В заповедной глуши - Александр Мартынов

— Посмотрим, — коротко сказал, как обрубил, Валька.

Витьке понравилось, как он это сказал.

Непримиримо.

За окнами падал снег — крупными частыми хлопьями. В комнатах царил голубоватый таинственный полусвет. В окно было видно, как Белок стоит возле ворот, подняв нос — похоже, ему доставляли удовольствие ложащиеся на него снежинки.

Мальчишки читали, сидя за столом. Вернее, читал Витька. Валька то смотрел в книгу (справочник по стрелковому оружию), то в окно, то рассеянным взглядом окидывал комнату. наконец — поднялся, бросил кивнувшему Витьке: «Я ща,» — и вышел прогулочным шагом.

Михал Святославич снаружи рубил дрова. В принципе, их было нужно немного — так, подтапливать мастерскую. Лесник делал это «для моциона», как он выражался. Валька молча стал подбирать полешки и складировать их под навес возле сарайчика. Наконец Михал Святославич опустил топор на длинной рукояти (такими в американских триллерах рубят своих жертв — негритянок, проституток, гомосексуалистов и прочих лучших людей общества маньяки: белые протестанты, примерные в обычной жизни, тайные члены ку-клукс-клана, в детстве имевшие сексуальные проблемы) и спросил:

— Ну?

— А? — не менее лаконично отозвался Валька, относя последнюю охапку.

— Отыскал?

— Да. Хорошо поговорили, — Валька поднял голову и начал ловить носом снежинки.

Они пахли весенней водой…

… — Серым звали Серёжу Кайду, тёзку твоего отца, разведчика партизанского отряда «Боевой», который тут действовал в войну. Серёжа пропал без вести, когда уводил погоню от обоза с ранеными. Зимой 43-го… У меня есть его фотография, в старой газете. Да и в школе ты мог его видеть. Там есть такой плакат «Отзовитесь, славяне!» Мальчишку на нём рисовали с моей газеты…

Михал Святославич скатал снежок, кинул в забор. Валька кивнул:

— Так значит, всё-таки сон…

— Пойдём обедать, — предложил лесник.

27

По телевизору шла война.

Вообще-то мальчишки нечасто смотрели телик, предпочитая ему или видеотеку дяди Михала, или на худой конец сайт www.contr-tv.ru по Интернету. Но на этот раз не смотреть было невозможно. Новости касались Белоруссии.

На глазах мальчишек разворачивался очередной акт национального предательства. Отвратные буржуины, разграбившие богатства России и тянувшиеся к сырью и всё ещё работающим производствам соседних стран, при открытом попустительстве оккупационного правительства шантажировали Белоруссию отключением газа, требуя в обмен на его бесперебойные поставки оплаты по повышенной цене и передачи собственности белорусских газовых компаний из рук государства в их загребущие лапки. При этом раздавались лицемерные стоны о том, что «политика — это одно, а экономика — другое»,что «всё белорусское чудо делается на украденные у России деньги» и что «правительство Лукашенко занимается газовым шантажом». Естественно, что все эти заявления в лучших и поганейших советских традициях делались «от лица русского народа». Создавалось ощущение, что именно «клика Лукашенко» развалила Союз и ограбила русский народ на триста триллионов долларов с 1991 года. При этом даже краем не упоминалось, что Эрэфия послушно снабжает газом и нефтью — практически бесплатно! — фашистские Эстонию и Латвию, превратившие в рабов девятьсот тысяч русских на своих территориях, что Москва безропотно обогревает Грузию, руководство которой только что не мочится на голову Кремлю, что за счёт русского сырья греется паскудная и прогнившая Европа, на каждом шагу обхаркивающая Россию…

Нет. Виновный всех бед России был найден — Белоруссия. Единственная постсоветская страна (включая и саму Эрэфию!), в которой ни единого дурного слова и ни единого мерзкого жеста не было сделано в сторону русских людей, русского языка, русской культуры. Единственная страна бывшего СССР, где сумели не только сохранить, но и развить социальное и экономическое наследие уничтоженной страны — и вовсе не за счёт мифических «русских вливаний», а просто за счёт разумного хозяйствования и обуздания инородческого ворья, так сладко жирующего в России…

Мальчишки — даже Валька — далеко не всё понимали в том, что говорилось с экрана. Но основное всё-таки понимали. Снова хотели рассорить тех, в ком текла одна кровь и у кого была одна память — чтобы Алька плюнула в лицо Витьке с криком: «Москаль!», а Валька отказался разговаривать с Михалом Святославичем, потому что он поляк. Кроме того, им было жутковато смотреть на лесника — тот сидел верхом на стуле и по-настоящему скрипел зубами, а когда упитанный боровок-диктор что-то проблекотал возмущённо о «палках в колёса российско-белорусского сотрудничества, которые упорно вставляет Лукашенко» — лесник вдруг отпустил такое тяжеленное, ядрёно-отборное матерное ругательство, что мальчишки подскочили изумлённо-испуганно.

— Извините, — сказал Михал Святославич. — Но просто сердце не выдерживает. Сердце… — он в самом деле потёр грудь и поморщился под встревоженными взглядами мальчишек. — Сто раз говорили Луке — плюнь на этот газ, перекрой его на хрен и переходи на альтернативку[74], нехай буржуины от злости подохнут! Нет, всё обидеть боится, всё надеется на что-то… да и фантазии у Батьки не хватает… Он хороший предколхоза, а нам нужен фюрер…

— А кто говорил? — робко спросил Витька. — Вы?

— Ну, я… — лесник усмехнулся грустно. — Люди…

— Мне стыдно, что я русский, — тихо сказал Валька, всё это время хмуро смотревший на экран, отворачиваясь от телевизора. И тут же ойкнул и присел — Михал Святославич взял его за плечо, и пальцы лесника показались мальчишке стальными прутьями.

— Не смей так говорить, щенок! — гневно сказал лесник, встряхивая опешившего Вальку, как бумажную фигурку — у того мотнулась голова. — Русские — это Минин с Пожарским, Суворов, Ушаков, Кутузов! Сталин, Кулибин, Твардовский! Вот русские! И ещё десятки тысяч тех, до кого тебе — как до Китая раком, мальчишка, пацан! А эти… — он силой развернул Вальку к телевизору, — …эти — какие они тебе русские?! Моль! Ростовщики, мразь человеческая! — он отпустил — почти оттолкнул — Вальку. Уши мальчишки горели. Не глядя на лесника, он сказал хрипло:

— Прости меня, дядя Михал… я дурак…

— Помолчи, пока не успокоюсь, — Михал Святославич выключил телевизор. — Умный парень, а точно дурак…

— Дядя Михал, — сказал молчавший до этой минуты Витька, — а ты же ведь поляк…

— Ну… — лесник хмыкнул, погладил усы. — Поляк. И что? И Прожевальский поляк. И Рокоссовский, и Черняховский… А Сталин грузин. И Багратион. А Грейг, Круз, Барклай де Толли — шотландцы… А сколько немцев — Крузенштерн, Беллинсгаузен, Литке… И все они русские тоже. А у этих тварей, — он снова кивнул на молчащий экран, — фамилии-то вроде бы русские. Только не в фамилии дело. Душа должна быть русская. Чистая, верная, храбрая, чуткая, непримиримая и щедрая. Поэтому — слышишь, Валентин?! — поэтому не сомневайся: ты — русский. И ты, Виктор… И не стыдиться вам надо, а гордиться… — мальчишки довольно засопели, Михал Святославич рассмеялся и включил ввод на телевизионный экран www.contr-tv.ru из Интернета. Витька небрежно набрал «Видеоновости».