Эхо - Дун Си

– Не хочу тебе навредить, – ответил он, пряча взгляд.

– Что значит – не хочешь мне навредить? – Она инстинктивно натянула одеяло до подбородка.

– Я не смогу жениться на тебе.

– А я что, прошусь замуж?

– Брать на себя какую бы то ни было ответственность я тоже не могу.

– А я об этом прошу?

– Когда зарождаются отношения, то ответственность образуется сама собой. Но к тому времени ни ты, ни я уже не будем прежними, боюсь, что нам не удастся сохранить даже дружбу.

– Раз ты все предусмотрел заранее, то зачем пришел?

– Прости, я хотел переступить красную линию, но вдруг понял, что не смогу. Я не только не понял тебя, но еще и не понял самого себя.

– Вон! – Никогда прежде она так не злилась и не чувствовала такого разочарования.

Словно услышав приказ свыше и получив освобождение, Му Дафу быстро поднялся и покинул квартиру, боясь, как бы никто из них не передумал. Сев в машину, он сам себя спросил: «Чего я все-таки боюсь?» и тут же ответил: «Я боюсь навредить Бай Чжэнь и при этом ранить Жань Дундун, ведь пока я храню ей верность, я сохраняю ее идеал».

73

Всего за неделю Бу Чжилань потеряла пять килограммов. Она мучилась бессонницей, то и дело ее бросало в пот, заслышав чьи-нибудь шаги или лай собак, она тут же впадала в панику; иногда ее до ужаса пугал даже порыв сильного ветра.

– Я не понимаю – чего ты боишься? – вопрошал Лю Цин.

– Боюсь тебя потерять, – отвечала она.

Когда она произносила эти слова, то вспоминала про другие свои отношения. Два года назад, когда могло показаться, что она приехала в деревню исключительно для того, чтобы торговать сельхозпродукцией, на самом деле она убегала от прошлого, мечтая в этой глуши залечить свои раны. Постепенно она вылечилась от одиночества, а заодно и от чувства глубокой вины перед Лю Цином. Когда-то она выплескивала на Лю Цина тонны любви, но на самом деле все это она делала напоказ другому. Хотя Лю Цина она тоже любила, другого человека она любила больше, она любила его через любовь к Лю Цину, пока тот пребывал в полном неведении. Позже, наслаждаясь отношениями с тем человеком, она притворялась, будто забыла Лю Цина: сперва не вспоминала его минутами, потом – часами, а потом уже днями-неделями-месяцами-годами. Время забвения становилось все длиннее, и наконец все свои воспоминания о нем она взяла под контроль. Но стоило тому человеку ее бросить, как в ее сердце тут же воскрес Лю Цин, ее захлестнуло волной его доброты и ее вины. Вина пробудила ее глубоко сокрытую любовь, поэтому год назад она разыскала Лю Цина в соцсетях, чтобы воздать ему должное за все причиненные страдания, а заодно скрасить свое одиночество. Она не думала, что Лю Цин возьмет и разом забудет все обиды, и уж никак не ожидала, что он к ней приедет. Вечером первого июня, когда он появился на выходе из вокзала Куньмина, ее глаза наполнились слезами благодарности. Тогда же она поклялась, что будет дорожить им всю оставшуюся жизнь. Но чем больше она им дорожила, тем больше боялась его потерять. Пережив три значимых момента в своей жизни, когда сначала она бросила человека, потом бросили ее и наконец, когда ее обуяла мучительная любовь, она превратилась в сверхчувствительную натуру.

Глядя на то, как худеет, потеет и мучается от бессонницы Бу Чжилань, Лю Цин так волновался, что готов был биться втихаря о стенку. Наконец он насильно отвез ее в уездную больницу. Врач никакого диагноза поставить не смог. «Что вас все-таки беспокоит?» – спросил он. «Сама не знаю, – ответила Бу Чжилань, – может, общая усталость, может, реакция на холода, может, гастрит, может, нарушение цикла, а может, я забеременела…» – Она то и дело повторяла слово «может», но при этом так и не назвала истинную причину своего плохого самочувствия. Лю Цин понимал, что именно ее беспокоит, поэтому снял для нее номер в гостинице и предложил до тех пор, пока из деревни не уедет Жань Дундун, пожить там. Она согласно кивнула. Лю Цин вернулся в деревню один, но уже наутро следующего дня в дом тихонько постучали. Открыв дверь, на пороге он увидел Бу Чжилань.

