Сжигая запреты (СИ) - Тодорова Елена

Об этом она меня предупреждала, чтобы я сделал запас презервативов. Но сейчас эта информация – руководство к действию.

Она готова к оплодотворению. Готов ли я?

– Мы справимся, Данечка.

– Конечно, справимся, – на инстинктах подбиваю я.

Такова жизнь. Невозможно постоянно отсиживаться. Даже в самом райском, уютном и безопасном месте в какой-то момент возникает потребность подняться выше. Увеличить дозу счастья. Хватануть так много, чтобы попросту одуреть от того, что бывает еще настолько круто. Особенно велика нужда открыть невозможное, когда об этом просят две твои любимые девочки.

Я же не могу подкачать. Не могу их разочаровать. Не могу не подарить им максимум.

Когда действительно нужно, я готов на многое. Я выдержу все. Абсолютно. Только бы мои девчонки чувствовали себя счастливыми.

И мы делаем это. Без защиты. С любовью. Осознанно.

Не знаю, как точно это работает, но с того момента, как я кончаю в Маринку, рождается необъяснимое ощущение чуда. Оно не дает мне спать ночью. И мешает думать весь следующий день. Оно преследует, словно облако. Не сдержавшись, перед самым застольем спрашиваю у Чаруши, чувствует ли что-нибудь подобное она. И получаю не просто утвердительный ответ, а шквал счастья.

Да, она уже кайфует. А с ней и я. За нами, не зная точных причин, заряжается и Дынька.

Кто бы мог подумать… Так живет семья.

На нее уходят колоссальные силы. Ни одна работа не отнимет столько энергии. Но ни одна работа и отдачи такой не даст. С ними я счастлив, каким бы вымотанным себя порой не ощущал. Все остальное, что делаю, всегда с оглядкой на основного потребителя – мою семью.

Что подумают девчонки? Что скажут? Что будут чувствовать? Как это на них повлияет? Что нам всем принесет?

И это абсолютно, мать вашу, нормально.

Все эти загоны про то, что мужик – самостоятельная и независимая единица, такой гонимый бред! Я попросту ору до слез с этой хуеты. Каким бы природным ресурсом ты не обладал, только при наличии своего прайда есть возможность задействовать максимум.

Даринка приходит в восторг от клубящегося по полу у елки специального белого дыма.

– Снег! – выкрикивает она, подбивая его ручками и кружась по гостиной, словно самолет в облаках.

– Порядок? Дух нового года с нами? – смеюсь я.

– Да! – выкрикивает малышок, не прекращая бегать. – Спасибочки, папочка! Спасибочки! Ты самый лучший! Ты самый крутой!

Слышите? В этом и заключается ценность жизни. Никакие достижения этого не перекроют. Неспособны.

После позднего ужина, аккурат к полуночи, мы выходим на берег нашего острова, чтобы запустить салют.

– Вот это я понимаю фейерверк! – выкрикивает Дынька восторженно. Выражение ее лица в этот момент бесценно. – Целый водопад огоньков, папочка! Целый водопад!

Переглядываясь с Маринкой, прижимаем дочь к себе и долго-долго целуемся. Пока не начинают отбивать куранты.

Новый год – новый уровень. И мы готовы. Входим с полной уверенностью, что не только не потеряем, но и приобретем. Потому как вместе мы сила. И будем еще сильнее.

ЭПИЛОГ II

Остров любви,

еще восемь с половиной лет спустя

– Кто бы мог представить… Тоха, ты прям охренеть какой примерный семьянин, – подъебывает по-братски Чара, пока я вытираю задницу двухмесячному сыну.

На самом деле одобряет. Я, сука, уверен, что он от меня без ума! А все эти приколы только хохота ради. Всей пятеркой ржем. Скучали друг по другу, но признавать подобное вслух не по-пацански. Вот и выдаем какие-то шуточки, одну за другой.

– «Не влюбляйся, дурак!» – гнусаво пародирует Чарушин то, что я ему когда-то по-пацански в ужасе кричал.

Кривляется, конечно, на потеху всем. Гогот в доме стоит такой, что ничего больше не слышно.

– Осторожно, – вклинивается, как всегда, вовремя Прокурор. – Я еще помню, как забирал тебя зимой из РОВД в одной простыне, завязанной как римское платье.

– Ох, блядь… – на очередном приступе смеха Фильфиневич буквально пополам складывается. Вроде он, козлина, тоже тогда с Прокурором был. Помнит, потому так и весело, блядь. – Погоди, а что тогда произошло? Как наш ебливый оказался в такой сложной жизненной ситуации?

