Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

приготовлена смерть для кого-то из нас. Но ничего, его расколют как миленького, и он свое получит...

Они долго молчали. Самарин сидел склонив голову и думал об этом парне — вот еще одна жертва. А видно, что парень хороший, смелый. Надо о нем хотя бы сообщить Рудзиту — может, парень шел к нему?.. Усилием воли оборвал эти мысли — нужно было возвращаться в другую жизнь и в мир совершенно иных дел.

— Беспокойная у тебя служба, — сочувственно сказал Самарин.

— Но спокойнее, чем у тех ребят, что ехали тогда со мной в поезде. Недавно я получил письмо — еще двоих похоронили... — Вальрозе стукнул кулаком по столу и почти закричал: — Русские — это бандиты, а не солдаты! Если бы они воевали честно, мы бы их давно на колени поставили!

— Что на фронтах? — выждав немного, спросил Самарин.

— То-то и дело, Вальтер, что и там не все ладно... Чего стоит один Сталинград! Я видел офицера оттуда, он рассказывал, что русские превратили этот город в кровавую мясорубку...

— Да, черт возьми, не думал я, что все так затянется, — печально проговорил Самарин. — А чем дальше, тем мне — невоюющему — все тяжелее.

— А может, наоборот? — вдруг спросил Вальрозе. — Нет ли у тебя оснований благодарить свою судьбу?

— А отец?.. Мучает бессилие... И еще мысль, что если все это протянется еще, горя от жертв станет больше, чем радости от приобретений.

— Я тоже об этом думаю... — признался Вальрозе и утешающе улыбнулся: — Но ты-то как раз и делаешь приобретения для Германии, для немцев.

— Мои дела мышиные, — махнул рукой Самарин. — Твой отец не пишет?

Лицо у Вальрозе потемнело.

— Пишет. Но ничего радостного, то, что обещал, сейчас сделать нельзя. И я, в общем, понимаю. Ты знаешь, за тот взрыв в Межа-парке на фронт отправили около двадцати наших...

— Хочется быть хоть немного ближе к войне, — вздохнул Самарин.

— Подождем, Вальтер. Обстановка разрядится, и все будет в порядке.

В отношении следующей встречи с Осиповым Самарин решил инициативы не проявлять и ждать шага с его стороны. Занимался коммерцией...

Однажды хозяин квартиры Леиньш сказал Самарину, что тот непонятный русский, что проживает в этом доме в немецким корпусе, попросил номер его телефона, и отказать он не мог.

— Следовало сначала спросить разрешения у меня! — строго выговорил Самарин. — Я ему нужен, а мне он не нужен. Наконец, мало ли кто попросит.

— Слушаюсь... учту на будущее... Но ей-богу, он же какая-то ваша шишка.

Самарин был уверен, что Леиньш об этом разговоре Осипову сообщит. И не ошибся. Когда следующим утром Осипов позвонил, он начал разговор именно с этого.

— Хотя вам я и не нужен, но звоню, — весело начал он.

— Почему вы решили, что не нужны мне? — удивился Самарин.

— Ладно, не будем в это углубляться. Есть предложение: сегодня воскресенье, я надеюсь, что в этот день отдыхают и коммерсанты. Давайте вместе позавтракаем где-нибудь, а затем пойдем смотреть ледоход на Даугаве. Моя служанка сообщила, что лед тронулся сегодня ночью. С детства обожаю наблюдать ледоход.

— Лично я ледохода никогда не видел, — ответил Самарин. — Но дело в том, что мы с известным вам моим приятелем из гестапо условились сегодня поиграть на биллиарде. Правда, вчера он мне наш уговор что-то не подтвердил. Я сейчас ему позвоню и потом перезвоню вам.

— Я жду.

Прошло минут десять, Самарин ему не звонил, и снова последовал звонок Осипова. Они условились через полчаса встретиться во дворе...

Завтракали в маленьком кафе в старом городе.

— Я всегда здесь завтракаю, — оживленно говорил Осипов. — Не люблю фешенебельных ресторанов с их оперно-фрачным персоналом. Там и себя чувствуешь тоже персонажем спектакля, роль которого определена размером твоего заказа, А здесь почти как дома. И я очень рад, что отпал ваш биллиард.

— Оказывается, приятель сегодня работает.

— О-о, в гестапо истинные труженики! — усмехнулся Осипов. — А мой начальник сам блюдет воскресенье, как священник, и от нас требует. Говорит, что раз в неделю мозги надо раскручивать в обратную сторону. Сам он это делает посредством верховой езды в Межа-парке. Я же в этот день сплю до отвала, а потом — книги. Черт побери, с помощью книг можно уйти так далеко от реальности, что потом трудно к ней вернуться... — Он посмотрел в окно и сказал: — А денек что-то хмурится. Впрочем, моя служанка сказала, что, когда ледоход, обязательно пасмурно.

За окном была кривая улочка, тесно сжатая темными от времени, точно прокопченными домами с черепичными крышами, над которыми низко ползли грязные тучи. И веяло от этой улочки, как от каменного ущелья, необъяснимой холодной тоской.

— Вы не знаете историю этого города? — спросил Самарин, не отрывая взгляда от окна.

— То, что знаю, вряд ли точно, — ответил Осипов, тоже смотря на улицу. — Отец когда-то говорил мне, что Рига — русский город, а это явно не так. Но великий русский царь Петр оставил здесь немало следов, а при последнем царе Латвия действительно была Российской губернией. Но нельзя не заметить, что эта улица несет на себе древнегерманскую печать. Очень похоже, например, на наш Росток, верно?

— Я в Ростоке никогда не был, — ответил Самарин. — Я думаю о другом. На свете, наверное, немало таких вот мест, таких маленьких государств и народов, история которых состоит из непрерывной смены их подчиненности другим более сильным государствам и народам. И наверное, жизнеспособность нации всегда можно проверить по тому, насколько она сумела при этом сохранить свою самобытность.

— Вы, Раух, затронули очень большой вопрос, — задумчиво отозвался Осипов, чуть удивленно глядя на Самарина. — А для меня — так прямо больной вопрос.

— Больной? — удивился Самарин.

— Да. — Осипов помолчал и продолжал: — Все же эти маленькие народы имеют и какое-то предопределенное историей тяготение к другим, более сильным народам. Я думаю об этом как раз в связи с Латвией, поскольку сейчас мы здесь и не считаться со