Корни небес - Туллио Аволедо

Я больше не слышу звуков выстрелов рядом со мной. Вижу только снег, который взмывает вверх фонтанчиками. Три, четыре, пять раз. Все более точные выстрелы заставляют меня отказаться от моей изначальной цели. Вход в узкий канал прегражден обломком моторной лодки, лежащим поперек его, а площадка между домами предоставляет снайперу удобное для стрельбы пустое пространство.

Я направляюсь ко входу в другой, более широкий канал.

Кажется, что я бегу уже вечность. Выстрелы прекратились. Наверное, стрелок меняет позицию.

Я пробегаю под каменным мостом.

Прежде чем погрузиться во тьму канала, я оборачиваюсь посмотреть на остров Сан-Микеле. В этот момент мне не видно Готшалька, но потом, через несколько секунд, я замечаю, как его голова показывается над дюной из снега, а затем, как он, с неожиданной легкостью, исчезает в широкой траншее, которая соединяет Сан-Микеле с городом.

Проклиная стрелка, который отдалил меня от моей цели, я продвигаюсь по каналу.

Сильный порыв ветра обрушивает красным дождем обломки кирпича со стены слева от меня, раздробив вывеску с названием улицы. Мне удается прочесть только итальянское слово «НИЩИЕ».[96]

Теперь я знаю, что стрелков несколько.

Как минимум двое.

Винтовка. Автомат. Или что-то другое?

Я бегу еще быстрее, направляясь к странному зданию: сарай с крутым склоном, который спускается прямо к воде. Скелет какой-то полуразобранной лодки объясняет мне, что это верфь, оставшаяся с тех времен, когда город был еще богат. Один из «скуэро»,[97] как они их называли. Важно то, что он сможет послужить мне укрытием. Я карабкаюсь по нему, несколько раз теряя равновесие. В конце концов, взбираюсь наверх и падаю, обессиленный, прислонившись к стене сооружения.

Отдышавшись, я уже было думаю, что дело сделано, но вот окидываю взглядом тот маршрут, который я проделал.

Мои следы отчетливо видны на снегу.

Слишком отчетливо.

Даже слепой мог бы найти их.

Испустив возглас отчаяния, я снова поднимаюсь на ноги. Дверь, которая ведет с верфи на улицу, закрыта на ключ.

Мне не остается ничего другого, как снова спуститься в канал, надеясь лишь, что я буду бежать быстрее, чем мои преследователи.

Но я не знаю города и рискую, таким образом, попасть им прямо в лапы. Карту я потерял. Неизвестно где, неизвестно когда. Мне не остается ничего другого, кроме как молиться и следовать инстинкту. На этом берегу канала дома невысокие. На другом, наоборот, более помпезные.

Слева от меня фасад здания с четырьмя коринфскими колоннами — видимо, это церковь. А дорога вдоль канала открытая. Слишком открытая.

С этой стороны для меня нет убежища.

Сам не понимая, как я принял это решение, вместо того, чтобы подняться по боку канала, я возвращаюсь по своим следам в сторону моста. Я пробегаю половину дороги, высчитывая каждую секунду, в ожидании нового выстрела.

Но никто не стреляет.

Зато я слышу другие звуки, и непонятно, близко они или далеко. Это звуки шагов бегущих людей, звуки призыва.

Неожиданно, пройдя уже полдороги от моста, я замечаю туннель, или то, что выглядит как туннель, закрытое на деревянный засов. В первый раз я его не заметил на бегу, но теперь вижу.

Это один из тех коридоров, по которым можно было на лодке доставить различные грузы во дворцы, стоящие на берегах каналов. Он почти два метра в высоту и закрыт лишь на деревянную задвижку, которая кажется довольно хлипкой. Нужно лишь приложить силу, и она сломается. Теперь дверь приоткрылась, и щель достаточно широкая, чтобы я смог туда зайти.

Туннель темный, а мне совершенно нечем осветить его. Стены воняют гнилью, они на полтора метра в высоту покрыты чем-то, похожим на высохшие водоросли.

Я двигаюсь в свете, который просачивается со входа в туннель, пытаясь найти вход, который должен быть здесь.

Наконец я его нахожу. Опершись о стену, я поднимаюсь на первую из трех ступеней, которые ведут к деревянной двери.

Она тоже закрыта, но отчаяние увеличивает мои силы: четырьмя точными ударами я сбиваю задвижку.

Эхо в глубине туннеля похоже на звук выстрела. Я торопливо захожу за порог и пытаюсь закрыть за собой дверь. Но следы, которые я оставил на снегу, слишком заметны.

Мне нужно время.

Этот подземный туннель подсказал мне одну идею.

