Тайна - Питер Страуб

— Это дело — моя единственная большая ошибка. И я всегда воспринимал это именно так. Но теперь, пусть через столько лет, мы вместе исправим ее. Пойдем скорее к миссис Трухарт — там мы сможем поговорить.

Спрыгнув с купальни, фон Хайлиц пошел вдоль озера. Возле дома Родди Дипдейла он пошел прямо по лужайке и вывел Тома к тропинке. Оба отбрасывали в лунном свете длинные тени. Они шли молча, пока не добрались до того места, где начиналась тропинка, ведущая к поляне. Здесь фон Хайлиц включил фонарь.

— Кстати, — сказал он. — Тим Трухарт арестовал твоего друга Нэппи.

— Правда? — удивился Том. — А я думал, что Спайчалла ничего не расскажет ему о моем звонке.

— Может, и не рассказал бы, если бы Чет Гамильтон не заинтересовался, почему ты расспрашивал у него дорогу к Саммерс-стрит. Он поехал туда вслед за вами и видел, как Нэппи выносит коробки и складывает их у дверей мастерской. Чет развернул машину и поехал к ближайшему телефону. Два звонка Спайчалла уже не мог проигнорировать.

— А как насчет Джерри?

— Пока Нэппи утверждает, что совершил все ограбления один. Но, думаю, он быстро сменит тактику, когда узнает, что получит гораздо меньший срок, если назовет сообщников. Спайчалла ищет Джерри Хазека и Робби Уинтергрина, но пока безуспешно. Вот мы и дошли до места, где ты заблудился в ту ночь.

Луч фонарика скользнул по гладким серым стволам огромных деревьев. Старик посветил влево, и глазам Тома открылась знакомая тропинка, уходящая дальше в лес.

— Похоже, что да, — сказал Том.

— Мне было очень неприятно сбивать тебя со следа, — сказал фон Хайлиц.

— Тогда зачем же вы это делали?

— Я уже сказал. Потому что хотел, чтобы ты сделал то, что сделал, не догадываясь о моем присутствии.

— Чтобы я выяснил, что это Барбара Дин убила Джанин Тилман?

Луч фонаря перестал двигаться, и Том чуть не наткнулся на резко остановившегося фон Хайлица, который вдруг заливисто рассмеялся. Он обернулся, и луч фонарика уперся в грудь Тома. Даже в темноте было видно, что старик с трудом старается приглушить смех.

— Извини, пожалуйста, но хотелось бы знать, что навело тебя на подобную мысль.

Раздражение, охватившее Тома, было таким же сильным, как радость и облегчение, которые он испытывал до этого.

— Я заглянул в шкатулку, которую обнаружил в шкафу Барбары Дин, — сказал он. — И нашел там среди вырезок из старых статей, в которых Барбару обвиняли в убийстве, две анонимные записки. Их написала Джанин Тилман.

— О, Боже, — воскликнул фон Хайлиц. — И что же там был написано?

— В одной: «Я знаю, кто ты. Тебя пора остановить», в другой — что-то вроде «Это продолжалось слишком долго — ты заплатишь за свои грехи».

— Весьма оригинально.

— Насколько я понимаю, вы не считаете, что Барбара убила Джанин Тилман?

— Барбара Дин никогда в жизни никого не убивала, — сказал фон Хайлиц. — Уж не думаешь ли ты, что она убила также и Антона Гетца? Повесила его на леске?

— Она вполне могла это сделать. Гетц, наверное, шантажировал ее.

— И Барбара как раз ждала его у него в доме, чтобы заплатить, когда Гетц рассказал, что я обвинил его в убийстве?

— Ну да, — кивнул головой Том. — Эта часть истории всегда казалась мне самой непонятной. — Он больше не злился на фон Хайлица — ему приятно было узнать, что Барбара Дин вовсе не убийца. — Но если она не убивала Гетца, и он не совершал самоубийства, тогда кто же помог ему расстаться с жизнью?

— Ты ведь сам сказал мне, кто убил Джанин и Гетца.

— Но ведь вы...

— Ты написал мне об этом в своих письмах. Разве я не сказал тебе, что ты сделал все то, что я ожидал? — Фон Хайлиц опустил фонарь, и Том увидел, что он улыбается.

«Здесь происходит что-то непонятное, — подумал Том. — Что-то недоступное моему пониманию».

Повернувшись, мистер Тень быстро пошел по тропинке в гущу леса.

— Так вы не скажете мне имя убийцы?

— Потом, в свое время. — Тому хотелось кричать. — Сначала я должен рассказать тебе кое-что еще.

Фон Хайлиц не произнес больше ни слова, пока они не оказались на поляне. В лунном свете, освещавшем хижину Трухартов, растущие вокруг цветы казались серебристыми. Старик погасил фонарь, как только Том вышел из леса, и теперь тени их лежали на посеребренной луной траве. Весь мир, казалось, состоял из трех цветов — черного, серого и серебристого. Том подошел к фон Хайлицу. Старик скрестил руки на груди. В лунном свете морщины его словно стали глубже, а лоб казался сморщенным. Тому вдруг показалось, что он никогда раньше не видел этого человека. Он остановился в нерешительности.

