Мы дрались на бомбардировщиках. Три бестселлера одним томом - Артем Драбкин

Всего совершил 24 вылета в качестве «воздушного парламентера», вместе со сменявшими друг друга летчиками Масловым и Ляшенко провел почти семьдесят передач.

Как мы остались целыми в этих полетах? До сих пор трудно в это поверить…

Каждый такой вылет я могу сравнить только с канатаходцем, идущим под куполом цирка без страховки по канату с завязанными глазами. Риск угробиться примерно такой же…

После пленения Паулюса нас вызвали в Политуправление фронта. Там же находился Рокоссовский. Подошел ко мне, сказал: «Благодарю вас за отличное выполнение особого задания. Даже фельдмаршал слушал ваши передачи». И обратился к начальнику Политуправления фронта генералу Галаджеву: «Вы не забыли передать в дивизию мое приказание, чтобы после окончания операции члены экипажа были представлены к званиям Героев?»

«Никак нет, не забыл, приказание ваше передано», – ответил тогда Галаджев.

Прошло несколько месяцев, Галаджев приехал вручать нашему полку гвардейское знамя. Устроили банкет, накрыли праздничные столы, песни под баян поем: «Выпьем за Родину нашу любимую, выпьем и снова нальем». Галаджев подзывает меня к себе: «Хорошо поешь, капитан. Да, кстати, где Звезда за Сталинград?» Отвечаю: «За Сталинград экипаж награжден не был».

«Как это не награжден?! – возмутился он. – Командованию дивизии было дано указание комфронтом отметить ваш экипаж особо!»

Я отшутился: «Может быть, в этом и состоит особенность – не награждать вовсе».

В моем присутствии Галаджев подзывает к себе командиров дивизии и полка и задает тот же вопрос. Я прошу разрешения уйти и возвращаюсь за стол.

В итоге я вообще ничего не получил. Как это не раз бывало – меня забыли по непонятным причинам. Впрочем, забыли ли…

С Рокоссовским судьба столкнула в жизни еще раз. В конце 50-х годов маршал прибыл в Закавказский военный округ с комиссией Генштаба.

Я тогда исполнял обязанности командира авиационной дивизии. Прибыл на аэродром Вазиани, куда Рокоссовский нагрянул с проверкой. Когда я подошел и представился маршалу с докладом, он сказал: «Лицо мне ваше знакомо, полковник. Где мы раньше встречались?» Отвечаю: «Летчик-парламентер, вы мне в Сталинграде несколько раз лично задачу ставили».

«Рад, что мы снова свиделись», – сказал Рокоссовский…

– Если уж речь пошла о наградах, то прошу Вас помочь мне разобраться с этим вопросом у летчиков-«ночников». В 8-й ВА, например, «ночникам» давали Героя за 500 успешных вылетов. В вашей 16-й ВА было немало пилотов с 800–900 боевых вылетов, не получивших этого звания. Были ли какие-то общие критерии для награждения для воевавших на По-2? Или, как это часто бывало, все зависело от прихоти штабников на уровне дивизия – корпус? Хотя бы на своих примерах расскажите, ведь Вы за войну заслужили четыре ордена.

– Критерии были на бумаге, в штабных циркулярах, но только кто на них смотрел… Поначалу я был наивен и верил в то, что тот, кто заслужил боевую награду, ее обязательно получит. Но быстро из меня эти иллюзии «выбили». В августе сорок второго впервые летчикам полка вручали ордена. Сразу же после прочтения приказа № 227. Я знал, что моя фамилия была в списке представленных. По количеству боевых вылетов на тот период я был в первой десятке летчиков и штурманов полка. Зачитали приказ, среди всех представленных не наградили только меня. Этого никто не ожидал, а я стоял огорченный и смущенный. Кто-то из строя спросил: «А почему нет награды Овсищеру?» Военком дивизии ответил: «Произошло недоразумение, мы запросили вышестоящее командование, ошибка будет исправлена, и орден Овсищеру, несомненно, придет». Вскоре после этого полк получил приказ на передислокацию под Сталинград. Военком сказал напутственное слово перед строем и снова напомнил, что ожидающийся приказ о моем награждении будет выслан в район нашего нового базирования.

Некоторое время я его ожидал, но приказ так и не поступил…

После истории с наградами за «парламентерскую» деятельность я вообще перестал думать о каких-то регалиях.

За Берлин наградили всех, кроме меня, но тут я знал, что начальник кадрового отдела Казаков «воду мутит», а комдива Борисенко уже в дивизии не было, чтобы вмешаться.

Теперь по вопросу о Героях. У нас в дивизии было четыре ГСС, все ребята получили это звание заслуженно. Но, например, штурманы Толчинский и Семаго имели почти под тысячу боевых вылетов и не получили Героя. Сказать, что причина в том, что Толчинский по национальности – еврей и ему Звезду «зажали» командиры-антисемиты, я однозначно не могу. Ведь Семаго был русским и тоже не получил ГСС.

Спрашивать подобные вопросы надо у «воевавших» в штабах, ведь там решали: «кому чего, кому – ничего». Оставим эту тему, уж больно она несерьезная.

– Давайте я осмелюсь задать еще несколько вопросов из «несерьезных» тем, и после вернемся к летной боевой деятельности. Летчик-комиссар. Кто это? Какие функции возлагались на политруков в авиации? Насколько высок был процент «летающих комиссаров» по отношению к «воевавшим пламенными речами» на аэродромах?

– К середине сорок второго года в бомбардировочной и истребительной авиации почти не осталось нелетающих комиссаров эскадрилий. Летали в бой все. Представьте, что чувствовал летчик-штурмовик РККА летом сорок второго, видя, как за неделю-другую погибли все его товарищи. Он понимал, что и его черед придет очень скоро сгореть в небе. Потери у нас тогда были просто жуткими. И к такому «смертнику» подошел бы комиссар эскадрильи, тыловой и наземный, с отъетой харей, и начал бы вести речь о мужестве и долге… Уважали только политруков, идущих рядом в бой. Командование это понимало, и во всех эскадрильях на должность политруков назначали летчиков-коммунистов.

Насчет вашего вопроса по функциям комиссара эскадрильи. Их диапазон был весьма широким, как у нас шутили – от «массовика-затейника» и воспитателя до «живого личного примера». Главное было моральный дух ребят укрепить, поддержать в трудную минуту, да и просто развеселить. Язык у меня был «подвешен» хорошо, говорил я искренне. На самые опасные и тяжелые задания вызывался первым и добровольно, чтобы все видели, как воюют коммунисты, и заодно заткнуть пасть антисемитам… Как-то эскадрилья за один вылет потеряла пять самолетов. На следующую ночь мы были снова должны бомбить эту станцию, и было предельно ясно, что немцы подготовились к встрече с нами. Все перед вылетом были хмурыми, какая-то печать обреченности на лицах. Взяли мы с летчиком Ширяевым баян и устроили ребятам мини-концерт минут на двадцать перед полетом. Все повеселели. Ушли мы в небо, и все благополучно вернулись, хотя зенитное противодействие над станцией было кошмарным.