– Молчи, – предупреждаю Жору, швыряя в него хорошо свернутый, но, безусловно, «ароматный» подгузник.

Жаль, этого ирода подобным не впечатлить. У него ведь свои подгузомаратели в наличии. Ловит подачу, как когда-то на поле мяч, и забрасывает «трехочковый» в корзину. Такие у нас нынче игры. Хотя иногда, когда собираемся, гоняем и в обычный баскетбол. Чаще всего с детьми. И вот тогда, скажу я вам, начинаются полнейшие беспредел и хаос.

– Он трахал какую-то цыпу, когда неожиданно вернулся ее рогатый муженек. Уходить пришлось через балкон, и из одежды выбор стоял между простыней и шелковым пеньюаром, – сдает все карты гребаный Прокурор. Перехватывая его взгляд, наперед знаю, что он дальше скажет: – Я тебя сам тогда удавить хотел. А пришлось, как обычно, выручать твою задницу.

– А то я, сука, твою мало спасал, – парирую я, упаковывая сына в бодик.

– И куда делся тот ебарь-террорист? – продолжает гоготать Филя.

– Никуда он не делся, – говорю так же спокойно. – Просто теперь он ебет одну. По количественным и по качественным показателям это намного выше, чем бессмысленное блядство.

– Да… Именно поэтому у тебя, рекордсмен ты наш, столько детей, – хмыкает Бойка.

– Так-то. Выкусите.

Заваливаясь рядом с этими бугаями на диван, выкладываю Матвея себе на грудь. Он, конечно же, сходу начинает искать сиську и слюнявить мне майку. Но, честно, я не против. Для меня подобное – часть моей охренительно здоровой и запредельно счастливой жизни.

– Ты, конечно, бесишь с той же силой, но мы тебя, сволочь выебистую, все равно любим, – подводит Прокурор неизменно серьезным тоном.

– Именно поэтому мы преодолели восемь тысяч километров, чтобы отметить твой чертов тридцать восьмой день рождения, – добавляет Бойка.

– Я польщен. Дико.

Замолкаем, когда открывается дверь, и в гостиную входят наши семьи. Женщины, мамы, дети. Я неосознанно задерживаю дыхание, когда появляются мои кобры. Одна, вторая, третья, четвертая и их королева-мать.

Дарина, Данелия, Дамира, Дайана и моя Маринка.

Пятый ребенок, и, как мы решили, последний – сын. Долгожданный, конечно. Но не потому, что я девок меньше люблю. Всех их – безмерно. Настолько, что порой кажется, будто ничего другого в моем теле, кроме этих чувств, и нет. Но это не мешало мне хотеть еще и сына. Когда увидел на УЗИ внушительный стручок, сразу сам все понял. Орал там, боксируя кулаком в воздухе, словно куш сорвал, а Маринка смеялась и плакала.

Да, безусловно, сорвал.

Вот они, мои все. Мое все.

Мы справились. И это того стоило. Всех рожали вместе. После Даринки больше шести лет прошло – получилось, хвала Господу, естественным путем и без всякого трэшака. Между второй и третьей промежуток небольшой сделали – два года. Потом три – четвертая. И еще три – пятый.

Всего пять, а кажется, весь наш мир, благодаря им, горит, словно бесконечная полярная ночь.

Мы на вершине.

Можно выдыхать. Ну, периодически, когда никто не болеет и не превращает нас в долбаных зомби, так точно. Батя Чаруш говорит, именно сейчас до Дынькиных восемнадцати у меня есть время на релакс. Потом, мол, будет сурово. Я пока не представляю, но он утверждает, что взрослые кобры – лютая жесть.

С Дынькой у нас особая связь. Может, потому что она первая. А может, потому что она уже подрощенная четырнадцатилетняя мамзель, и мне насчет нее подспудно тревожно больше остальных. Я ведь не дурак, понимаю, что время работает против нас. Вот вырастет, влюбится и ускачет в далекие дали, как когда-то моя Маринка от Чарушиных.

Как я это переживу?

Мне, мать вашу, уже тяжело.

Особенно, когда моей Даринке начинает написывать какой-то чунга-чанга, на деле – обыкновенный озабоченный пиздюк. Я ее, конечно, всем своим боевым фишкам научил. Она умеет за себя постоять. С этим проблем точно не возникнет. Защитил. Но даже мне не под силу защитить ее сердце. Осознаю это с глобальным трудом. Веду с ней секретные беседы. Успокаиваюсь, когда кажется, что получилось донести суть. А потом… Новая череда сообщений, и меня снова выносит.