— Я так хочу сделать все правильно, — сказал фон Хайлиц. — Если мне это не удастся, ты никогда не простишь меня, и я тоже не прощу себя.

Том открыл было рот, но не смог издать не звука — неожиданная перемена в облике мистера Тени словно лишила его дара речи.

Фон Хайлиц опустил глаза, не зная, как начать. Когда он наконец заговорил, вопрос его очень удивил Тома.

— Как складываются твои отношения с Виктором Пасмором? Юноша чуть не рассмеялся.

— Вообще-то они не очень складываются, — сказал он. — Скорее даже не складываются вовсе.

— Как ты думаешь, почему так происходит?

— Я не знаю. Но он, кажется, почти что ненавидит меня. Наверное, мы слишком разные.

— А что бы он сказал, если бы узнал, что мы встречаемся друг с другом?

— Виктор был бы вне себя — он уже предупреждал меня, чтобы я не водился с вами, — Том чувствовал на расстоянии напряжение, владевшее фон Хайлицом.

— А почему вы об этом спрашиваете? — поинтересовался он.

Фон Хайлиц посмотрел на него, потом на серебристую траву, потом снова на Тома.

— Я должен кое-что прояснить, — старик глубоко вздохнул. — В сорок пятом году я встретил одну женщину. Я был гораздо старше ее, но она очень нравилась мне — очень. Со мной случилось нечто такое, чего я никак не ожидал. Сначала, она вызывала у меня трогательные чувства, а потом, узнав ее ближе, я влюбился без памяти. Я чувствовал, что нужен ей. Мы вынуждены были встречаться тайно, так как ее отец ненавидел меня. Я был самым неподходящим мужчиной, которого она только могла для себя выбрать, и все же она выбрала меня. В те дни я еще много путешествовал, но постепенно я стал отказываться от дел, чтобы не расставаться с ней надолго.

— Вы говорите...

Фон Хайлиц покачал головой, сделал несколько шагов в сторону и поглядел в гущу леса.

— Она забеременела, но ничего не сказала мне об этом. Как раз в это время до меня дошли слухи об одном очень интересном деле. История очень заинтриговала меня, и я взялся ее распутать. Мы решили пожениться, как только я вернусь, и, чтобы немного уменьшить шок, который испытают родные и знакомые при этом известии, в течение недели появлялись вместе на людях. Мы сходили на концерт, в ресторан, потом на вечеринку, устроенную людьми не совсем нашего круга, которые жили в другой части острова. Это было так приятно. Отправляясь в поездку, я просил ее поехать со мной, но она сказала, что должна остаться дома и преодолеть сопротивление отца. Я думал, что она справится с этим. Мне казалось, что она стала гораздо сильнее, чем была до нашей встречи. Она не разрешила мне поговорить с ее отцом — для этого будет время, когда я вернусь. — Старик снова повернулся к Тому. — Когда я позвонил, отец не позвал ее к телефону. Я бросил свое расследование и прилетел обратно на Милл Уолк, но они уехали в неизвестном направлении. Она рассказала отцу обо всем, даже о том, что была беременна. Отец увез ее подальше с Милл Уолк и вскоре купил ей жениха на континенте. Она... она сошла с ума. Уже втроем — с женихом — они вернулись на Милл Уолк, и через несколько дней состоялась свадьба. Отец пригрозил отправить ее в сумасшедший дом, если я хоть раз увижусь с ней. Через два месяца после свадьбы она родила сына. Отец наверняка дал взятку регистратору, чтобы он поставил на свидетельстве о браке нужную дату. С тех самых пор, Том, я ни разу не брался за дела, требовавшие моего отъезда с Милл Уолк. Моя любимая снова принадлежала своему отцу — наверное, она всегда принадлежала только ему. Зато я мог наблюдать за своим сыном. Никто не позволил бы мне общаться с ним, но я мог наблюдать, как он растет. Я так любил его!

— Так вот почему вы навещали меня в больнице, — произнес Том. Его охватили чувства, слишком сильные, чтобы называть их словами. Тело его словно разрывали на части, а голову погружали то в лед, то в пламя.

— Я люблю тебя, Том, — сказал старик. — Я очень горжусь тобой и люблю тебя, но я не заслуживаю твоей любви. Я был плохим отцом.

Том сделал шаг в его сторону, а фон Хайлиц вдруг оказался рядом, хотя Том не заметил ни малейших признаков его движения. Старик неловко обнял юношу, а Том словно застыл на месте. Потом что-то обрушилось у него внутри — какая-то тяжелая глыба, которую он носил внутри всю свою жизнь, не подозревая о ее существовании, — и Том разрыдался. Рыдания исходили откуда-то из-под этой каменной глыбы, из каких-то глубин его души, которые оставались до сих пор нетронутыми. Он обнял фон Хайлица и ощутил вдруг небывалую легкость и радость бытия.