Домашние правила - Джоди Линн Пиколт

виновность. Я говорю им, чтобы они старались не прикасаться к такому человеку и учитывали его возможную обостренную чувствительность к свету, звукам и даже полицейским собакам.

– Позвольте мне уточнить, мистер Сото, эти рекомендации были соблюдены, по вашему мнению?

– Нет.

– Благодарю вас, – говорю я и сажусь рядом с Джейкобом, предоставляя возможность Хелен провести перекрестный допрос моего свидетеля.

Я сильно возбужден – нет, я просто ликую. Мне удалось так здорово провернуть это дельце! Подумайте сами, каковы шансы найти эксперта в сфере знаний, о существовании которой никто слыхом не слыхивал, да еще такого, который добьется удовлетворения вашего ходатайства?

– Какие раздражители в кабинете детектива Мэтсона могли вывести Джейкоба из себя? – спрашивает Хелен.

– Не знаю. Я там не был.

– Значит, вам неизвестно, были там громкие звуки или яркий свет?

– Нет. Но я до сих пор не попадал в полицейский участок, где было бы тепло и уютно, – говорит Сото.

– То есть, по вашему мнению, мистер Сото, чтобы эффективно допрашивать человека с синдромом Аспергера, нужно отвести его в «Старбакс» и купить ему ванильный латте?

– Разумеется, нет. Я говорю только о том, что можно было принять меры, чтобы Джейкобу было комфортнее, и в таком случае он лучше отдавал бы себе отчет в происходящем, вместо того чтобы поддаваться нажиму и делать или говорить все, что угодно, лишь бы поскорее выбраться оттуда. Ребенок с синдромом Аспергера особенно склонен к тому, чтобы делать ложные признания, если он считает, что именно это хочет услышать от него представитель власти.

О, мне хочется обнять Фредди Сото! И сделать так, чтобы его скаковая лошадь снова заскакала.

– Например, – добавляет он, – когда Джейкоб сказал: «Теперь мы закончили? Потому что мне и правда нужно идти», это классическая реакция на волнение. Человек, знакомый с синдромом Аспергера, тут же заметил бы это и сдал назад. Но детектив Мэтсон, в соответствии с расшифровкой допроса, напротив, оглушил Джейкоба серией вопросов, еще сильнее смутивших его.

– Значит, вы считаете, что сотруднику полиции нужно знать, какие чувствительные места есть у каждого обвиняемого, чтобы эффективно проводить дознание?

– Это, безусловно, не повредило бы.

– Вы понимаете, мистер Сото, что, когда детектив Мэтсон спросил Джейкоба, известны ли ему его права, Джейкоб прочел их наизусть дословно, не дожидаясь, когда это сделает детектив?

– Конечно, – отвечает Сото. – Но Джейкоб с таким же успехом мог бы процитировать вам весь сценарий второй части «Крестного отца». Это не означает, что он по-настоящему понимает фильм или как-то особенно эмоционально откликнулся на него.

Джейкоб открывает рот, чтобы возразить, и я тут же хватаю его за руку, лежащую на столе. Он испуганно оборачивается ко мне, и я очень строго качаю головой.

– Но откуда вам известно, что он не понимал сути своих прав? – спрашивает Хелен. – Вы сами сказали, что он очень умен. А он заявил детективу, что ему все ясно, разве не так?

– Так, – признает Сото.

– И по вашему собственному утверждению, Джейкоб чрезвычайно честен.

Мой золотой свидетель, мой звездный мальчик, открывает и закрывает рот, ничего не говоря.

– Больше вопросов нет, – завершает допрос Хелен.

Я уже готов сказать «Защита отдыхает», как вдруг из моего рта неожиданно вылетает нечто совершенно другое:

– Мистер Сото, вы согласитесь, что есть разница между истинным пониманием закона и фотографической памятью закона?

– Да. Именно этим и отличается человек с синдромом Аспергера от того, кто по-настоящему понимает права обвиняемых.

– Благодарю вас, мистер Сото, вы можете покинуть место свидетеля. – Я поворачиваюсь к судье. – Я бы хотел вызвать Джейкоба Ханта.

