Охотники за удачей - Дмитрий Леонтьев

— Як? — удивился Сокольников. — Это бык такой?

— Сам ты бык! — обиделся старик. — Это марка самолета. Истребитель.

— Истребитель? — Сокольников перевел взгляд на пистолет в руках старика. — Вы — убийца? Вы хотите меня убить?

— Хочу, — признался старик, — но не сейчас. У меня на вас план. Ты в моем списке, — он пошевелил губами, подсчитывая, — третий или четвертый, не помню точно. Сейчас подсчитаем. Первым будет Абрамов, вторым Смокотин, далее Шерстнев, затем ты, а уж после все остальные… Если, конечно, никто не полезет без очереди… Запомнил порядок?

— Я четвертый, — туповато кивнул Сокольников.

— Главное, про трех первых не забудь, — сказал старик. — Дальше по списку идут те, кто участвовал в убийстве Бородинского и его жены… Кстати, напомни мне, кто там еще к этому причастен?

Но Сокольников уже пришел в себя.

— А ну, выметайся, отсюда, старый козел! — приказал он, наливаясь яростью. — Стрелять посреди бела дня, на глазах у всех, ты все равно не рискнешь, а вот я могу и… Ай!

Взрыв боли в правой ноге он почувствовал через мгновение после того, как пистолет в руке старика рявкнул, выплевывая в пламени кусочек свинца. Согнувшись от боли пополам, Сокольников ударился лицом о рулевое колесо и двумя руками схватился за быстро намокающую от крови штанину.

— Сволочь, ты же мне ногу прострелил!

— А зачем ты меня козлом обозвал? — спросил старый негодяй. — Да еще сомневался, что я смогу выстрелить. Разве я похож на вруна? И не скрипи так зубами, подумаешь, ногу прострелил. Можно и потерпеть, не такая уж страшная боль… Вот когда я тебе колено второй ноги прострелю — это будет куда чувствительней… А потом локоть… Ты какой рукой онанизмом занимаешься?

— Правой, — простонал одуревший от боли Сокольников.

— Хорошо, прострелю левую. В конце концов я не садист, — сказал старик. — Ты помнишь мой вопрос?

— Да… Смокотин, Курчавин, Полевой, Валентинов и Миронов, но он уже умер… И я… Но я не хотел, меня заставили…

— Это ты Шерстневу расскажешь. Но после того, как перечислишь ему список, по которому я буду вас отстреливать. Это понятно?

— Угу…

— Значит, угу-ворились, — кивнул Лихолит, — После того как поговоришь с Шерстневым, у тебя будет время составить завещание, проститься с родственниками… Только поторопись, не затягивай этот процесс. Ну, бывай, до скорой встречи.

Он сунул пистолет за пояс, под куртку, и вылез из машины. Подойдя к дожидавшимся в отдалении спутникам, Лихолит сообщил:

— Начало положено. Подготовительная работа проведена, можно начинать. Сейчас мы навестим господина Абрамова. Чтобы не думали, будто мы шутки балагурим и безобразия хулиганим.

— С ним такой номер, как с Сокольниковым, не пройдет, — сказал Врублевский. — После смерти Бородинского он стал крайне осторожен. Боится всех — «шерстневцев», милицию, партнеров… Пуленепробиваемые стекла в машине, металлическая дверь и сигнализация в квартире, два постоянно присутствующих телохранителя…

— Не усложняй, — беспечно отмахнулся Лихолит. — Сейчас покажу, как это делается. Ведите меня к его дому.

— Но… Разве не нужно следить за ним, чтобы узнать его распорядок дня… выбирать место для засады, готовиться…

— Это вы глупых детективов начитались, — поморщился Лихолит. — Кого интересует, сколько у него телохранителей, и в каком броневике он ездит? Нет людей, которых невозможно убить. Просто в одних случаях это сделать чуть труднее, в других — чуть легче… Вот этот дом? Окна выходят во двор? И насколько я понимаю, этот красавец-«мерседес» принадлежит ему? Ждите меня здесь, я сейчас.

Лихолит подошел к темно-синему «мерседесу», задумчиво посмотрел на окна третьего этажа, закрытые от посторонних глаз жалюзи, и с силой пнул колесо машины. Сигнализация взревела котом, которому прищемили хвост дверью. По всей видимости, Лихолиту это понравилось, и он отвесил несчастному «мерседесу» еще два сильных пинка, с явным наслаждением прислушиваясь к визгливым завываниям. Жалюзи на окне поехали вверх, в оконном проеме появилось чье-то лицо, исчезло, и еще секунд через тридцать форточка распахнулась, выставляя напоказ возмущенное лицо бизнесмена.

