Мятеж - Филип Фармер

Удержать синюю нить в орбите ее поля — все, что требовалось Дункану, чтобы стать Кэрдом II.

Фигура Кэрда принялась вращаться, как пропеллер древнего самолета медленно, затем быстрее, быстрее… пока его лопасти не слились в единую голубизну. И как если бы невидимая хватка электромагнитного поля вдруг разжалась, оно вытолкнуло эту голубизну вперед. И назад и в стороны — в трех направлениях, и внутрь голубизны и наружу.

Она исчезла. Куда-то пронеслись все другие образы — один влился в Дункана и теперь словно дремал в нем. Но его можно было пробудить, и Каребара посчитает, что он наконец вызвал Кэрда!

Дункана разбудило уже привычное гудение, извещавшее, что на панели в стене его ждет завтрак. Профессор в сопровождении двоих охранников появился через сорок пять минут. Он не стал объяснять — почему нет Сник и Кэбтэба. Ни слова и о полученном от Дункана нокауте. Дункан подумал было об извинении, но отказался от этой мысли.

Гнев его был вполне оправдан и, хотя закон запрещает физическое насилие в любой ситуации, кроме самозащиты, Дункан чувствовал, что Каребара не собирается делать из случившегося историю. Дункан спокойно лежал на диване, пока профессор прилаживал электроды и настраивал машину. На этот раз вместо использования тумана, Каребара попросил его открыть рот. Держа маленькую пипетку над языком Дункана, он выдавил что-то на кончик языка. Дункан почувствовал холодную влагу и фиалковый запах. Он так быстро «пошел ко дну», что, открыв глаза, засомневался в действии лекарства. Взглянул на дисплей времени — пролетело тридцать пять минут. Мрачный, кислый Каребара на сей раз широко улыбался.

Что так улучшило его вид? — подумал Дункан.

Он сел.

— Вы наткнулись на частичку или на главную жилу?

— Что? — Каребара заморгал большими зелеными глазами.

Он явно ничего не понял.

— Как успехи?

Все еще улыбаясь, он потирал руки жестом, несколько напоминающим молящегося хищного насекомого богомола, который складывает когтистые передние лапки перед тем, как схватить жертву. А может, он вспомнил какое-то другое насекомое?

— Мы нашли правильный участок. Теперь начнем зондировать.

— Я не муравьиная семья, — сказал Дункан. Он попросил стакан воды лекарство обычно обезвоживало его. Толстозадый принес пить. Дункан поблагодарил его и осушил стакан. Рот был еще суховат.

Каребара присел, но оставался начеку. Стул его располагался на достаточном расстоянии от Дункана.

— Начнем, — предложил профессор. — Вы увидите, что я имею в виду.

Каребара, как всегда перед началом каждого эксперимента, приступил к предварительным стереотипным вопросам. Обычно их было двенадцать — все должны были подтвердить, что объект опытов — тот, за кого себя выдает. Хотя уже много раз Дункан доказывал свою способность лгать, а надоевший вопросник — свою бесполезность, Каребара продолжал действовать по правилам.

Профессор не забыл ни одной идентификационной карточки, возвращаясь назад, просто спрашивая _к_а_ж_д_о_г_о_ его имя и общий гражданский кодовый номер. Никто не отвечал, пока он не дошел до Джефферсона Сервантеса Кэрда. А затем, пока Каребара стоял с открытым от изумления ртом, звучала информация. Профессор был настолько захвачен врасплох совершенно неожиданным успехом, что несколько секунд не мог произнести ни слова. Потрясенный, он даже не проверил ни изменения зрачков, ни показания машины по давлению крови и электрическим зарядам кожи. Дункану самому было бы интересно это. Но профессор, докладывая Руггедо, непременно сообщит о полученных в этом опыте характеристиках организма. Ну и черт с ним!

— Как вы этого добились? — спросил Дункан.

Улыбка покинула Каребару. Руки крестом сошлись на груди, пальцы покачивались.

— Я… не… знаю.

Он опустил руки на колени, наклонился вперед и вновь заулыбался.

— Какая разница? Я все это определю позднее. Важно, что я достиг успеха. Как бы там ни было — все сработало.

Следя за своими ответами на вопросы взволнованного профессора, Дункан должен был признать, что, пожалуй, все действительно получилось так, как и следовало. Один за одним он выдавал желанные для профессора ответы. А в заключение изложил схему создания совершенно новой личности.

Настенный экран высветил кодовый номер записи эксперимента и погас.

— Теперь обратимся к деталям, — сказал Каребара.

— Завтра. Я очень устал. Этот опыт утомил меня значительно больше прежних. Ничего хорошего сейчас не получится. Я слишком измотан.

Каребара выглядел разочарованным и уже открыл было рот, пытаясь спорить, но умолк, прикусил на мгновение губу, по привычке поболтал пальцами.

— Хорошо. Завтра. Сразу после завтрака мы займемся подробностями.

Дункан стоял рядом с Каребарой.

— Я тоже очень возбужден. Склонялся к тому, что все безнадежно. Но вы что-то сделали — что — вы и сами не ведаете, — чтобы прорваться к основной личности.

— Да! После того, как мы запрограммируем всю процедуру, можно быть уверенным — новая личность сможет лгать под действием тумана! Я не знаю… процесс представляется таким простым… может быть…

— Вы думаете — не всякого можно обучить этому?

— Да.

— Я считаю, вам не следует испытывать метод сразу на многих. Сперва необходимо найти одного, кто будет адекватен, кто сможет проделать все так же легко, как я.

Каребара, проходя к двери — охранники за ним, — опять закричал:

— У меня куча работы! Черт знает сколько работы! Я сегодня не буду спать!

Дункан не сомневался, что Каребара немедленно доложит Руггедо о своем успехе. Означает ли это, что Руггедо завтра появится здесь, Дункан мог только гадать, но в конце концов — придет. И тогда, если все пойдет, как надеялся Дункан, он, Кэбтэб и Сник смогут освободиться.

Как часто все задуманное идет по плану? Примерно, один раз на десять тысяч…

Несмотря на такую неутешительную мысль, Дункан сразу же заснул. Но прежде он пожелал доброй ночи Кэрду II.

Ответа не последовало. Он и не ожидал его.

29

— Вы же понимаете, — сказал Дункан, обращаясь к Каребаре, — что как только любой сможет спокойно лгать в тумане истины, правительство и система правосудия начнут испытывать огромные трудности. Они сильно от этого проиграют. Подпольщиков, занятых подрывной деятельностью, и коррумпированных политиков будет нелегко обнаружить. Преступники смогут избежать наказания. Общество погрузится в пучину ошибок и заблуждений. Снова наступит хаос, который царил в древности. Конечно, все что я говорю, не столь уж бесспорно. Вполне законна и та точка зрения, что способность лгать по своему усмотрению — естественное право каждого. Человечество пользовалось этим правом, наслаждалось этой привилегией с той поры, как люди научились говорить. Вранье столь естественно, может быть, это один из тех даров, которые никто не вправе отнять у человека.