страницах романа, и античный полководец мог почерпнуть для себя немало полезного из сообщаемых автором сведений.[548] Взаимоотношения командира и солдат рассматриваются с таким глубоким знанием чисто психологического аспекта, что наблюдения автора могли бы быть полезными даже для современного офицера (особенно то, что говорится о личном примере командира в VI главе I книги).

Картина наступления гоплитов, нарисованная в конце III книги «Киропедии», является необыкновенно впечатляющей: автор описывает ее с подлинным вдохновением. Конечно, здесь описана атака спартанской фаланги: воины наступают в строгом соответствии со спартанским боевым уставом, запев военный гимн (пэан), обращаясь друг к другу с ободряющими восклицаниями и обмениваясь паролем, переходящим по рядам. В том воодушевлении, с которым Ксенофонт описывает эту атаку, чувствуется душа «военного человека».

Теория и практика военного дела занимает автора повсюду (особенно до пятой главы VII книги). Более того, в конце I книги «Киропедии» (I, VI, 12 слл.) мы находим настоящее наставление по военному делу, и даже можем выделить в нем отдельные главы, где вводные фразы служат заголовками.[549] Это наставление изложено в форме беседы, происходящей между Киром и его отцом Камбисом, в которой затронуты следующие вопросы: снабжение войска, забота о здоровье воинов, искусства, необходимые в военном деле, умение воодушевлять войска, воспитание воинской дисциплины, построение войска перед сражением, искусство вождения войск днем и ночью по различным дорогам, разбивка лагеря, боевое охранение и караульная служба, тактика наступления и отступления, осада крепостей, форсирование рек, защита от вражеской конницы, лучников и т. п.

Диалогическая форма изложения основ военной тактики все время напоминает нам, что мы имеем дело с учеником Сократа. Но очень часто морально-философские и политические воззрения автора и его героев изложены в форме монологов.

Кир выступает в «Киропедии» со множеством речей, произносимых по различным поводам, а иногда и без всякого повода, и речи эти утомляют современного читателя. В древности, однако, дело обстояло иначе. Время расцвета творчества Ксенофонта, как уже отмечалось выше, совпадает с веком расцвета аттического красноречия. В это время творят наиболее выдающиеся аттические ораторы. Искусные, изощренно-витиеватые речи Кира построены по всем правилам риторики, длинные периоды, состоящие из систем нанизанных сложных предложений, проникнуты внутренним ритмом и изящно закруглены, само звучание их рассчитано на тонкий и взыскательный вкус ценителей изящного слова (не случайно Ксенофонт получил в древности имя «аттической музы» или «аттической пчелы», как говорится в словаре Суды). Ни в одном другом произведении Ксенофонта мы не найдем таких распространенных и многоречивых систем периодов, как в «Киропедии». Искусно построены и речи сподвижников Кира, часто служащие только фоном, отражающим выдающуюся индивидуальность и величие их вождя.[550]

Особенно характерно введение «Киропедии», в котором автор выражает свое восхищение личностью Кира. Энкомиастический, хвалебный тон его имеет яркую риторическую окраску. Уже первые строки «Киропедии» («…какое множество демократий было ниспровергнуто… какое множество монархий и олигархий пали… как много лиц, домогавшихся тиранической власти, очень быстро ее лишились…») содержат характерное мерное повторение одного и того же слова в начале сходных по ритмике и синтаксической структуре словосочетаний (теоретики ораторской прозы называли этот прием анафора). Часто встречается эпанастрофэ — повторение слов, заканчивающих одно предложение, в начале другого; парономасия — игра сходно звучащих, но имеющих различные значения слов: гомойотелевта — мерно повторяющиеся слова с одинаковыми окончаниями; гомойоптота — повторяющиеся слова, стоящие в одном и том же падеже и т. п. Эти риторические фигуры соединяются в одном или нескольких периодах, например: … стадо отправляется в путь туда, куда его ведут, пасется там, куда его пригонят, не идет туда, куда его не пускают… (7, Л 2)