Бессмертный - Трейси Слэттон

Странник подвинулся ко мне, постучав пальцами по столу, чтобы привлечь мое внимание.

— А теперь подумай, почему великий раввин не стал лечить человека, а отправил его к другому?

— Может быть, этот человек предложил ему недостаточно денег? — предположил я.

Странник смерил меня холодным взглядом. Я пожал плечами.

— Великий раввин знал, что страдания человека — это милость Божья, и он не хотел лишать его этой милости, — неторопливо произнес Странник и ударил ладонью по столу, так что задребезжали тарелки. — Милость Божья!

— Хочешь сказать — смех Божий! — живо отозвался я, подливая себе вина. — Еще одна подлая шутка Бога!

— Болезнь человека уравновесила его долг перед Богом. Бог позволил человеку отработать свой долг, чтобы он мог вернуться к цельности!

— Долг? Какой долг? — воскликнул я.

— Я что, все тебе должен объяснять? — встряхнул плечами Странник. — Долг из этой жизни, из другой жизни, кто знает? Великий раввин знал и видел, что долг выплачивается через эти страдания и таким образом человек может подняться к высшему преображению. Он не хотел лишать человека этой возможности. Но и не хотел оставлять человека в его мучениях, поэтому послал его к низшему раввину, который не усмотрел бы в страданиях Господню милость.

Странник откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, вытянул грузные ноги и повертел ступнями, будто бы разминаясь.

— Другой жизни? Какой еще жизни?

— Как? Разве Гебер не говорил с тобой о переселении душ? — удивленно переспросил Странник.

Он сделал глубокий глоток вина, подцепил помидор с тарелки и бросил в рот. Сплевывая мелкие зернышки и сок, он проговорил:

— Гебер был хорошо осведомлен в этом вопросе. Он читал «Сефир Бахир»,[97] книгу просветления, даже со мной. Он знал, что души обязательно возвращаются на землю снова и снова, пока не выполнят свое предназначение. Полагаю, его век оборвался раньше, чем он успел обучить тебя всему, что тебе требовалось знать. Ты должен учиться сам, волк, который хочет остаться волчонком. В этом значение философского камня.

— Мне нужно было узнать, как превратить свинец в золото, а его век закончился прежде, чем он успел мне рассказать, — сказал я недовольным голосом.

Я всегда жалел о том, что не узнал главного секрета Гебера. Несмотря на то что теперь — благодаря наследству и работе — у меня было много денег, меня никогда не оставляло ощущение, что чего-то недостает и этот недостаток можно было восполнить только умением превращать свинец в золото. Я встал и рассеянно зашагал по комнате, которая вдруг показалась мне слишком тесной, слишком далекой от центра событий. Я жил в изгнании и даже не знал об этом. В кухню резво прибежала служанка, как будто что-то стряслось.

— Неужели ты так мелко мыслишь, Лука Бастардо? — с упреком произнес Странник. — Подумаешь, золото! Его легко получить. Я говорю о воспитании души! О человеческой судьбе и божественном порядке! О том, что каждая душа должна с должной истовостью выполнять все заповеди, потому что если какая-то частичка души не выполнит всего хотя бы в одном из трех аспектов — дело, слово или мысль, — вся душа будет вновь и вновь рождаться в ином воплощении, пока не выполнит все.

— Я слыхал об этом переселении душ, когда ехал на верблюде в Китай, слышал о том, что души облекаются в новые тела, как мы в новую одежду. И меня это не убедило! Это только приятная сказка для утешения людей. Мы всего лишь игрушки из праха и крови, игрушки Бога. Кто мы такие, чтобы заслуживать новую жизнь? Кто мы такие, чтобы вообще заслуживать жизнь? И без того это чудо или грандиозная шутка, что мы вообще рождаемся на свет, а на большее не стоит и рассчитывать! — горячо произнес я. — Величайшая радость человека — это искать и обретать красоту. Твоя история не для меня, Странник!

— Ты уверен, что стоит делать поспешные выводы прежде, чем она принесла свои плоды? — спросил он и улыбнулся.

Он достал что-то из разорванной и залатанной серой рубахи, и я увидел конверт. Он протянул его мне, и я выхватил письмо из его узловатой, исписанной толстыми венами руки, снова сел и бережно распечатал.

— Это от Ребекки Сфорно, отправлено недавно, — в изумлении сообщил я. — У нее и у всех Сфорно дела идут неважно. Во Флоренции снова свирепствует чума, и война у ворот. Ее внуки больны. Надеюсь, они еще не умерли.

— Я подожду, пока ты соберешься, — сказал Странник. — Слышал, сегодня вечером уходит корабль. У капитана передо мной должок.

— Я еще не сказал, что поеду с тобой.

— И пусть твоя милая служанка соберет нам в дорогу этих помидор, а? — добавил он. — А лучше пусть целую корзинку с едой снарядит. На этом острове превосходная еда.

И вот я собрал кое-какую одежду, взял картину Джотто, очки Гебера и записную книжку Петрарки, уложил все в сумку, которая повидала десятки портов за последние сорок лет — лет, которые вдруг показались мне такими же пустыми, как и страницы той записной книжки. Я попросил служанку собрать нам дорожную снедь. А перед уходом вырвал листок пергамента из незаполненной записной книжки Петрарки и написал записку, в которой передавал свою маленькую лачугу и весь скарб этой женщине. Отдал письмо ей вместе со всеми деньгами, какие нашлись в доме, и торопливо поцеловал. К моему удивлению, она взяла в ладони мое лицо и подарила мне нежный и долгий поцелуй в губы.

— Ты был добр ко мне, Лука Бастардо. А теперь иди с твоим чудным ироничным Богом, — сказала она. — Я всегда знала, что ты не долго тут пробудешь. Твои родители, наверное, были странниками, которые зачали тебя под беспокойной звездой.

Ее милое кастильское лицо погрустнело, и на темных глазах проступили слезы.

— Прощай, э…

— Грация, — подсказала она, улыбнувшись совсем без обиды.

— Грация, — повторил я.

И я отправился вместе со Странником вниз по крутому холму к побережью моря. Мы шли по булыжным переулкам, вниз по вырезанным в склоне холма ступеням, через заросли фиговых, оливковых и миндальных деревьев, мимо разбегающихся диких кошек, кабанов и куропаток, которые шныряли в буйной растительности. И наконец вышли к бухте с пляжем, покрытым темным песком, который, как утверждали местные жители, обладал целебными свойствами. Я слышал, что люди с тугоподвижными суставами ложились здесь на покрывало и им становилось легче, свободнее, в суставах появлялась гибкость. Я подумал, что природа полна чудес, больших и малых. А если учесть это, так ли уж странно, что она выбрала несколько человек для долгой жизни? Так ли странно, что время течет по-другому именно для этих людей? Я размышлял над этим, пока мы обходили побережье. Это был долгий путь под безжалостным сардинским солнцем.