— А ну, отойди от машины, хулиган старый! — визгливым тенорком заблажил Абрамов. — Сейчас мои ребята выйдут, и тебе…

Рука Лихолита взметнулась вверх, пистолет рявкнул, словно отвечая на ругательства Абрамова, и на этот аргумент бизнесмен возразить уже не смог. Он дернулся всем телом и застыл, застряв в форточке. Издалека казалось, что у бизнесмена появился третий глаз, такой же большой и круглый, как изумленно вытаращенные глаза Абрамова. Мгновеньем позже из раны плеснула кровь, заливая лицо. За спиной Абрамова замелькали какие-то тени, послышались приглушенные крики, ругательства. Лихолит, не торопясь, вернулся к окаменевшим от неожиданности спутникам и сообщил:

— Как видите, не надо ничего усложнять… Но стоит поторопиться. Сейчас кто-нибудь из телохранителей догадается выбить стекло, и в нас начнут стрелять… Не люблю, когда в меня стреляют. Есть в этом что-то пошлое…

— Вы… Вы зачем его убили?! — наконец обрел дар речи Сидоровский. — Вы что сделали?!

— А как же было его не убить? — на ходу пожал плечами Лихолит. — Его непременно надо было убить. Даже обязательно надо было убить.

— Но это же самое настоящее убийство, — Сидоровский беспомощно оглянулся на Врублевского, словно ища у него поддержки. Но Врублевский и сам был ошарашен.

— Ну да, — подтвердил старик, — убийство… Я что- то не понимаю тебя. Ты не догадывался, зачем мы сюда идем, или думал, что я шучу? Я похож на шутника? Убить одного Шерстнева было бы крайне несправедливо. В смерти Бородинского виноваты многие, а расплачиваться должен один? Нет, это несправедливо.

— Но это… это как-то…

— Не так, как ты представлял? — догадался Лихолит. — Ничего, бывает… Книжки про любовь тоже обещают «золотые горы» и «вечную весну», а на деле — предательства, разводы, серый быт, безденежье и теща… Не собирался же ты вызвать Шерстнева на ристалище и заколоть его копьем в честном поединке?

— Но посреди бела дня… из пистолета… в бизнесмена, — бормотал Сидоровский. — Самое настоящее убийство… Я такие раньше раскрывал…

— Перестань занудствовать, — попросил Лихолит. — Надоел…

— Я не знаю, как это нужно было делать…. но не так… нет, совсем не так…

— Ах, отстань, — отмахнулся Лихолит. — В отличие от Ключинского, я не считаю гуманным сажать человека в тюрьму на пятнадцать-двадцать лет. Ради чего? Ради того, чтобы он исправился? Чушь! Тюрьмы не исправляют. Ради того, чтобы он искупил вину перед обществом? Тоже чушь. Эксплуатация, причем наименее выгодная и наиболее глупая и жестокая. В тюрьму сажают из мести. Общество хочет, чтобы преступник испытывал страдания, мучился, медленно умирал, заживо гния в болотах. Хочет, чтобы его легкие сгнили от туберкулеза, а мозг отупел от жизни раба. Общество хочет медленной и жесточайшей пытки. А я не садист. Я отношусь к другим так, как хотел бы, чтобы относились ко мне. Если бы мне предложили выбор: быстрая смерть или медленное умирание от голода и туберкулеза, я выбрал бы первое. В России скотские тюрьмы. Такие тюрьмы есть только у варваров и садистов. Так что я проявил настоящее милосердие… совместив его со справедливостью. Разве не так?

Сидоровский и Врублевский сочли за благо промолчать. Да, в современной России смерть и впрямь была предпочтительней тюрьмы, которая являлась воплощением утонченного садизма… Но… Это «но» порождало не только сомнение, но и ужас, щедро приправленный отвращением.

— Подходяще, — прервал их размышления Лихолит. — Весьма и весьма подходяще.

Они остановились возле серого девятиэтажного дома. Старик крутил головой, рассматривая то окна четвертого этажа, то крышу пятиэтажного дома напротив.

— Смотрите, как все чудесно, — продолжал восхищаться Лихолит. — Даже не просто чудесно, а идеально…

— Что идеально? — уточнил Врублевский.

— Вон там, на четвертом этаже, зашторенные синими занавесками — окна квартиры Смокотина. А напротив — дом, который всего на этаж выше его квартиры. Мечта любого снайпера. Плохо только, что нет чердачных оконцев с этой стороны. Но если ночью лечь на крыше и укрыться чем-то вроде серого брезента, то с верхних этажей ты будешь незаметен…

— Хотите пристрелить его через окно? — догадался Врублевский. — Но его окна плотно зашторены. Смокотин сам был снайпером и не раз убивал людей после службы в армии. Он профессионал и знает, как это делается.

— Нет нынче настоящих профессионалов, — напомнил старик. — Есть те, кто хорошо стреляет или неплохо дерется. А настоящих профессионалов по ликвидации нет. Их просто «не делают». Окна на кухне закрыты лишь тюлью. Рано или поздно он должен выйти на кухню? Должен. Впрочем, я не говорил, что собираюсь стрелять в него. Я просто сказал, что это идеальное место для снайпера… Такого уровня, как Смокотин… Поднимемся, посмотрим.