Вокзал Виктория - Анна Берсенева

– Это на вас свежий эль так благотворно действует, – заметил Зимин. – Английских корней нет случайно?

– Английским взяться неоткуда, – улыбнулась Вика. – Но вообще-то я о своих корнях понятия не имею. Пыталась что-нибудь про мать выяснить, но она сама детдомовская была, и сведений о ней никаких. Звали Виктория, фамилия непонятно откуда. Удивительно, кстати: все-таки если ее родители в войну погибли, то хоть что-нибудь же должно о них быть известно. Значит, враги народа были, наверное.

Вышли из паба и пошли обратно в сторону Белгрэйв-роуд, к отелю. Теперь Вика уже не казалась себе сомнамбулой, парящей над мостовой. Она чувствовала каждый свой шаг и каждый шаг человека, идущего рядом, и от этого ясного ощущения каждого шага ей было так хорошо, будто она превратилась вдруг в рыбу и поплыла по большой полноводной реке.

– Почему вы думаете, что они были враги народа? – спросил Зимин.

Он шел очень быстро и, наверное, думал только о том, вернулись ли его ученики. То есть это Вика понимала, что он думает об этом, а по его вопросу, по тону, которым он его задал, понять это было невозможно.

Не из вежливости он задал этот вопрос, вот что она в его голосе расслышала.

– А почему тогда никаких о них сведений нет? У меня только фотография есть, и то случайно, – ответила Вика. – И я, знаете, думаю…

Но тут они увидели впереди знакомую компанию, и Зимин поспешно произнес:

– Извините, Вика. Идите в отель без меня, ладно? Вот ключ.

– Но как же… – начала было она.

– Это от моего номера. Можете занимать, я у мальчишек переночую, у них кровать одна свободна. Извините! – повторил он и ушел к своим ученикам.

А Вика осталась одна. И пошла в отель напротив Варвик-сквер, куда ж еще ей было деваться.

Отель оказался из разряда «бэд энд брэкфест»: крошечный чистенький номер, в котором вдвоем не разминешься, и такая же ванная комната с узкой душевой кабиной. Вика умылась холодной водой, взглянула на себя в зеркало.

Ей показалось, что она видит не себя. То есть лицо ее не переменилось, конечно, те же высокие скулы и тот же подбородок треугольником, и глаза не приобрели другую форму, остались длинными, до висков. Но словно бы кто-то другой смотрел на нее из зеркала этими глазами.

Вика зажмурилась и помотала головой. Она не любила мистику и не верила в загадочные видения.

Но стоило только подумать этими словами, «загадочные видения», как лицо Дмитрия Павловича Зимина представилось ей с такой ясностью, как будто она по-прежнему сидела напротив него за столиком в пабе.

В его лице не было ничего загадочного – не считать же загадкой внимательный взгляд, – но что-то необычное было точно. Что, Вика не понимала, и это беспокоило ее, волновало. От этого волнения, а не от холодной воды горели сейчас ее щеки.

«Но когда ты руки вложишь меж ладоней дорогих…»

Да, это было как глубокий вдох. После него все и переменилось, после этого вдоха. После того как она почувствовала, как он держит ее руки между своими ладонями.

Но что же такого необычного в его лице?..

Оставаться в комнате было невозможно. Вика металась бы по ней, как по клетке, но по ней и метаться было невозможно: нос утыкался то в одну стенку, то в другую.

Она вышла в коридор, прислушалась. В дешевом отеле останавливались, конечно, люди большей частью молодые, поэтому за каждой из дверей стоял шум. И не стучаться же в каждую с вопросом, не здесь ли Дмитрий Павлович Зимин. Да если она его и обнаружит, то что ему скажет?

Вика поскорее пробежала по коридору и вышла на улицу. Теперь, в темноте, запах осени – листьев, травы, живой влажной земли – стал глубоким и острым. Она перебежала на другую сторону Белгрэйв-роуд, миновала Варвик-сквер и пошла куда ноги несут, понимая при этом, что ноги несут ее к Темзе. Она выросла на большой реке, поэтому чувствовала ее присутствие, как другие люди чувствуют только присутствие близкого человека, да и то не все его чувствуют вообще-то.

Остался справа светящийся бессонный вокзал Виктория. Река уже блестела впереди темным ночным металлическим блеском. Вика замедлила шаг. Она шла и думала. Нет, нельзя было назвать это мыслями – она шла и пыталась понять, почему так переменилась ее жизнь от одного лишь движения рук человека, которого она видела два раза в жизни. Как такое может быть, что по их мановению мир перевернулся, плеснул хвостом, как огромная рыба, и стал совершенно новым? Вдруг, в одно мгновенье перестал быть скопищем мелких и непонятных хаотичных движений, приобрел смысл и устремился вперед.

Ну и просто волновалась она в эти минуты, идя по пустынной улице к реке. Просто билось у нее сердце, чуть не выпрыгивало из груди.

– Вика, подождите!

Она не удивилась. Может, Зимин просто увидел в окно, как она вышла из отеля, может, сам покурить вышел и разглядел ее издалека. Как бы там ни было, она не удивилась, когда он догнал ее на пустынной улице.

– Вы отдохнули бы, – сказал он и пошел рядом. – Постарались бы уснуть.

– Я не устала, Дмитрий Павлович, – сказала Вика. – Я волнуюсь просто, вот и вышла.

– Отчего волнуетесь?

– Так. Думаю.

– Это волнующее занятие, да.

Она не смотрела на него, но почувствовала, что он улыбнулся.

– Я вас как раз перебил, когда вы говорили, что думаете о родителях вашей мамы, – сказал Зимин. – И что у вас есть их фотография.

– Я вообще-то не знаю, их это фотография или нет. Но наверное, все же их.

– Почему?

– А вот.

Вика достала из сумки старую фотографию. Чудо, что она уцелела – только потому, что лежала не в бумажнике, а в паспорте.

Зимин взял фотографию, посветил на нее телефоном.

Мужчина и женщина улыбались, взявшись за руки, на крыльце Дома со львами. Очень они были счастливы, этого невозможно было не понимать.

– Конечно, это ваша бабушка, – сказал Зимин. – Тут и сомнений нет.

– Почему?

– А вы разве не видите, как на нее похожи? Не зря мне сразу показалось, что вы как будто с картины сошли. Что-то из Возрождения, да Винчи, может.

– Я скорее вижу, что Витька похож, – сказала Вика. – И на нее, и на него. На него даже брови похожи, мне кажется. У Витьки такие же – как ласточки. Ну и хорошо. У этого человека лицо хорошее, правда?

– Правда. Недюжинное, я бы сказал.

Вика засмеялась.

– Что? – спросил Зимин.

– Так. – Она смутилась. – Я, знаете, уже отвыкла. Недюжинное… Не ожидаю уже такие слова услышать. Мне все время кажется, что вокруг меня бесконечное количество глупых людей. Хороших, плохих – не важно. Беспросветно глупых. Я себя больной от этого чувствую уже, честное слово. Я по улице иду, случайные какие-то взгляды на них бросаю и думаю: вот эта женщина, может, неплохая, лицо у нее незлое, на щеках ямочки, но она точно уверена, что Крым правильно отобрали, он же наш, мало ли чего там на бумаге считается, ерунда какая… И вон тот парень, думаю, наверное, ничего, лицо у него простое и открытое, но он знает, кто сильнее, тот и прав, автомат возьмет и пойдет абсолютно ему незнакомых людей стрелять из-за какого-то бреда, который ему в голову влили, и это не потому что он злой, а потому что ни себя не уважает, ни других, и глупый, глупый, беспросветно глупый…