Дневники 1930-1931 - Михаил Пришвин

Слышал анекдот: «У меня один сын сидит в Бутырках, а другой тоже инженер».

Лева завтра (24-го) едет к Андрюше. Он живет без труда и обязанностей: как-то волчком. В момент труднейшего поручения (договор с «Недрами») взял, сорвался и все бросил на меня. Счастье, что он литератор и так консервируется в детскости. Попади в линию государственного прожектерства, давно бы в растратчиках был или вредителем.

17-го Фега выслала Лейку. 10-го Января поедем с Левой в Свердловск от «Наших Дост.» (Пушнина) = 17 дней. Надо взять в Госторге материалы о пушнине и во Всерохотсоюзе. Все через Петряева. Два процесса: обдирательство пушное (Охотсоюза) и строительное (Зооферма). Итак, Январь отдается пушнине. (Лейка и <2 нрзб.> легавые <1 нрзб.>).

Велебицкая колония распалась невидимо на две власти: духовную о. Николая и материальную — мельника. Потом мельник забрал всю власть и на дальнейших материальных путях братцы пошли друг на друга с топорами.

Итак, должно быть единство власти.

Преимущество высшего класса рабочих от всех нас чуть ли ни в калошах только: им дают калоши, а нам нет, и вот те довольны, а мы все завидуем и готовы на все, чтобы получить <1 нрзб.> калоши.

25 Декабря.

Напоминаю Вам, что 25-го Января 1931 года кончается обусловленное генеральным договором право двухлетнего пользования собранием моих сочинений. Между тем за это время из семи прозаических и своевременно сданных Вам томов, издали только т. 1-й, 7-й. Мне известно, что Вами напечатан т. II, который поступит в продажу уже после договорного срока.

Согласитесь, что такой низкий темп производства является убыточным для автора, и я готов после 25 Января заключить договор с другим издательством, которое начнет с издания не напечатанных Вами книг. Имея в виду, однако, что деньги Вами выплачивались, я готов Вам предоставить определенное льготное время для издания остальных книг при условии единовременной уплаты мне в течение Января 1931 года всех остающихся за Вами денег. Такого рода мое предложение согласовано со ст. 23 республ. авторского права, в котором, между прочим, указано, что при неуплате Вами названного гонорара, Вы теряете право на льготное время.

С уважением

12-го Декабря утром, когда Лева уезжал в Москву я сказал ему: «Зайди к Светлане и, если хорошая, то привези к нам».

Мне очень нравились ее письма, но и Лева и мать находили, что она должна быть болезненной девушкой. Мне вдруг пришла мысль, что может быть она еврейка, или хотя бы русская, но с примесью еврея, и тогда выходило, что ничего, может она быть и не болезненной. Как это странно: если русская, то больная, а еврейка так только и хорошо может писать и здоровая.

Вечером Лева привез Светлану и сказал: «Привез, хорошая Светлана!» Вошла худенькая бледная девочка 18-ти лет в огромных очках. Оказалось и то, и то: и болезненная и мать ее еврейка, а отец русский, но оставил семью, когда девочке было 4 года. Очень умненькая и тонкая. Я обрадовался вот чему: девочка <2 нрзб.> не знает ни Марьи Моревны, ни «Голубых бобров» и даже не знала просто семьи. Возможно тоска по отцу (и у меня же это есть) сблизила ее с моими книгами, и вот получилось от моих книг так, что все мое лучшее прошлое, хорошие люди, хорошая жизнь воскресли в ней. Мне было очень радостно сознавать, что непременно все лучшее наше воскреснет…

Я много раз это повторил Леве. И когда это говорил, Ефросинья Павловна мне говорила потихоньку: «Зачем ты ее Леве навязываешь!» Она не совсем была не права: мне хотелось, чтобы Лева подружился со Светланой и перестал бы назначать ежедневно свидания в кино каким-то сомнительным девицам. По себе судил: когда, бывало, встретится девушка высшая, то этим «высшим» в ней и удовлетворяешься, о «низших» вовсе и не думаешь. И в самом деле, после визита Светланы Лева перестал уходить из дома. Так мы жили. Приходит 19-е Декабря. Поручаю Леве бездну дел и прошу остаться до завтра: обыденкой не управишься. «Зайдешь к Светлане? — Ты думаешь зайти? — Зайди, только не уводи ее из дому, посиди с матерью. — Хорошо». Проходит 19 и 20 и 21. Является Лева 22-го. Ничего не сделал и в разговоре объявляет, что 24-го едет к Андрюше. Мое возмущение. Но билет уже взят. «Зачем ты едешь? — После скажу. — У Светланы был? — Был. — Сидел с матерью? — Нет, матери не было». И уезжает. 25-го вечером к нам является мать Светланы Сара Абрамовна и показывает Левино письмо, в котором он извиняется перед ней, что увозит ее дочь, и называет ее женой и просит не беспокоиться: он устроился «капитально», основательно и сделает ее счастливой.

Так вот Лева женился. И ничего мне не сказал и матери… Совсем, как дурак поступил и грубейшее животное. Чуть живая истощенная девочка и сам, как бык. Мать приняла, как посеянное несчастье — для них и как глубочайшую обиду себе. И если спрашивать, сколько же дней был роман, то это не совсем верно: из часов романа до свадьбы едва ли сложится день.

Что получается… один сын породнился с семьей полицейского пристава, другой — к евреям пристал.

Да, велика сила родственного внимания в природе, — именно эта сила приручила к человеку диких животных, робко подходили зверушки на ласковый призыв и вот теперь прежний дикий кот мурлычет себе на диване! Но больше всех поддалось на призыв родственного внимания солнце: ведь каждый цветок, возделанный в нашем саду, есть солнце, превращенное в доступный человеческой ласке предмет. Все идет нам навстречу, только луна не отвечает на все наши призывы. Сколько необыкновенных мечтаний рождалось под луной, и все они исчезали бесплодно, проходили как лунный свет.

Вчера ночью при луне я шел в лесу, задумавшись, и вдруг вздрогнул и весь похолодел: с левой руки тень от дерева при луне пала такая сильная, что это за человека принял.

Человек, ограниченный своими неудачами… жалкое существо!

Неудачу (зло) нужно сделать стимулом творчества жизни…

29 <Декабря>. Вчера при -21° бушевал ветер. Сижу дома в тулупе. Переживаем с Павловной горе — Левину свадьбу. Вдруг окончательно вскрылась его советская пустота: это истинный герой нашего времени. Значит, велико же мое горе, если собственного любимого сына ясно увидел, как «тип». Между тем ему все как с гуся вода и больше, он думает, что нас осчастливил.

С виду Лева в своей сибирской шубе похож на чрезвычайно важного наркома, полпреда или необыкновенного литератора. На самом деле, шуба эта из линяющей козы и даже без подкладки. И литератор он воистину «липовый», прикрытый именем отца.