Корона с шипами - Джулия Джонс

От него исходил запах полуразложившегося трупа, мочи и фекалий.

Оно успело испачкать свой нож. Кэмрон заметил какое-то темное пятно на конце клинка и застывший жир у рукоятки.

Гонец крикнул что-то низким, скрипучим голосом. Ему ответили, и вскоре Долина Разбитых Камней загудела от их зловещей переклички. Желтые глаза горели голодным огнем. Кэмрон судорожно сглотнул. Фамильный меч Торнов — отличный кривой меч из лучшей стали, дважды прокаленный в пламени, — вдруг показался ему просто легкой, непрочной бамбуковой тросточкой.

Воины окружили своего командира, ожидая приближения врагов. Больше им ничего не оставалось. Все кончено — они позволили заманить себя в ловушку. И вот западня захлопнулась.

Все застилал ядовитый дым от факелов гонцов. У Кэмрона начали слезиться глаза. За спиной у него закашлялся один из рыцарей. Гонцы были всего в нескольких шагах от них. Они не столько шли, сколько разливались по ущелью, темной копошащейся массой заполняя все уголки. Черное кольцо смыкалось вокруг отряда. Кэмрон взглянул в лицо гонцу, который — юноша знал это — должен был убить его. Многое он ожидал увидеть в этом лице, больше похожем на звериную харю. Многое, но не хитрость. Холодное, расчетливое коварство.

Кэмрон содрогнулся. Гонцы — как бы они ни выглядели — на самом деле не звери. Отнюдь нет.

Кэмрон заставил себя унять дрожь. И в этот момент гонцы ринулись в атаку. Они двигались сплошным потоком, точно чудище со множеством голов и одним на всех туловищем.

Кэмрон глубоко вздохнул, набирая побольше воздуха, и, как в воду, кинулся в самую гущу монстров, зарезавших его отца.

Лезвие меча столкнулось с клинком ножа. Сгусток жира на кинжале гонца распался на две половинки. Кэмрон не успел занести меч для следующего удара, как его враг сделал новый выпад. Кэмрон инстинктивно поднял левую руку, чтобы закрыть лицо. Нож стукнулся о металлическую рукавицу и застрял в ней. Конец зазубренного лезвия все же задел запястье Кэмрона. Стиснув зубы, он превозмог боль.

Гонцу хватило доли секунды, чтобы высвободить свой кинжал. Но Кэмрон успел нанести сокрушительный удар. Глаза чудовища широко раскрылись, лязгнули желтые зубы. Обдав Кэмрона зловонным дыханием, чудовище навалилось на него.

Кровь залила руки и лицо Кэмрона. Волосы его зашевелились от ужаса. Ему казалось, что вес собственного тела тянет его к земле, как непосильная ноша. Он видел серую, мертвенного оттенка кожу, чувствовал противоестественный жар тела монстра.

Оно не остановится, пока не умрет.

Кэмрон попытался заслониться мечом, прижав его к груди, как щит. Он слышал хрипы и стоны своих людей. Гонцы шли только вперед. Ни шагу назад. А с гор спускались новые полчища. Развевались плащи, сверкали клинки, глаза метали искры. Казалось, им не будет конца.

Кэмрон вдруг вспомнил о воинах, оставшихся за скалами. Какая участь постигла их? Ответ был слишком ясен. Лучше не думать.

На помощь раненому гонцу пришел другой. Заслонив собой раненого товарища, он атаковал Кэмрона. Из груди его вырывалось низкое утробное урчание, а челюсти шевелились, словно перемалывая чьи-то кости.

Кэмрону пришлось отступить. Быстрыми, почти неуловимыми круговыми движениями меча он создавал вокруг себя невидимый заслон и старался двигаться боком к противникам, чтобы им труднее было попасть в цель. Он не знал, чья кровь заливает глаза — поверженного гонца или же его собственная. Левое запястье точно кипятком жгло. Из пробитой в рукавице дыры тоже капала кровь.

Сквозь ветви деревьев пробивались косые лучи солнца. Кэмрон чувствовал, как оно согревает плечи и затылок. Ветер принес запах горящей травы — и чего-то еще. Кэмрон запретил себе думать, чего именно, запретил отвлекаться от того, что происходило здесь и сейчас.

Длинные тонкие ножи гонцов не могли ни по длине, ни по весу сравниться с широкими мечами рыцарей. Но это не имело значения. Гонцы были проворны и быстроноги — Кэмрону еще не случалось сталкиваться с такими ловкими вездесущими врагами. Легкие кожаные доспехи не мешали им двигаться. Выпады их были стремительны и смертоносны. Они жаждали крови, и ничто не могло остановить их.

Слева от Кэмрона свалился один из его бойцов. Клинок гонца пробил металлический нагрудник рыцаря, и тот рухнул на землю. В окружавшей тело Рифа Хэнистера стене образовалась брешь. Кэмрон увидел, как с полдюжины гонцов кинулись к раненому. На губах их выступила пена, липкие нити слюны свисали с подбородков. Длинные ножи сверкали на солнце. Воин заслонил лицо рукой, но не в его силах было защитить от кромсающих лезвий сами руки, шею, горло.

— Вставай, — прохрипел Кэмрон, — вставай же!

Рыцарь не отзывался.

Я видел, как погибали люди на поле боя, погибали потому только, что слишком тяжелые доспехи не давали им подняться на ноги после первого же падения, всплыли в мозгу Кэмрона слова Райвиса.

Волна гнева обрушилась на Кэмрона. Он бросился вперед, к раненому уже гонцу. Кэмрон ощутил, как меч вонзается в плоть врага, пронзает внутренности. Потом он поудобнее перехватил обмотанную кожаным ремнем рукоятку меча и, держа его наперевес, ударил второго противника в оскаленную морду. Череп чудовища раскололся, из ноздрей хлынула кровь. Кэмрон снова переключил внимание на первого гонца, еще раз перехватил рукоять и изо всей силы вонзил острие в горло врагу. Теперь надо было пробиться к поверженному рыцарю.

Во имя всех богов, он должен помочь ему подняться!

Тело под тяжелыми доспехами заливал горячий пот. Мускулы сжимавшей меч руки ныли от напряжения. Кэмрон видел, что тучи над его отрядом сгущаются все больше. Рыцари постепенно выдыхались. Они уже не проклинали врагов, не делали выпадов, почти не парировали удары. Они только заслонялись мечами вместо щитов и тяжело, со свистом дышали. К щекам приливала кровь, пот заливал глаза. Медленно, шаг за шагом, они отступали; кольцо вокруг тела Рифа Хэнистера сжималось.

Кэмрон рискнул оглянуться на темные полчища гонцов. Эти, наоборот, только начинали расходиться.

Успешно используя все тот же оборонительный маневр, то есть вращая перед собой мечом, Кэмрон добрался наконец до гонцов, напавших на раненого рыцаря. Они успели перерезать ремни, на которых крепились его доспехи, и теперь срывали металлический нагрудник и торопливо, в неудержимом стремлении поскорее вонзить зубы в живую, ничем не защищенную плоть, рвали когтями подбитую ватой нижнюю рубаху.

Шлем рыцаря валялся на земле, а двое гонцов беспрепятственно терзали его голову, уши, горло. Лицо ему до сих пор удавалось защитить, но металлическую рукавицу гонцы давно содрали, и рука превратилась в кровоточащий кусок истерзанного клыками сырого мяса.