Никто этому не радуется.

Во время перерыва, который я попросил, перед тем как вызвать Джейкоба для дачи показаний, я сказал ему, что он должен будет всего лишь ответить на несколько вопросов; что, когда я буду задавать их, он должен отвечать громко вслух, и если судья или Хелен спросят его о чем-то, полагается ответить, это нормально, но не следует говорить ничего лишнего.

Тем временем Эмма беспокойно ходила вокруг нас, как будто искала наиболее выгодную позицию, чтобы вонзить в меня кинжал.

– Вы не можете вызвать Джейкоба. Это травмирует его. Что, если он сорвется? Как это будет выглядеть?

– Это, – ответил ей я, – будет самое лучшее, что может случиться.

Такой ответ заставил ее мигом умолкнуть.

Теперь Джейкоб заметно нервничает. Он раскачивается на стуле, сидя на месте свидетеля, и голова у него наклонена под каким-то странным углом.

– Вы можете назвать свое имя? – спрашиваю я, и Джейкоб кивает. – Джейкоб, вы должны говорить вслух. Стенографистка записывает ваши слова, и ей нужно слышать вас. Вы можете назвать мне свое имя?

– Да, – говорит он, – могу.

Я вздыхаю.

– Как вас зовут?

– Джейкоб Хант.

– Сколько вам лет?

– Восемнадцать.

– Джейкоб, вы знаете, о чем говорится в правах обвиняемых?

– Да.

– Можете сказать мне?

– «У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть и будет использовано против вас в суде. У вас есть право говорить с адвокатом, право на присутствие адвоката во время любого допроса. Если вы не можете позволить себе адвоката, вам будет предоставлен защитник за счет правительства».

– А теперь, Джейкоб, скажите, вы знаете, что это означает?

– Протестую! – встревает Хелен, а Джейкоб начинает стучать кулаком по барьеру, за которым расположено место свидетеля.

– Вопрос снимаю, – говорю я. – Джейкоб, вы можете сказать мне, что говорится во Второй поправке к конституции?

– «Хорошо организованная милиция необходима для безопасности свободного государства, право людей хранить и носить оружие не должно нарушаться», – произносит Джейкоб.

«Умница мальчик», – думаю я.

– Что это значит, Джейкоб?

Он мнется:

– «Ты выбьешь себе глаз пулей, малыш!»

Судья хмурится:

– Это из «Рождественской истории»?

– Да, – отвечает Джейкоб.

– Джейкоб, вы не знаете, что на самом деле означает Вторая поправка, верно?

– Нет, знаю. «Хорошо организованная милиция необходима для безопасности свободного государства, право людей хранить и носить оружие не должно нарушаться».

Я смотрю на судью:

– Ваша честь, вопросов больше нет.

Хелен тут же поднимается с места. Джейкоб весь сжимается на своем стуле.

– Вы знали, что детектив Мэтсон хочет поговорить с вами о случившемся с Джесс?

– Да.

– Вы хотели поговорить с ним об этом?

– Да.

– Можете объяснить мне, что значит отказаться от своих прав?

Я задерживаю дыхание. Джейкоб медлит с ответом. А потом неторопливо разжимает сжатую в кулак руку, которой стучал по барьеру, поднимает ее вверх и начинает махать ею, повторяя движения метронома[24].

Эмма

Я разозлилась, когда Оливер выкинул этот фокус. Разве не сам он говорил, что вызов Джейкоба для дачи показаний загубит все дело? Пусть это был один судья, а не двенадцать присяжных, Джейкобу пришлось страдать. Ставить его в ситуацию неизбежного нервного срыва просто ради того, чтобы иметь возможность сказать судье: «Видите, я же вам говорил», – это жестоко и бессмысленно, все равно что прыгнуть с крыши, лишь бы привлечь к себе внимание, которым вам не придется насладиться по причине скоропостижной смерти. Но Джейкоб справился, хотя и не без дерганий и тиков. Он не сорвался, даже когда эта дракониха-прокурорша