Может быть, мне и удастся спастись от моих преследователей.

Допустим, что все то, что я видел в последние дни, не было бредом.

Скоро я это узнаю.

38

ДОКТОР ЛИВИНГСТОН, Я ПОЛАГАЮ?[98]

Я пытаюсь вспомнить карту, которую давала мне посмотреть Алессия, когда водила меня по своему подземному царству.

Красные черточки, которые обозначали колодцы или подземные цистерны на листе этого атласа, были, конечно, более частыми в центре города. На окраинах города, как здесь, концентрация черточек была поменьше. Но, так как я не обращал внимания на то, где располагались знаки, которыми были отмечены входы в подземелье, теперь я могу только довериться интуиции.

Стараясь производить как можно меньше шума, я захожу на первый этаж дома. Ничего похожего на тот дворец, в котором живет Алессия. Слабые лучи, проникающие сквозь дверные щели, освещают самую обычную и простую мебель. Сильный запах плесени и соли.

Я вхожу в комнату, которая была, по всей видимости, гостиной. Назвать это библиотекой было бы слишком пафосно, хотя и книги здесь тоже есть. Но это не тома в кожаных переплетах и с миниатюрами, а примерно сотня книжек в мягких переплетах на полках шкафа из «Икеи», которые влажность превратила в нечто непригодное для чтения. Я вытаскиваю одну из них, или, вернее, пытаюсь вытащить, потому что книга склеилась с остальными. Отодрав ее силой, я смотрю на то, что вытащил. Это «Принц Каспиан» Клайва Стейпла Льюиса.[99] Я читал ее когда-то, еще в детстве, после того, как посмотрел фильм.

Она не произвела на меня особенного впечатления, и я мало что помню. Интересно, что ее автор был известен в мое время благодаря одной фразе, которую, возможно, он никогда не писал и не говорил: «Сегодняшняя боль — частица вчерашнего счастья». Это сказал Энтони Хопкинс, актер, который исполнял роль Льюиса, но саму фразу выдумали сценаристы.

Я пытаюсь открыть книгу, но все страницы слиплись.

Эта книга бесполезна, и я швыряю ее в угол, откуда поднимается облачко пыли, которая кружится в лучах солнца.

На минуту мне кажется, будто я вижу в этом пылевороте человеческое лицо, но это всего лишь иллюзия.

Пыль продолжает садиться.

И тут я понимаю.

На полу нет никаких следов, кроме моих.

В заброшенном доме обычно бывают отпечатки крысиных или птичьих лап.

Там бывает паутина по углам.

Этот же дом — абсолютно мертвый. Как и весь остальной город.

Никаких звуков, никаких суетливо семенящих лап в темноте, как в катакомбах святого Каллиста. Единственное животное, которое я здесь видел, — это кот, который неожиданно исчез в окне.

Этот город мертв.

Это царство иллюзий. Невозможно довериться своим чувствам.

И все зеркала разбиты, кусочки стекла раскрошены до единого.

Или это тоже иллюзия?

Зеркала разбиты, но единственный раз, когда мне удалось взглянуть на отражение его лица, я увидел ухмыляющийся череп.

Я спрашиваю себя, что бы я увидел, взглянув в зеркало на свое лицо.

Неухоженную бороду?

Глубоко запавшие глаза?

Я не ем уже несколько дней. Патриарх был прав. Это тоже чудо? А как насчет лихорадки и кашля, который выворачивает мне наружу легкие? Мы, живущие в пещерах, в постоянном холоде, так привыкли к болезням дыхательных путей, что не придаем им значении, до тех пор, пока они не убивают нас…

Но с тех пор, как я нахожусь здесь, я, безусловно, кашляю больше. Может быть, у меня температура? Это объяснило бы все — и видения, и этот бред наяву…

Температура…

Я думаю о том, что можно было бы остаться здесь навсегда.

Прислоняюсь к стене.

Это было бы неплохо.

И это самое легкое решение.

Я мог бы остаться здесь, наблюдая за тем, как жизнь вытекает из меня, как песок в песочных часах.

А потом? Что случится со мной после смерти?

Превращусь ли и я тоже в одного из признаков, наполняющих этот город? Увижу ли снова Алессию и остальных?

Что означает эта полужизнь…

Или полусмерть…

Как это сочетается с христианской идеей Рая?..

Или Ада?..

Я начинаю дремать, как будто погружаясь в на глубину моря. Постепенно теряя сознание, погружаясь в пустоту, я слышу, что пыль шепчет мое имя, легким, как шелест травы, голосом…

Я просыпаюсь от шума.

От шума шагов в соседней комнате.

Я не знаю сколько времени прошло.

Час? День?

Я хочу, чтобы меня оставили в покое.