Северная сторона сердца - Долорес Редондо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Амайя неохотно кивнула.
— Да, это рядом.
— И это ведь в Элисондо инквизиция проводила расследование, чтобы установить, побывал там дьявол или нет? — поинтересовался Джонсон с нарастающим энтузиазмом.
Амайя не ответила.
— Точно, это было в Элисондо, — ответил он сам себе. — А инквизитора, который руководил процессом, звали так же, как и вас, — Саласар. Саласар и Фриас, — добавил Джонсон, и все с любопытством взглянули на Амайю.
— Святая инквизиция — это что-то вроде Салемских судей, которые судили ведьм, верно? — спросил Шарбу. — А вы имеете какое-то отношение к этому Саласару? Он, случайно, не был вашим предком?
— Вряд ли, — ответила Амайя. — Моя фамилия происходит от названия долины и реки рядом с тем местом, где я родилась.
— А вы проверяли? — настаивал Джонсон, беспокойно проведя пальцами по усам. — Думаю, это было бы весьма интересно… Я знаю одного специалиста по генеалогии, который способен отследить семейную историю на несколько веков назад.
Дюпри, наблюдавший за Амайей, вмешался:
— Джонсон, мне кажется, заместитель инспектора не в восторге от этой темы.
— Надо же, — удивился Булл. — Если б дело касалось меня, я бы точно во всем разобрался.
— Если ваша семья всегда жила в тех краях, — не сдавался Джонсон, — вполне вероятно, что в какой-то момент ваши предки участвовали в одном из судебных процессов по колдовству, которые проводила инквизиция, как свидетели или как обвиняемые. Помню, когда инквизитор Саласар расследовал случаи общения с дьяволом, он получал тысячи доносов с самооговором или осуждением других. Это чуть ли не все население региона.
— Сколько жителей сегодня в вашей деревне? — спросил Шарбу.
— Около трех тысяч, — ответила Амайя.
— Тогда я наверняка прав, — воскликнул Джонсон. — Все жители в какой-то момент участвовали в этих процессах — либо их обвиняли в колдовстве, либо они обвиняли соседей.
— Да, — с горечью ответила она.
Дюпри повернулся к Амайе.
— Кажется, вас это расстраивает. Почему?
Амайя не ответила. Вместо нее заговорил Джонсон:
— Заместитель инспектора, с тех пор прошло много веков. Если бы все это было в Америке, в вашей деревне открылись бы шесть отелей с привидениями, три ведьминские тропы и дюжина сувенирных лавок. Вспомните хозяйку отеля «Дофин».
— Как правило, — ответила Амайя, — вы либо ни во что не верите, либо у вас имеется более здоровый способ взаимодействовать с магическим миром.
— А что, в Базтане с этим как-то иначе? — поинтересовался Дюпри.
— Кстати, что такое Базтан? — уточнил Булл.
Амайя вздохнула.
— Базтан — это долина, где находится моя деревня… Думаю, мир был бы лучше без этих вымыслов. Они кажутся забавными, когда воспринимаешь их как сказку, но на самом деле мышление, склонное к суевериям, порождает только страдания, социальную стигму и чувство отчужденности.
Булл посмотрел на нее с восхищением.
— Вы хотите сказать, что в Базтане до сих пор верят в ведьм?
— Или вопрос получше: есть ли сегодня в Базтане ведьмы? — отозвался Джонсон.
* * *
После еды тело сразу же напомнило им про физическую и эмоциональную усталость, накопившуюся за день. Булл первым вызвался нести дежурство у рации; остальные взяли подушки и одеяла и устроились каждый в укромном уголке, чтобы хоть немного поспать.
В какой-то момент Амайя осталась одна в комнате и села поближе к окну — ей был нужен свежий воздух, проникающий с улицы. Она опасливо всматривалась вглубь комнаты, в ненавистную темноту. Фонарик, прикрепленный к створке окна, мягко освещал пол; его света было достаточно, чтобы отпугнуть ночных призраков гауэко. Она снова задумчиво перевела взгляд на улицу. Гауэко, духи ночи… Темные духи. Бесприютные существа, странствующие по ночам, ища лазейку в душах, чтобы проникнуть во внутреннюю тьму и затаиться там. Надо же, она не вспоминала о них с тех пор, как была ребенком. Амайя вспомнила о пожилой женщине, которая, словно маленькая девочка, пряталась под кроватью, спасаясь от гауэко. «Сюда явился демон», — сказала она. Затем Амайя подумала о Композиторе: наверное, он сейчас тоже всматривается в темноту где-нибудь в ночном городе. Разница только в том, что он уже породнился с ночью: внутри него была тьма, в нем жил гауэко, он сам стал одним из них. Амайя покачала головой, пораженная силой воспоминания и отчетливостью, с которой вдруг ощутила личность Композитора.
— Гауэко, — пробормотала она в темноту. Древнее, зловещее баскское слово, произнесенное вдали от Базтана, принесло ощущение множества темных и коварных слов, а также других, драгоценных и целительных, как объятия.
Голос Дюпри, вошедшего в комнату, вернул Амайю в реальность:
— Вам лучше?
Она смущенно вздохнула.
— Извините, это было безрассудство; я не подумала об этом.
— Ничего страшного, просто в воде полно бактерий. Сточные воды из канализации, болотный ил, состоящий из мертвых растений, микроорганизмов и всевозможных личинок… Если вы поранились, промойте рану, иначе воспалится.
— Я не это имела в виду… — сказала она, пытаясь улыбнуться, хотя лицо ее оставалось печальным.
Дюпри кивнул. Он тоже не собирался говорить о воде — это был удобный предлог, чтобы подобраться к Амайе. Она была одним из самых сложных людей, которых он когда-либо встречал в своей жизни. Ему хотелось быть откровенным.
— Мои родители погибли во время урагана «Бетси». Отец был врачом, а мать — медсестрой. Они отправились принимать роды и застряли на Гранд-Айле, когда началась буря. Их нашли в машине неделю спустя; оба были мертвы.
— Мне очень жаль, — отозвалась Амайя, изучая его лицо. — «Катрина», должно быть, напомнила вам пережитые ужасы…
— Я был маленьким, и почти все мои воспоминания о родителях — это лица на фотографиях. Я вырос с Наной, кузиной отца.
— У вас есть братья или сестры?
Дюпри отвел взгляд.
— У меня есть сестра. А у вас? — спросил он слишком поспешно, и эта мелочь не ускользнула от Амайи: ей показалось, что он предпочел бы не рассказывать о своей семье.
— Две старших сестры. Но мы не очень близки, меня тоже воспитывала тетя.
Дюпри наблюдал за ней, сдерживая желание продолжить расспрос. Итак, две старших сестры, с которыми она не была близка, потому что с двенадцати лет училась в Америке, и отец, которого она отказалась хоронить.
— Я видел, как вы молились за этого человека. Это был добрый поступок.
Амайя смотрела на него пять, шесть, десять секунд. Как будто не расслышала, что он сказал, или, наоборот, тщательно обдумывала значение его слов. Потом опустила взгляд и еще секунд десять неподвижно сидела в луче фонаря. Когда
