Король - Тиффани Райз

— Пффф? — повторил Сорен. — Пффф? Это по-французски что-то значит?

— Это пфф на французском, — объяснил Кингсли. — Где ты достал рояль? Ты священник без денег.

Сорен поднял свой бокал.

— Я рассказал своей сестре Элизабет, как наш дорогой отец пытался отговорить меня с помощью «Дукати» от поступления в семинарию. Она сказала, что купит мне «Стейнвей», если меня посвятят в сан. Я подумал, что она шутит. Рояль появился в июне.

— Ах… Элизабет. Ты все еще разговариваешь с ней?

— Она моя сестра, а не бывшая подружка.

— А это, mon ami, спорный момент, — сказал Кингсли, наблюдая, как бордовая жидкость кружится в бокале. — Вы хорошо ладите, ты и она? Ты и ее? Черт, ненавижу английский. Tu et elle.

— Мы… лучше. Мы стараемся не находиться в одной комнате вместе. Слишком много воспоминаний. — Он уставился на вино, словно в красное зеркало. — Но мы разговариваем по телефону раз или два в месяц.

— Насколько ты пьян? — спросил Кингсли, поднимая голову, чтобы посмотреть на Сорена. Комната под Кингсли плыла, и он мог поклясться, что слышал шум океана. — Я что, на лодке?

— Пять.

— Я на пяти лодках?

— Нет, я пьян на пять. Ты не на лодке.

— Пять?

— По шкале от одного до пяти.

— День Благодарения Духовенства… — сказал Кингсли. — И почему я раньше не отмечал этот праздник?

— Он был придуман в прошлом году.

— Это все объясняет. — Кингсли перекатился и скрестил ноги. Он сел рядом с камином, в котором не было огня. В этом была какая-то символика, какой-то смысл. Если бы он был трезв, то понял бы. А поскольку это было не так, он просто решил разжечь огонь. — У тебя есть зажигалка? Я оставил свою дома.

— Тебе запрещено разводить огонь, когда ты так пьян, что думаешь, будто находишься на лодке.

Сорен встал и подошел к Кингсли. По крайней мере, Кингсли так думал. Сорен протянул ему руку, и Кингсли пожал ее.

— Я не руку просил, Кингсли. Я забираю у тебя бутылку вина.

— А вот это больше похоже на тебя, — сказал Кингсли, вынимая свою руку из хватки Сорена и заменяя ее бутылкой. — Держать за руку никогда не было в твоем стиле.

— Я держал тебя за руку, — напомнил Сорен. — Не так ли?

— Ты держал меня за запястье, — поправил Кингсли. — И чуть не сломал его.

— Запястье — это часть руки, — возразил он без малейшего намека на раскаяние. Сорен отнес бутылку на кухню.

— Я не жаловался. Мне нравилось. Ты можешь сломать мое запястье, когда захочешь.

— А сейчас ты говоришь на русском. Подумал, что тебе стоит знать, если ты сам не осознаешь.

— А ты говоришь на английском, — ответил Кингсли.

— И?

— Ты говоришь на нем с британским акцентом.

— Разве?

— Ты говоришь, как Джон Мейджор.

— Сколько градусов в этом вине? — спросил Сорен, изучая бутылку.

Кингсли мысленно переключил мозг обратно на английский. Он надеялся, что получилось.

— На каком я сейчас говорю?

— На английском, — ответил Сорен. — Более-менее.

— Bon. И нельзя так делать. Нельзя наливать «Пино» в бокал с «Каберне Совиньон». Это хуже инцеста.

Сорен проигнорировал его и закончил выливать остатки своего «Пино» в бокал с «Каберне».

— Могу я спросить, на какое направление указывает твой моральный компас? — задал вопрос Сорен, вернувшись в гостиную и снова усевшись в кресло. Кингсли махнул в ту сторону, куда указывал его моральный компас.

— Я так и думал, — ответил Сорен.

— Мне нравится твой дом, — похвалил Кингсли, оглядываясь по сторонам. — Он похож на дом маленького волшебника.

— Спасибо. Ты так считаешь?

— Он небольшой и симпатичный, и у тебя есть деревья. Что это за слово? Уютный.

— Хюгге, — ответил Сорен.

— Никакого датского, — попросил Кингсли. — Что угодно, кроме датского.

— Ja, датский. Слово, которое ты ищешь, это хюгге. Уют, комфорт и быть окруженным друзьями и семьей. Хюгге.

— Я пытался учить датский. Злой язык.

— Не самый простой язык для изучения, — согласился Сорен. — Даже другие скандинавы испытывают трудности. Они хотели, чтобы ты выучил его ради работы?

Сорен сделал подозрительное ударение на слове «работа». Кингсли не винил его за это.

— Non.

— Тогда зачем ты пытался выучить его?

— Потому что однажды ты сказал мне что-то по-датски, и я хотел знать, что это было.

— Ты мог бы спросить.

— И ты бы ответил, если бы я спросил?

— Скорее всего, нет. Я, конечно, не сказал бы тебе правду, — сказал Сорен, улыбаясь поверх своего бокала. Улыбка, садизм и вино в одночасье ударили Кингсли. Он снова откинулся на спину и посмотрел на Сорена с пола.

— У тебя самые интересные глаза из всех мужчин, которых я когда-либо встречал.

— Кингсли.

— Мне нужен мой клуб, и я не могу его получить. Дай мне еще алкоголя.

— У тебя будет твой клуб. Найди другое здание. И я закрываю лавочку.

Кингсли швырнул пустой бокал в холодный камин и наслаждался его звуком осколков. Сорен ни слова не сказал.

— Этот отель, я люблю его — красивый, брошенный, затерянный. Она нуждается во мне.

— Она нуждается в тебе? Хочешь сказать, он нуждается в тебе?

Кингсли проигнорировал его.

— И он безопасный. Я посмотрел. Два выхода. Легко наблюдать, легко охранять, легко защищать людей внутри.

— Кого ты защищаешь?

Кингсли помолчал, прежде чем ответить. В эту паузу он подумал обо всех людях, которых подвел. Госпожа Фелиция. Лаклан. Ирина. Сэм.

Себя.

— Госпожа Ирина. Она моя русская. Муж трахал ее каждую ночь, рассказала она. Говорил, это его супружеский долг. Больная, уставшая, с месячными — ему было плевать. Даже если она отказывала. Моя Ирина. Которая работает на меня. С кем я играл. Ей двадцать два, и ее муж… — Кингсли посмотрел Сорену в глаза. — Я был твоим рабом. Помнишь?

— Помню.

— Я принадлежал тебе… телом и душой. А знаешь, почему я принадлежал тебе?

Сорен внимательно смотрел на него. Кингсли был уверен, что Сорен уже знает ответ, но все же сказал: — Потому что хотел, чтобы ты относился ко мне как к своей собственности. И хотел, чтобы ты причинял мне боль. И именно это делало это правильным. Делало это красивым. Муж Ирины обращался с ней как с рабыней. Она не хотела этого. Она была его рабыней, и это не было правильным и не было красивым.

— Это хорошо, что ты сделал для нее. То, что ты делаешь для нее.

— Знаешь, кто познакомил меня с ней, с Ириной?

— Кто? — Он встал, сделал два шага вперед и затем сел на пол рядом с Кингсли.

— Он коп. Участковый.