– Я думала, что в гостинице мне будет спокойнее, но все это время у меня из головы не выходила наша ферма, я даже секунды не поспала, – призналась она.

Ему было очень жаль Бу Чжилань, вместе с тем ему не нравилось то давление, которое она нагнетает, и у него возникла мысль о побеге.

– А что, если я уеду? Тебе станет легче?

– Вопрос не в отъезде, а в том, являемся ли мы преступниками. Если бы я тебя не любила, мне было бы все равно, совершал ты что-то или нет, но поскольку теперь я сделалась частью тебя, то любая твоя вина становится моей и наоборот, ведь мы стали одним целым.

– Почему ты решила, что я в чем-то виноват?

– Не знаю, но, когда я вижу Жань Дундун, меня вдруг охватывает ужасное беспокойство. Мне даже начинает казаться, что это я убила Ся Бинцин, хотя я ее в глаза не видела. Как такое может быть?

Она вдруг расплакалась, да так горько, словно ее кто-то обидел. Он изо всех сил прижал ее к себе, и тогда, трясясь от страха, она пробормотала:

– Это я во всем виновата…

«Вот тебе на, – подумал Лю Цин, – я смог вынести все допросы, но не в состоянии вынести ее слез».

После обеда Лю Цин тщательно оделся и, прихватив с собой небольшую дорожную сумку, прошел во двор к деревенскому старосте. Со словами «я хочу сделать признание» он постучал в дверь к Жань Дундун. Прошла какая-то секунда – и на пороге объявилась Жань Дундун.

Лю Цин произнес:

– Когда ко мне для оформления бумаг приходила Ся Бинцин, в здании, где я работал, ремонтировали фасад – на нем частично обвалилась плитка, поэтому рабочие сперва убрали плитку, а потом приступили к покраске…

«Интересно, – подумала Жань Дундун, – куда делось его заикание? Почему он совсем не заикается? И даже не волнуется, будто у нас тут праздный разговор».

– Как-то раз, – продолжал Лю Цин, – примерно часов в десять утра ко мне на консультацию снова пришла Ся Бинцин. Мы с ней сидели над договором, когда вдруг рядом послышался какой-то стук. Мы перепугались, а потом заметили за окном стоявшего на лесах рабочего, он стучал по стеклу и усиленно жестикулировал. Видя, что я никак не соображу, что ему нужно, он снял каску, вынул из нее пачку сигарет и, вставив одну сигарету в зубы, показал, что ему нужна зажигалка. Тогда я взял зажигалку, открыл окно и помог ему зажечь сигарету. Сделав затяжку, он меня поблагодарил и продолжил работу. Я сам-то тоже курильщик, смолю по несколько штук в день. В нашем здании для курения имелось специально отведенное место: слева от входа на веранде первого этажа находилась мусорка с железной чашей для окурков. Обычно возле этой мусорки всегда есть два-три курильщика, уходят одни – тут же приходят другие. Пока шел ремонт, там стали собираться и рабочие. И как-то раз я встретил там того самого парня, которому давал прикурить. Его звали И Чуньян, он сочинял стихи. Пока мы с ним разговаривали, он всучил мне несколько стихотворений, сказав, что хочет услышать мое мнение. Когда же я сказал, что не разбираюсь в поэзии, он произнес: «Просто прочитай и выбрось». Уже потом от других я узнал, что, пытаясь отыскать родственную душу или ценителя поэзии, он раздавал свои стихи каждому встречному,

Вернувшись в кабинет, я решил взглянуть на его